Час тишины - Иван Клима

— Ну как, музыканты? — повторил он снова.

Кругом стоял крик, люди перебивали друг друга: «А где? А когда? А сколько?»

— Можно ведь и бросить, если не понравится, — сказал Валига, — но саксофон все-таки надо заработать!

Инженер вытащил из кармана бутылку, чтобы скрепить договор, передал ее в толпу, и бутылка пошла по рукам, дошла она и до Павла. «Саксофон!» — ухмыльнулся он про себя. Он-то знал свою компанию, знал, что они все равно пропивают все деньги, а на последние покупают какие-нибудь ненужные украшения девочкам или себе разрисованные галстуки. Сейчас он, собственно, и не думал о саксофоне, его глаза не могли оторваться от этого человека, который так быстро завоевал неподатливую толпу. Конечно, он сумеет построить плотину, построит две дамбы и в них зашьет реку. Павел отпил глоток и передал бутылку следующему.

— Договорились, — воскликнул Штефан Валига, — дайте и нам выпить!

Брат Штефана поднял трубу и не спеша направился к деревне, громко трубя, растянул любимую гармонь и Павел, а Штефан Валига запел своим хриплым армстронговским басом.

Когда они проходили мимо дома вдовы Юрцовой, Павел увидел во дворе Янку. Она вернулась несколько дней назад; Юрцову разбил паралич, и Янке пришлось вернуться, чтобы ухаживать за ней.

Павел облокотился на низкий забор и продолжал играть, а она тащила ведро из колодца и не обращала на него внимания.

— Ну, как мама? — спросил он, не выдержав.

— Ничего.

— Я записался на стройку, — сообщил Павел.

— Ну и отличился. Теперь тебя полюбят еще больше! — Наконец-то она повернулась к нему, пригладила волосы, но тут же схватилась за ведра. — А заработок-то будет?

— Еще какой!

Она подошла к забору, теперь они были совсем рядом, так близко, что слышали дыхание друг друга. Девушка смотрела на него вызывающе своими широко открытыми глазами — синими, равнодушными, лучистыми.

Видно, Янка ждала, что он предпримет, что скажет, но Павел молчал, и тогда она неожиданно рассмеялась:

— Значит, купишь себе наконец порядочные штаны!

Он брел по пыльной дороге, все время видя перед собой ее вызывающий взгляд, и ему казалось, что она хотела сказать ему что-то совершенно особенное, и тогда он раскрыл гармонь и заиграл. Так он прошел всю деревню, миновал мост через канал и вышел на пастбище — вокруг было пустынно, только птицы да запахи сгоревшей под солнцем травы — и все продолжал играть как только мог громко.

3

— Я все время думаю об этом, Павличек, — рассуждал чудак. — Валига говорит, что, как только начнется гроза, наступит как бы конец света.

Они нагружали старую железную тачку, найденную давным-давно на бог весть какой свалке лома. Земля трескалась от зноя, пыль смешивалась с пересохшими стеблями трав. От страшной засухи, которая стояла уже несколько месяцев, вокруг медленно замирала жизнь, пастбища побурели, будто покрылись ржавчиной, и даже усталые аисты переселились к топким берегам пересыхающей реки.

Обессилевшие от зноя люди, встав поутру, поглядывали на небо, они дожидались вечера, который должен был принести грозу, но вечер приносил только далекие, беззвучные зарницы. А людям уже мерещился шум дождя, который увлажнял их измученные поля. В их воображении текли бесчисленные ручьи, они растекались все шире и шире, пока не превращались в могучие потоки; люди вспоминали о печальных пророчествах и страшных катастрофах, чтобы как-то оправдать свою беспомощность и сознание того, что они в ловушке и остается только ждать.

— Вот построим плотину, — беспокоился Адам, — но зачем нам теперь она, когда вода попадает на поля только из туч?

Вдали, почти у самого горизонта, поднимался столб пыли — это стада искали последние остатки зеленых трав. Адам принял людскую тоску в свое сердце, и хотя у него не было никакой уверенности в успехе и он не мог оценить своих сил, ему все же казалось — он не раз слышал это от людей, — что именно он, Адам, должен изменить их тяжелый удел, должен привести в порядок круговорот вод, преодолеть засуху и противостоять зловещей буре, то есть вернуть людям и спокойствие, и надежду.

— О, теперь я уже знаю, что делать, — говорил он, счастливый, — поле нужно прикрыть большой стеклянной доской так, чтобы был наклон. На доску будет падать туман и лить дождь, и вся вода стечет по ней на землю. Я как-то видел такую доску, но вот беда — не вспомню, когда и где.

С Павлом Молнаром Адам, конечно, не мог поговорить так, как говорил с его отцом, но Павел тоже признавал Адама, они работали вместе и даже ели из одной миски, за что Адам и любил Павла, называл его сыночком.

— Кто знает, может, и помогло бы, — ответил Павел, думая, однако, о Янке; уже не раз после работы он заходил к ней. Она брала жбан, и они вместе направлялись в трактир, по дороге они вели самые серьезные разговоры о людях из деревни, о плотине, ее не больно все это интересовало, но она все же слушала его, а ему казалось, что в ее присутствии все его мысли и переживания становятся более определенными, и он мечтал о большей близости между ними. Вчера он отважился. Они свернули с обычной дороги, попали в укромное местечко за костелом, и она сама прижалась к нему — губы к губам, — но вдруг неожиданно оторвалась от него.

— Ты не хотел этого!

Всю дорогу в трактир они молчали, его давило внезапно возникшее отчуждение; перед открытыми дверьми трактира — внутри кричал пьяный Врабел и заливались скрипки Валиги — она все же сказала:

— Жди меня завтра вечером… Там, где тогда…

И даже забыла купить пива, за которым пришла.

— Если бы ты знал, — рассказывал Адам, — что говорит твой отец, — в этой, мол, засухе, вероятно, виноват и я. Я согрешил. И теперь, видно, нужно принести богу жертву.

Люди всегда приносили жертвы. В его мыслях переплетались недавние события, свидетелем которых он был, с событиями далекого прошлого, которых он никогда не видел. Взвод, приводящий в исполнение приговор на рассвете, и рука Авраама с ножом, и Христос, отдавший себя палачам за грехи человеческие. Идти, как Христос, и пострадать за наши грехи — и он представил себе, как падает дождь, — и тогда они обо мне никогда не забудут. На лице его засияла радость.

Они нагрузили полную тачку глины и повезли ее по неровным дорожкам. Сбросив глину, они снова вернулись на прежнее место.

— Я купил ей платок из американского нейлона, — ни с того ни с сего заговорил Павел. — Отдать просто так?

— Платок всегда пригодится, — охотно отозвался Адам. — И в ветер и против дождя. Однажды поехал я с графом ловить селезней, а на берегу стоит лисица… — Что было дальше, он не помнил, но обрывок какой-то картины засел у него в мозгу. Видно, и впрямь тогда развевались пестрые платочки, а может, это были султаны на лошадях.

Внизу послышался звук трубы Валиги — наступил обед, мужчины развели костер и стали варить в котле свой обычный суп.

— Павел, — позвал Валига.

Но у Павла не было никакого желания разговаривать, и он прилег на землю в слабой тени вербы; мысленно он все еще шел с ней среди ночи, трава сухо шуршала под ногами, он касался ее обнаженных рук, потом они лежали в мягкой ямке и над головой у них колыхались травы.

Чудак присел на корточки рядом с ним и стал рассказывать:

— Был я на одном собрании, где сошлись коммунисты. Приехал туда один человек и так хорошо говорил — у каждого может быть свой дом и свой сад, никто никого не будет обижать, все будут друзьями. Мне очень понравилось это собрание.

Он ничего не сказал о том, что среди собрания Смоляк выгнал его из зала, потому что боялся, как бы Йожа и другие крестьяне не узрели в этом повода посмеяться над коммунистами — плохи, мол, ваши дела, раз приходится звать на собрание чудаков и сумасшедших.

— Раздавали там бумажки, — сказал он, — приходи вечером, я тебе покажу.

— Хорошо, я зайду.

— Выпьем, — обрадовался Адам, — я купил настоящую. Как раз вчера, как только получил деньги.

По плотине широкими шагами прохаживался старый Молнар, фуражка на нем была надета козырьком назад.

Наверняка что-то было у него на уме, небось опять выкинет какую-нибудь штуку. Люди предчувствовали развлечение и сбежались все к нему, знали, что не подведет.

— Мужики, — крикнул он, — хватит работать, говорят, уже изобрели электрическую лопату. Работает сама., а мужики могут прохлаждать свою задницу в траве. Как раз для тебя, — обратился он к Валиге, — чтоб у твоих девок не было и днем простоя!

— Правильно, — ответил Валига, — я не из тех, кому одного раза за ночь хватает, да к тому же раз в год.

Все грохнули. Засмеялся и Адам. Он не понимал, в чем соль таких шуток, но ему нравилось смеяться вместе с другими.

— Здорово, Адам, — окликнул его Молнар и подошел к нему.

Все затихли в ожидании новой шутки. Он должен был как можно скорее ее выдумать, даже если б и не хотел, — надо было выдумать. Но в такую жару ничего не приходило в голову, видно, поэтому он немного и пересолил.