Лампа для джинна - Анастасия Евлахова

тут такое дело, ситуация очень странная сложилась, у меня, видите ли, пропали родители, и мне кажется, что за всем этим стоит маньяк, который требует, чтобы я съездила в Краснокумск, да, это такой маленький город, в нем жила моя бабушка, нет, я ее почти не знала, но вот маньяк, а я его называю Неизвестным, то есть теперь уже Джинном, потому что дело в приложении, которое я установила в пятницу…»

Да что уж там, у нее и в голове вся эта «ситуация» выглядела полнейшим бредом. А как объяснять это суровой преподавательнице академического вокала, которая завтра будет сидеть в комиссии и слушать ее на вступительном экзамене?..

Вовка смотрела, как длинная, будто щипцами вытянутая Марьяна Леопольдовна усаживается поудобнее на скрипучей табуретной сидушке и заносит пальцы над клавиатурой.

– Дома занималась?

Вовка открыла рот, чтобы сказать хоть что-то – ей угрожает Неизвестный, у него, возможно, ее родители, он посылает ей фотографии маминой цепочки, а это точно мамина, ну точно! – но не выдавила ни звука.

– Ясно, – подытожила Марьяна Леопольдовна и разочарованно отвернулась. – Завтра тебе никто такие вопросы задавать не будет. И если – если! – поступишь, тоже. Тебе, Владислава, нужно учиться ответственности. Университет – это тебе не колледж, не училище, не школа. Это самостоятельная, взрослая жизнь. Ты должна понимать, что есть поступки, а есть их последствия. Талант – это прекрасно, но без труда твой талант ничто. Жизни бездействием не спасают.

Снова в висках затрепетала, запульсировала боль.

Поджарая овчарка улыбалась с выцветшей фотографии над пианино, свесила длиннющий язык в сторону и глазела на Вовку, словно насмехалась. На этой же салфеточке, окружив рамку тесными объятиями, толпились керамические статуэтки собак. Все та же порода, как на подбор. Наверное, этот пес с фотографии когда-то жил в этой самой комнате. А суровой, сдержанной Марьяне Леопольдовне такая овчарка подходила как нельзя кстати. Они, наверное, так величественно смотрелись вместе на прогулке!

Вовка мотнула головой.

– А? – глупо переспросила она.

Какие еще такие жизни? И опять про эту самостоятельность, как будто и Марьяна Леопольдовна начиталась ее дневника!

– Не акай, не на базаре, – отрезала та. – Все, закончили разговоры.

Прозвучал первый аккорд.

– Плечи расправила, опору нащупала, подбородок подняла. Ковер потом рассматривать будешь.

Вообще-то Вовка и без того себя храброй не считала. С плохо знакомыми, старшими, преподавателями мялась и предпочитала, если возможно, все общение передавать Лёле. Они проводили друг с другом столько времени, что Вовка привыкла считать подругу продолжением себя. Но у Марьяны Леопольдовны Лёли не было и быть не могло, а Вовка и в привычных условиях робела перед преподавательницей, как первоклашка. А тут еще эта ее «ситуация»… Язык словно отрезало. Все мысли – толковые и не очень – рассеялись. Повинуясь безупречно настроенной «Тверце», она принялась распеваться.

Завтра же все-таки вступительный…

К концу часа ее только что не мутило. Марьяна Леопольдовна загоняла ее не на шутку, да еще и упражнений Вовка никаких за эти дни не делала. Овчарка следила за ней с выцветшей фотографии и дразнилась.

– Так, ладно.

Марьяна Леопольдовна неторопливо, почти царственно, приподнялась из-за пианино.

– Чтобы завтра пела не хуже. Потому что хуже уже некуда. Поняла?

Вовка прекрасно все понимала. От мысли о вступительном все у нее внутри замирало.

Сейчас она вдруг явственно поняла одну простую вещь: в «культурку» она не хочет. Ни на вокал, ни куда-то еще.

Не хочет она петь.

И не потому, что «хуже некуда». И дело даже не в том, что голова у нее сейчас занята одним только Джинном.

Не хочет она учиться петь.

Вот совсем.

Но разве сейчас это важно?..

– Марьяна Леопольдовна… – пробормотала она.

Голос у нее звучал так слабо, что ей самой стало стыдно. Вот так она сегодня и пела – вяло, бесцветно, без души.

– Да, Владислава?

– Я хотела вам сказать… – выдохнула Вовка. – Хотела сказать, что я не смогу вам сегодня заплатить. Понимаете, у меня родители уехали и оставили мне только на субботу, а сегодня…

Марьяна Леопольдовна приподняла узкую, бледную ладонь, и Вовка прикусила губу.

– Потом занесешь. Главное – завтра. Поняла? Опора, плечи, фокус. Ясно тебе?

Вовка неуверенно кивнула.

– Понимаете…

– Что еще?

Марьяна Леопольдовна уже отвернулась: заметила на столе забытую чашку, прицокнула языком и потянулась ее забрать.

– Понимаете, тут такое дело…

– Да не блей ты как овца недорезанная! – разъярилась Марьяна Леопольдовна.

Даже чашка у нее была какая-то чванливая: с витой золоченой ручкой и блюдцем. Безотчетно рассматривая узор на ободке, Вовка скользнула взглядом мимо и заметила незаклеенный конверт, оставленный на пианино. Лежал он с самого краю, и в синей его внутренности темнели купюры. Пенсия? Зарплата? Взятка за поступление?

Какая разница…

– Мне ужасно неудобно у вас просить… Но… вы бы не дали мне в долг две тысячи? – выдала Вовка, стараясь не смотреть на конверт.

Марьяна Леопольдовна распрямилась и сжала чашку так крепко, что, казалось, еще немного, и фарфор лопнет.

– В долг? – просвистела Марьяна Леопольдовна.

Вовка стояла на своей ковровой розе, как приклеенная, и даже переступить с ноги на ногу не смела. Икры у нее свело.

– В долг? А ты, Владислава, совсем стыд потеряла. Сначала являешься ко мне на занятие неготовая – и это накануне экзамена! А теперь еще и денег просишь. Как это понимать? Я тебе что, подружка? Тетушка? Мама?

Во рту у Вовки было так сухо, что язык пристал к небу и не желал отклеиваться.

– Позволь тебе напомнить, Владислава, что завтра в девять утра у тебя вступительный экзамен. И кто я такая, чтобы тебя воспитывать, скажи-ка мне на милость?..

Марьяна Леопольдовна в очередной раз смерила Вовку с головы до пят и – совершенно неизящно – фыркнула.

– И речи ни о каких долгах быть не может. Увидимся завтра.

Она вылетела из комнаты. Застучали ее шаги по коридору: три, четыре, шесть, восемь, завернула за угол, на кухню, еще два…

Вовка не сводила глаз с конверта.

Внутри лежал билет к родителям.

Только руку протяни.

Глава 11. Отправление

Всю дорогу до дома Вовка спорила сама с собой, а скомканные бумажки жгли карман изнутри.

Нужно выкинуть, сейчас же. Вон там, у фонарного столба урна. Надо выбросить, и дело с концом. Даже думать не придется – не было никаких денег. Ничего она не брала.

Но мелькал очередной переулок, фонарь – и урна оставалась позади.

Это же всего две тысячи, которые ей так нужны. Какие-то там глупые две тысячи, сейчас это копейки. А в конверте таких бумажек было штук тридцать или даже сорок, не меньше. Плотный был конверт, увесистый, не закрывался даже.

Басисто гудя, проехал мимо автобус. В ярких окошках виднелись лица пассажиров, и Вовка знала, что теперь и она может себе позволить такую простую, но недостижимую еще вчера поездку на транспорте. Но тратиться на автобусы она не будет – важнее, чтобы хватило на поезд.

Марьяна Леопольдовна заметит пропажу. Подсчитает банкноты и поймет, что пропали ровно две тысячи. Какая же Вовка глупая! Нужно было взять три –