Конан-изгнанник - Леонард Карпентер Леонард Карпентер

— Несомненно. Моя королевская воля всячески помогает вашему делу. Можешь прямо сейчас взять себе две дюжины моих охранников, если А вернувшись в Сарк, я соберу людей — не по повинности, а добровольцев. У нас в городе сейчас такие дела, что десятки людей согласятся продаться в рабство за еду и воду для себя и за обещание вознаграждения по возвращении домой. Я отправлю их на помощь всем трем отрядам.

На безмолвный кивок Куманоса Анаксимандр заметил:

— Хорошо. А теперь поешь и выпей. Устал я от твоего каркающего, пересушенного голоса.

Король махнул рукой в сторону корзины, стоявшей у его ног и доверху заполненной фруктами, сыром, печеньем и запечатанными кувшинами с вином.

— А я пока расскажу тебе новости, которые прольют бальзам на твое иссушенное солнцем сердце и наполнит его благодарностью к твоему мудрому Повелителю. Я только что из Оджары. И знаешь, я подготовил все, что нужно для нашего дела. Священное Дерево силы Вотанты будет допущено в город, пустит свои корни и зацветет там.

Куманос, евший и пивший без видимого аппетита, ничего не сказал своему Повелителю, лишь бросил на него взгляд тревожных темных глаз.

— В общем, — продолжал Анаксимандр, — мой визит можно считать абсолютно успешным как с точки зрения дипломатии, так и миссионерской деятельности. Между прочим, я был приглашен в самое сердце вражеского города — в его дворец и храм. Меня приветствовали правители и вражеский народ. — Король рассмеялся, что было знаком неслыханного доверия и откровенности по отношению к подданному. — Знаешь, вблизи я увидел, в чем их слабость, чем они так ненавистны нашему богу Вотанте. Открытость, слабые моральные устои, непочтение к власти… а какое невежество — считать, что пороки других совпадают с их собственными. К счастью, такие недостатки не могут помешан, мудрому человеку добиться от них того, что ему нужно. Будь спокоен, я вымостил путь нашему богу и в Оджару в религиозном, политическом и в духовном отношении.

— Я так понимаю, вы, Повелитель, считаете их достойными быть принесенными в жертву Вотанте? — Куманос отставил опорожненный кувшин.

— Да, во всех смыслах! Их процветание и благосостояние, богатство их земель и красота их города, не говоря уже о полной невиновности ни в чем, делают их отличными жертвами, прямиком направляющими свои души великому Вотанте в яростном жертвенном огне. Кстати, город оказался как две капли воды похож на тот, что был послан нам миражом.

Я спрашивал их, но они и слыхом не слыхивали о столь зловещем для своего города предзнаменовании. Я намекал им и на уготованную их городу судьбу. Кто знает, быть может, мои слова будут помянуты в миг последней агонии, когда свершится акт жертвоприношения.

Я знаю, Куманос, что по ритуалу тебе будет принадлежать честь произнести последние заклинания. Но не позволишь ли ты мне удовлетворить мое личное чувство мести и самому произнести их? Полагаю, Вотанта не будет против. Ведь, в конце концов, я — главный его наместник на земле,

— Повелитель, мне негоже проявлять личные амбиции. Я лишь слуга божий и исполнитель его воли. Как будет угодно Вотанте, так я и поступлю.

Отбросив веселье, король с интересом посмотрел на Куманоса:

— А ты и вправду очень изменился. Раньше ты, бывало, казался мне размазней, годным, пожалуй, лишь для утешения селян, чьи посевы засохли, так и не взойдя. А теперь я вижу в тебе твердость и решительность, достойную служителя нашего великого бога.

— Дa, Повелитель. Этим я обязан окрепшей вере и, несомненно, влиянию последнего пророка — Солона. Он взял на себя труд… показать мне бренность земных страстей и стремлений, да и самой жизни. Этот амулет — память о его помощи на пути постижения мудрости. — При этих словах Куманос снял с шеи ржавый обломок меча и показал его Анаксимандру на вытянутых руках.

— Ах да, Солон, конечно, — сказал король. — Старее, чем горы. Как мне сообщили, он внезапно скончался вскоре после твоего паломничества к нему. Счастье, что он успел передать свою мудрость в надежные руки.

— Говоря правду, Повелитель, я был рядом с ним, когда он погиб, оступившись в своей предательской, наполненной страшными костями пещере. Его уход из этого мира стал для меня бесценным уроком и доказательством того, насколько хрупка и слаба жизнь даже самого достойного и мудрого из смертных.

— А вместе со своей мудростью он передал тебе меч Онотимантоса. Не вздумай только использовать его против моей вечной души или смертного тела. Король чуть приоткрыл ворот своего одеяния, под шелком которого сверкнули кольца серебряной кольчуги. — Если только попробуешь, то получишь урок того, как мало стоит еще одна достойная жизнь — твоя собственная.

— Нет, Повелитель, конечно, нет. — В голосе Куманоса не слышалось ни страха, ни беспокойства по поводу угрозы короля. — Я буду использовать его силу только против тех, чьи чувства или мысли станут помехой на пути осуществления воли Вотанты. А ваш разум, ваша воля — источник и основная сила, двигающая наше дело. И пока так будет продолжаться, Повелитель, ваша душа может быть спокойна — меня она интересует в последнюю очередь.

— А ты и вправду мудр, Куманос. Пожалуй, ты лучше кого бы то ни было подходишь для сана Верховного жреца, служащего мне и великому Вотанте.

Анаксимандр хлопнул в ладоши, чтобы при внимание всадников, следовавших за его экипажем

— А теперь отправляйся, — приказал король, — и веди свои отряды на север. Я буду ждать новостей от тебя. Известий о твоем успехе и о твоем собственном славном жертвоприношении.

Глава X

ПЕРЕД ЛИКОМ БОГИНИ

Конану казалось, что вся Оджара собралась на Агоре этим ясным, солнечным утром, чтобы присутствовать при его священном поединке с Занусом. Он знал, что есть и исключения. Например, стражники на стеках, да и селяне, погоняющие мулов, которые вращали винтовые насосы, подающие воду на поля. Если оставить посевы без полива хоть на один день, полуденное солнце успеет сжечь добрую часть урожая. Но при всем этом отсутствующих и их желание видеть поединок почти зримо носились в воздухе, словно стая голубей между колонн храма.

Кое-кто ухитрился нажиться и на этом деле. Среди толпы тут и там сновали юркие и суетливые собиратели ставок. Конан заметил, что ставки были примерно одинаковыми и явно не в его пользу. Никто из присутствующих не предвидел серьезной опасности для храмового воина.

Среди зрителей находилась и монаршая чета. Король и королева сидели на специально отведенном для них диване, установленном на возвышении у ворот дворца. Между ними молча сидела принцесса Африандра. Еще красивее, чем раньше, торжественно одетая и причесанная, она показалась Конану бледноватой. Ее глаза припухли и покраснели — наверное, от бессонных ночей.