Я Распутин. Книга 3 - Алексей Викторович Вязовский

я смотрел на это людское сборище и все лучше понимал большевиков: единоличник не может быть опорой государства без крупнотоварного производства. А уж как оно будет организовано — колхоз там или латифундия, агрокомплекс или сельхозколония — неважно. Сколько людей в Сибирь не переселяй, единоличник страну не прокормит. И уж тем более не прокормит позарез нужную стране большую индустрию.

Вот и решение сложилось — крупное производство. Графу выгода, крестьянам избавление от голода, мне снабжение заводов. Только захотят ли землепашцы?

— А что, православные, сколь вам земли на нос будет, а? — дождавшись, когда спорщики утомятся, вступил в дело я. — Ну, ежели все по-вашему выйдет?

Мужики заскребли в затылках и бородах.

— Сколько? — повернулся я к сопровождающему меня чиновнику управы.

— При разделении всех спорных земель… — зашуршал он бумагами, прижимая локтем к боку портфель.

— Да точно не нать, по простому скажи.

— Осьмая часть десятины на едока, господин Распутин.

— То ись на самую многодетную семью десятины полторы. И что, сильно поможет?

Накал малость спал, начались подсчеты. Загибали заскорузлые пальцы, шевелили губами, возводя очи горе, морщили лбы и по всему выходило, что не-а, не хватит. А я еще подбросил сомнений:

— А знаете ли, что на эти спорные земли еще и левашевские своими считают?

— Да кто они такие! — раздался единодушный вопль народный, поддержанный массовым засучиванием рукавов, а в задних рядах и выдергиванием кольев из забора.

— Ну то есть вы готовы таких же мужиков, точно так же вкалывающих от зари до зари, точно так же страдающих от недорода, за осьмушку десятины убить? — я насмешливо обвел взглядом бородачей. — Не будет вам счастья с той земли. Как ковырялись поодиночке, так поодиночке подыхать и будете.

— И будем! — мрачно возразил детина в полосатой рубахе.

— А скажи мне, мил человек, скольких ты детей схоронил, а? А ты? А ты?

Мужики опускали глаза и отворачивались — детская смертность адова, в каждой один-два ребенка до пяти лет не доживали, а уж если недород…

— А ты не совести нас, не совести! Ишь, умник нашелся, рожа сытая, кафтан шелковый, а туда же, учить вздумал!

— А я природный крестьянин тобольского села Покровского и пахал не меньше тебя, — придавил я скандалиста взглядом. — А что рожа сытая, так на то мне откровение божье было, как хорошую жизнь наладить, и не только себе, но и всем, кто со мной пойдет.

Стоявшие в качестве группы поддержки “небесники” закивали головами, всем своим видом показывая — да, отец наш Григорий Ефимович строг, но за ним как за каменной стеной!

— А коли мы с тобой пойдем? — выкрикнул шебутной мужичонка, эдакий дед Щукарь в молодости.

— Пойдем, чегож не пойти. Знаю я, как беду вашу развести и как сытую жизнь наладить.

И еще два часа рассказывал про крупное производство. Доказывал, что чем мельче надел, тем труднее с него жить. Что один трактор может заменить десять лошадей, но на чересполосице ему делать нечего. И что выход я вижу один — сельхозтоварищество на паях. Практически совхоз.

— Это что же, в батраки??? — взвился все тот же недо-Щукарь.

— Зачем в батраки? В пайщики. Вы — трудом, граф — землей, а я — машинами. Детишек возьмем учиться при заводе, своих механиков вырастим… Только мужички, мигом выборных до города и амба митингам! По рукам?

Еще через час споров утомившиеся селяне ударили со мной по рукам. Теперь дело за малым — уговорить графа.

— За каким хреном??? — не удержался я, увидев у правления концерна “Распутин и сыновья” директорский автомобиль. — Лена, у нас что, денег девать некуда? Тут город — полчаса пешком от края и до края! Между заводами и полуверсты нету, до управы и на пролетке доехать можно!

— Ты не понимаешь, — обиженно поджала губы бывшая эсерка, а ныне бизнесвумен. — Тут же мужское царство, я для них баба, вылезшая с кухни! На пролетке я обычная барынька с претензиями, а на авто — директор!

— Ты начальник над всем производством, — уже менее сварливо заметил я. — И они это знают.

— Знать, Гришенька, одно, а понимать — другое. А тут понимание прямо на колесах подкатывает. Да с нашим двигателем, да на нашем бензине…

Хм. А логично, живая демонстрация достижений. Значит, можно рассматривать как неплохой маркетинг.

— Ты же не сердишься? — подошла Лена вплотную и положила руки мне на грудь.

— Я… кгхм… гони прислугу.

— Уже, Гришенька, — лукаво улыбнулась госпожа директриса и потащила меня в спальню.

*****

К графу я отправился наутро и на Ленкином автомобиле. Орлов-Давыдов поначалу настроен был агрессивно — ясное дело, когда у тебя родовую землю отобрать хотят. И ни о каких совхозах слышать не хотел, подать сюда воинскую команду, разогнать мужиков и водворить спокойствие.

Но мало-помалу утихомирился. Человек-то образованный, университет закончил, сахарные заводы поднимал, прогрессивными идейками в масонской ложе баловался… Ну да кто сейчас этим не балуется, зато граф содержал чуть ли не два десятка сельских школ.

А купил я его даже не расчетами, над которыми мы сидели вчера заполночь. И хорошо все у нас получалось — рост продукции, гарантированный рынок сбыта — заводы, механизация… Но больше его заинтересовало мое предложение вступить в Небесную Россию. И баллотироваться в Думу при первой возможности — избирательный закон в пользу помещиков, а визави может выдвигаться аж в девяти губерниях, где у него владения, и по городу Санкт-Петербургу, где у него дома.

— Только одно условие, Алексей Анатольевич, — поднял я бокал с вином, последние детали мы шлифовали за обедом. — Масонские дела придется оставить, у нас с этим строго, партия христианская, преимущественно православная, тайные общества и обряды неприемлемы.

— Договорились, Григорий Ефимович. Хоть и жаль связей.

— Ничего, в Думе новые наработаете.

— Это верно. Но вот что я еще хотел бы вас попросить. Вы же на короткой ноге с новым министром внутренних дел?

— Ну… знакомы, да.

— Есть у меня подозрение, что волнения эти не на пустом месте возникли…

Конечно, не на пустом, у мужика