Эдинбург. История города - Майкл Фрай

В средневековом Эдинбурге, несмотря на все беды и испытания, смог (в своих самых важных аспектах) сформироваться устойчивый образ жизни, как в материальном, так и в духовном плане. Некоторые здания той эпохи сохранились и теперь, некоторые частично, об иных известно лишь то, где они когда-то стояли. Что же до великого духовного наследия Средних веков, оно заключено в литературе Эдинбурга, которая, как и сам город, с веками становилась все богаче и помогает сегодня поведать о том, о чем камни рассказать не могут.

Поэзия была и остается высшей формой этой литературы, не в последнюю очередь потому, что она тесно связана с судьбой шотландского языка, на котором народ говорил о самом сокровенном. Как и в других европейских столицах, присутствие королевского двора могло сыграть решающую роль в расцвете разговорного национального языка и подняло его до уровня языка литературного. Яков I сам сочинил длинную поэму «Королевская книга». К Эдинбургу она отношения не имела и была посвящена англичанке, в которую король был влюблен, однако эта поэма положила начало местной литературной традиции. Средневековые писатели относились к сочинительству как к своего рода ремеслу: по их мнению, поэт и мастеровой по сути занимались одним и тем же. Длинная поэма являлась подобием высокого здания, язык служил для него материалом, каменными блоками, а автор выступал в роли зодчего. Поэты овладевали искусством создания стихов подобно тому, как каменщик учился обтесывать камень, а кузнец — придавать форму металлу. Представление о поэте как о самородном вдохновенном гении принадлежит времени более позднему. В Средние века искусство ради искусства было невозможно. Как и реализм, поскольку все искусство было условным; глупо и, возможно, даже грешно предполагать обратное. Мастер слова мог наслаждаться властью над своим материалом подобно тому, как зодчий наслаждался мастерством, с которым он возводил собор.

Было бы безосновательно утверждать, что Шотландия обладала каким-то уникальным, своеобразным пониманием общеевропейских средневековых ценностей. Однако в шотландском языке имелся специальный термин для обозначения сочинителя-ремесленника, подобный любопытным старомодным названиям других ремесел. Шотландцы могли бы, как англичане и французы, позаимствовать из латыни и греческого слово «поэт». Вместо этого они создали термин «макар», означающий то же самое, что и греческое «ποιη-της», «тот, кто создает» — в данном случае, стихи. Этот термин означает (и более точно, чем термин «поэт») человека, который делает вещи для других и придает им ту форму, которую они способны оценить, — приятно, что именно он стоит у истоков шотландской поэзии.

Первым макаром, творившим в последней четверти XV века, был Роберт Хенрисон. Он жил в Дунфермлине, но хорошо знал Эдинбург, и некоторые из его произведений связаны с тамошними событиями. Он создал сборник стихотворений, названный «Басни». Это рассказы о животных, с моралью, написанные по образцу басен Эзопа и народных сказок, в которых события обыденной жизни наделялись более глубоким смыслом. Одна из них, «Лев и мышь», как полагают, является данью восхищения жителям Эдинбурга, которые спасли Якова III в 1482 году. Король был образованным человеком, и Хенрисон симпатизирует ему. Лев (король) попадает в западню, устроенную охотниками (коварными дворянами):

Лев, мчась сквозь подлесок,Попал в сеть и запутался в ней с ног до головы.При всей его силе он не мог освободиться.Однако рядом оказались мыши и перегрызли сеть.

Теперь лев вне опасности,На свободе, а вызволили егоМаленькие слабые зверушки.[90]

Прославленный макар Уильям Дунбар был капелланом Якова IV. Он так и не добился высоких церковных званий, но часто бывал в королевской резиденции у Святого Креста, так как в королевстве Шотландском государственные дела нередко вели священнослужители; возможно, он был одним из королевских секретарей. Двор предоставлял ему не только средства к существованию, но и аудиторию, а также фактический материал. Он писал о реальных людях и сочинил поэму, полную весьма живых описаний Эдинбурга. Темой этого произведения явилось отсутствие гражданской сознательности (распространенный троп в средневековой европейской литературе), в особенности среди купеческой элиты. Однако самое сильное впечатление в картине мира по Дунбару производят шум, грязь и вонь улиц. Город невыносим

Из-за вони пикши и скатов,Из-за криков и ругани старух,Из-за сквернословия и жестоких споров.

И если бы купцы, занимаясь своими делами, предлагали бы на рынке хороший товар — но нет:

У вашего Рыночного креста, где должныБыть золото и шелк, выставлены только творог и молоко.У вашего Трона — только сердцевидки и ракушки,Хаггис и пудинги Джока и Джейми.

Ваш город — гнездилище нищих,Воров, которые беспрестанно кричат;Они досаждают всем добрым людям,Так жалобно они плачут и попрошайничают…По улицам невозможно ходитьИз-за криков горбатых, слепых и хромых.

И тем не менее все это, похоже, ничуть не беспокоило жирных меркантильных котов:

Ежедневно ваши доходы возрастают,А богоугодных дел творится все меньше…Так заботьтесь же и о чужестранцах, и о подданных короля;Не берите с них за еду слишком многоИ ведите свои торговые дела разумно,Без вымогательства,Осуждайте все мошенничества и постыдные дела.

Однако Дунбар не надеялся, что его призывы будут услышаны:

Ваш собственный доход делает вас слепыми,А общее благо отступает на задний план.[91]

Гэвин Дуглас, сын графа Ангуса, был макаром совсем другого рода. Он также избрал карьеру священнослужителя и, принадлежа к дворянскому роду, добился высокого положения. В 1503 году он стал провостом собора Святого Жиля, а в 1515 году — епископом Дункельда. Однако в неспокойную эпоху он оказался не на той стороне противостояния и был изгнан в Англию, где и умер в 1522 году. В отличие от Хенрисона и Дунбара, Дуглас в своем творчестве обращался к читателю искушенному; в его представлении искусство должно быть возвышенным и «ученым». Вдохновение он черпал в классической литературе, а ремеслом, которым он решил овладеть, стал перевод. К несчастью, ничто не могло вернее лишить его известности в последующие эпохи, почитавшие художника в романтическом понимании этого слова — по их меркам его произведения представляли собой всего лишь заимствования. Если что-то и спасает его в глазах современной Шотландии, то это не вклад в литературу, а в роль в развитии языка и формирования самосознания шотландцев как нации. По всей Европе пионеры лингвистики обогащали словари и разговорный язык, добавляя новые слова из классических источников, так что на этих языках становилось возможно говорить о том, о чем раньше их носители говорить не могли. Дуглас сделал для шотландского языка то же, что Франсуа Рабле — для французского, а Анжело Полициано — для итальянского. Дуглас также сыграл важную роль в становлении национального самосознания. До него язык, на котором говорили в Лотиане, назывался английским (English, Inglis); термин «шотландский» у лингвистов обозначал понятие «гэльский» и являлся переводом латинского термина lingua Scotica. Дуглас первым назвал язык, на котором он писал, шотландским.

Величайшее достижение Дугласа — его версия поэмы Вергилия «Энеида»; это самое длинное произведение на шотландском языке. Оно является одним из редких примеров того, как перевод может приобрести статус самоценного литературного произведения (среди произведений на английском языке сразу приходит на ум также «Авторизованная версия» Библии). Шотландский язык был не так богат, как классическая латынь, и мы едва ли принизим Дугласа, сказав, что Вергилий как поэт по сравнению с ним занимает более высокое положение. Однако последний дает наиболее полный вариант поэмы Вергилия среди всех прочих, написанных на шотландском языке, а также дарит нам прекрасное поэтическое произведение.

Несмотря на классический оригинал, порой бывает тяжело поверить, что местом действия этой поэмы является не Шотландия, Лотиан и Эдинбург. Вот описание зимы из пролога к седьмой книге (прологи представляют собой не переводы, а самостоятельные произведения):

Резкие порывы ветра и жалящие ливниДелали землю похожей на ад,Приводя на памятьПризрачные тени прошлого и смерть, внушающую ужас.Темное небо покрыто плотными угрюмыми тучами,С сумрачных небес часто били страшные молнии,Огненные вспышки, то и дело налетал свирепый шквал,Секущий ледяной дождь и разящий снег.Унылые канавы были полны водой,Река в глубокой долине разлилась,Улицы и дороги стали топями и болотами,Покрылись лужами и грязью.

Во всяком случае, все это не особенно похоже на Рим или Кампанью.