Вне России - Дмитрий Губин

И я больше не буду отступать от канвы.

На вокзале – секунда в секунду – ждал мини-вэн. Мы заехали в аэропорт, забрали немецкую девушку Гудрун (тоже с нами) и рванули прочь от Флоренции с высиженным (по Бродскому) Брунелеске яйцом, образующим купол Duomo. Через час колесики чемодана катились по выложенной кирпичом дорожке Il Borgo di Vescine: это полдюжины крестьянских домов на вершине холма, превращенных в отель. Я знавал в Италии такие дико уютные гостиницы: с балками, с окном в ванной (сквозь них порой прошмыгивают любопытные ящерки), с бассейном, со старыми камнями.

– Век шестнадцатый? – спросил я жену.

– Может, и старше.

Ужинали в – как это сказать? – в том, что по-французски называется chateau, в винном хозяйстве, принадлежащем семье Paladin (ей же принадлежал и отель). В закатной мгле вокруг на километры тонули виноградники и оливковые рощи Кьянти – не надо спрашивать, что мы там пили.

– Dmitry, – спросила вдруг Гудрун, нервничая, – а правда, что на этих машинах нет усилителя тормоза?

Я рассказал про спортивную честность старых машин, где нет усилителей, а есть прямой разговор ноги с тормозом и руки с рулем. Это называют еще «чувством карта». Так выстроены и некоторые современные спорткары вроде Lotus Elise. «Спайдеры» Alfa Romeo, обещанные нам с утра, – из того же ряда.

Я, кажется, зря ей это сказал.

Всего нас собралось человек 10, считая Вальтера и его компаньона Герта. Я отметил англичанина Мартина, дико похожего на молодого Тома Уэйтса, болтливого голландца Аарта и красавицу-итальянку Лючию.

– Вальтер сказал, – шепнула жена, – что наш отель тринадцатого века. Дизайн у наших «альф» от Pininfarina, который вообще-то когда-то был просто Farina. У этих Фарина до автомобилей лавка с мылом была…

Я спросил Лючию, чем она занимается. Она смущалась нехватки иностранных слов и протянула карточку. На ней значилось: «Компания Paladin. Lucia Paladin». Улыбнулась и подлила вина из собственных подвалов.

…В окно ночью постукивала ветка. На ней росли разом желуди и какие-то абсолютно круглые шарики. Туман рассеялся, все было залито звездами, как было залито ими и 50, и 800 лет назад.

Утром было солнце. Вальтер сказал, что лишь дважды во время заездов шел дождь. Он снимал чехлы с автомобилей, выстроенных под стеной. Под ними машины казались маленькими и плоскими, как банки сардин. Когда флот обнажился, я ахнул. Я видел такие машины в черно-белой «Сладкой жизни» и, возможно, в «Похитителях велосипедов». А здесь были алый лак, голубой лак. И машины были такими нереально маленькими, какими были автомобильчики с педальками в моем детстве, которое никто не превратил в прекрасную эпоху, потому что в СССР снимал фильмы Бондарчук, а не Феллини.

Я сразу понял, что выберет жена – самый большой красный Alfa Romeo Spider 2600, с двумя рядами кресел. В 1958-м такие стоили 25000 дойчмарок, цену квартиры с двумя спальнями в Риме, их покупали американцы.

Мы мягко тронули с места: road book под рукой, наш Spider во главе колонны, где были еще один 2600-й и несколько двухместных «Джулий» и «Джульетт». Дорога шла по холмам мимо Fonterutoli, Arezzo, Badesse. Я подумал, а жена произнесла вслух: «Сказочно красиво». Когда ты живешь с женщиной 18 лет, ты молчишь либо оттого, что все сказано, – либо потому, что вы думаете одинаково. Но самым сильным ощущением был не вид на Кьянти, а то, что на спортивном Alfa Romeo с объемом двигателя 2,6 литра и развиваемой скоростью 230 км/ч отсутствовали ремни безопасности, а кресла не знали, что такое боковая поддержка и были мягки, как диван.

И вот без ремней, без защиты, без крыши на алом с хромом авто мы с женой ехали по петляющей дороге на высоте 600 метров над уровнем моря.

И это было сильно, солнечно, замечательно, но вовсе не то, чего я ожидал. Я притормозил. Пусть впереди едет хохочущий, не замолкающий ни на секунду Аарт.

– Но все равно: это же очень красиво, – сказала жена. – Ты расстроен, что ты не Мастрояни? И что это сильно напоминает экологический туризм? Но мы ведь только начали!

Я кивнул. Я выбрал в жены правильную женщину. Теперь нужно было, чтобы ставка на Аарта сыграла. Мы ехали на 50-летней машине, пребывающей в прекрасной форме, но все же не на машине времени.

Когда прекрасный до невозможности вид с белыми доломитовыми холмами, расчесанными полями, домами и кипарисами вдруг обернулся запруженным автобаном, я понял, что не ошибся в Аарте. Мы, слава богу, сбились с начертанного пути. И после короткого совещания остатками колонны решили, как партизаны, уходить с автобана в ближайшую деревню, откуда звонить за подмогой Вальтеру.

Так мы оказались в, если память не изменяет, Asciano.

Там была церковь с прикрученным к ее тыльному фасаду волейбольным кольцом, заправка с колонкой (ровесницей Alfa Romeo), кафе со столами на улице и смотревшие на нас старики. То есть они не пялились, но смотрели так, как должен смотреть праведник после смерти на рай, в котором вместо кущ и серафимов обнаружились тот самый дом, в котором жил у бабушки в детстве, и та самая река, и тот пес, что бежал за тобой на реку.

– Вот ты для них сейчас и есть Мастрояни. А твоя московская тусовка и есть твоя сладкая жизнь, если ты, дурак, до сих пор это не понял, – сказала жена.

Лючиа принесла кофе, я спросил, сколько стоит, она покачала головой: здесь цены наверняка еще были в лирах, здесь было еще 35 лет до введения евро, и это был не твой мир, но у тебя был действительный пропуск в него, сверкающий лаком и хромом пропуск, с огромным, как штурвал, рулевым колесом и крохотным рычажком указателя поворота, который не отключается автоматически, потому что в 1958-м до автоматического отключения еще не додумались.

И пропуск должен был действовать как минимум 10 минут, через которые обещал приехать Вальтер и на которые хватит 10 миллилитров ристретто, который в Asciano почему-то подают под именем эспрессо.

– Да! Конечно! Это нормально – сбиваться с пути! Хотя бы потому, что кофе в дороге я предусмотреть забыл! У нас впереди монастырь с потрясающими фресками! У нас обед! Но можно просто поехать, куда захочешь, хоть в Рим!

Вальтер появился ровно через 10 минут.

Когда на следующий день после привала не завелась моя новая любовь, малышка «Джулия» (с олдтаймерами всякое случается) – он через те же 10 минут привез «Джульетту» на замену.

Вальтер был из северных итальянцев, наполовину немецкая кровь. Ему нравилось и удавалось сочинять день. И если обед в описанном Данте 1000-летнем замке (том, что «корона дьявола») предполагал клецки с рикоттой в пюре из тыквы с розмарином и баранину, тушеную в санджовезе с фенхелем, – то сменявший его ужин, ясное дело, таил простую домашнюю пиццу на воздухе. Пиццу, кстати, отлично готовил находящийся в найме у Лючии Сергей – бывший ракетчик из Белоруссии, рассказывавший нам, что в поздней осенью отель закрывают, потому что дорогу в горах заносит снегом; и что у него здесь есть друг-почтальон; и что они с женой абсолютно, неправдоподобно счастливы, то есть именно здесь они начали действительно счастливо жить, в Кьянти.

Он же рассказал историю, как кто-то из соотечественниц, приехав к ним, выбежал с крикам:

– Мусик, нам вместо пяти звезд подсунули крестьянскую хибару!

Но это был исключительный случай, добавил Сергей.

Мусиков, правда, так и не переубедили, они уехали, – да и слава Мадонне.

Если ты попал по своему пропуску в другую жизнь, можно не спешить. Однажды мы запарковались у церкви, где шло венчание, и дети, сопровождавшие жениха и невесту, просили разрешения сфотографироваться у нашей машины, и мы специально оставили им дверцу открытой, а сами пошли внутрь церкви, и оказалась, что это церковь при университете Сиены. Еще там были терракотовая собака, сидевшая на стене, сказочной красоты сад и комнаты, из которых никто не гнал; бил колокол.

А в другой день, или месяц, или год мы поехали в Сиену, всю из рыжего кирпича, где главная площадь вырезана прямо в земле в форме раковины, и там по праздникам скачки, а еще в Сиене строили самый большой в мире собор, но не достроили, так что из улицы растут стены без купола.

А потом началась осень, и холмы стали черными и прозрачными, и дорогу в горах занесло, и почтальон жаловался, что в баке застывает солярка, а мы пили кафе у окна, зная, что каждая чашка приближает сезон, когда, случается, к нам в Asciano заезжают люди на шикарных красных спортивных машинах, и мужчина за рулем одной из них мне смутно знаком.

2007 Comment

Дима Быков много раз уговаривал меня сесть за роман. Даже, нет, не так: «Когда ты сядешь за роман?!» – возмущался он. Быков настоящий писатель, то есть демиург. Он создает скелет сюжета, наделяет его сухожилиями структуры, кровеносной системой идей, мышцами сюжета, кожей слов. А у меня талант не костей – только кожи. Я умею коллизии описывать, но не придумывать. Не я один такой: вон, Лимонов писал-писал исключительно про собственную жизнь, а когда все написал, перестал быть писателем, ушел в революционеры. Но у него, – ах, какая была жизнь: эмиграция, нищета, любовь с негром на помойке! А мне про что писать – про поездки на «Альфа-Ромео»?