Заповедными тропами - Евгений Спангенберг

А что может быть красочнее маленькой древесной утки-мандаринки! Как разукрашенный поплавочек, плавает она под нависшими ветвями в тихом речном затоне. Ее оперение — все цвета радуги. Но пусть не подумает читатель, что такова природа всего Уссурийского края. Напротив, роскошная южная растительность со своеобразным животным населением занимает сравнительно небольшую площадь. Широколиственные леса лентами протянулись по речным долинам, взбежали на невысокие сопки. Но поднимитесь чуть выше в горы, и вы попадете в иной мир — в мир суровой хвои, тишины и молчания. К шумливым, веселым лесам непосредственно примыкает хвойная тайга Севера. Дикое и мрачное впечатление производит она на свежего человека. Великаны кедры и пихты высоко поднимают к небу свои вершины. В глубине темнохвойного леса вас охватывает сырой полумрак, стволы покрыты лишайником, с ветвей клочьями свисает седой мох. Отжившие, упавшие на землю деревья, их вывороченные корни делают лес труднопроходимым, ноги вязнут в болотистой почве. Но особенно поражает вас мертвая тишина тайги. Тихо в ней. Разве изредка пискнет маленькая птичка, застучит по стволу дятел, взлетит с земли рябчик. Смешение северной и южной природы — вот особенности Уссурийского края. Кедр и лиственница растут здесь рядом с пробковым деревом-бархатом и с маньчжурским грецким орехом. Жители тайги — соболь и каменный глухарь обитают по соседству с тигром, широкоротом и райской мухоловкой.

Субтропическая растительность и животные, свойственные Южной Азии, — это остатки глубокой древности. Оледенение, охватившее некогда Сибирь, не достигло Уссурийского края. Вследствие этого его растительность и животный мир и поныне сохранили следы былого великолепия. В то далекое время климат был более теплым. Но общее похолодание в Сибири сказалось и на Уссурийском крае. На широколиственные леса постепенно надвигалась тайга Севера.

Разве не интересна такая страна? Конечно, интересна. Не случайно я стремился увидеть ее природу, ознакомиться с ее четвероногими, с ее пернатыми обитателями.

Маленькое удэгейское селение Санчихеза расположено в двухстах километрах от железнодорожной станции. Леса, сопки и луговые пространства окружают его со всех сторон. В Санчихезе я и решил поселиться на первое время, устроившись у местного ветеринарного фельдшера.

Очень любопытны эти места для натуралиста.

Сборы зоологических коллекций, наблюдения за малоизвестными животными поглощали все мое время. Бывало, только забрезжит ранний летний рассвет, а я уже на ногах и спешу выбраться из сонного поселка, боясь потерять дорогие минуты. За самое короткое время мы с Гаудиком успели исследовать окрестности, познакомиться со всем, что казалось нам интересным. Изо дня в день мы экскурсировали по сопкам, бродили по речным лесистым долинам, не раз побывали в угрюмой тайге, пробирались по травянистым зарослям.

Однажды, когда мы шли по возвышенности среди болота, я заметил на дереве гнездо китайской иволги и заинтересовался: обитаемо оно или пустое? Положив ружье, я снял сумку и полез на дерево. А Гаудик тем временем побегал немного и наткнулся на сибирского хоря — колонка. Зверь этот небольшой, но смелый и невероятно злой. Вскочил колонок в нору и из норы на Гаудика, как сорока, стрекочет. Пес из себя выходит, лает, но схватить колонка никак не может. Кинется на зверька — тот мигом скроется в своей узкой норе. Отойдет пес от норы, а смелый колонок опять из норы выберется.

Сверху все это хорошо видно. Пока я спускался с дерева, колонок, улучив удобную минуту, вцепился в нос Гаудика своими острыми зубами. Трясет Гаудо головой, щелкает зубами, но не может ни схватить, ни сбросить с себя ловкого хищника.

Однако, завидя мое приближение, колонок сам отпустил собачий нос, опять забился в нору и уж больше не показался наружу.

Я науськивал Гаудо, чтобы он лаем выманил колонка из норы, но пес не подходил близко, обидчиво лаял издали, будто хотел сказать: «Сам с колонком расправляйся, а я не хочу больше рисковать своим носом — видишь, как он искусан».

Осмотрел я нору — она под корень уходит; ни топора, ни лопаты у меня нет. Ничего не выйдет, надо бросить бесполезное дело. Зашагал я опять по болоту, с километр уже прошел, оглянулся и с удивлением заметил, что Гаудика нет сзади. Но вот появился и он, забежал вперед, не дает мне идти, вертится под ногами, все свой искусанный нос показывает.

Я в ответ мог только руками развести: хотел объяснить собаке, что в данном случае ничем помочь не могу. Вскоре Гаудик снова исчез.

Ждал я его, ждал и повернул назад. Прошел немного, вдруг вижу — навстречу мне бежит Гаудо. Морда у него довольная, на лбу упрямая складка. Завидев меня, пес весело залаял и побежал обратно. Я за ним. Опять вернулись мы на старое место, и Гаудик привел меня прямо к задавленному колонку.

Я рассматриваю мертвого зверька, а Гаудик на меня лает: «Не хотел колонку за меня отомстить, так я и без тебя обошелся, сам с ним расправился».

В напряженной работе незаметно летело время. Наконец настал день, когда мы должны были расстаться с Санчихезой и спустились вниз по реке Иману. Дальнейшие сборы я предполагал проводить в окрестностях небольшого поселка Вербовка.

Но как туда перебраться? После обильных дождей в верховьях вода в реке прибывала с каждым часом. Она вышла из берегов, подмывала корни растущих по берегу кедров и, когда живое дерево валилось в воду, ревя и пенясь, несла его вниз по течению.

— Вас никто сейчас не повезет в Вербовку, — сказал мне хозяин. — Смысла нет никакого. Ведь обратно против такого течения невозможно подняться. Значит, бросай лодку. Лучше купите лодку и поезжайте сами. Это обойдется много дешевле, а внизу она вам пригодится.

На другой же день я купил лодку. Но что это была за лодка — вы себе представить не можете. Выдолбленная из толстого тополя, узкая и длинная, она была настолько легка, что, взвалив на плечи, я мог без особого напряжения пройти с ней два — три километра. Все это, конечно, можно было отнести к ее положительным качествам. Но наряду с ними нашлись и отрицательные стороны. Дело в том, что на воде она вела себя как живая. Более всего она напоминала мне полудикого жеребца, пытающегося всеми средствами сбросить с себя седока.

— Как же я доплыву на такой лодке? — жаловался я хозяину. — Она действительно оправдывает свое название — морочка.

— Да вы поплавайте на ней денечек, подучитесь.

— Чего там учиться, умею управлять лодкой, — перебил я его с раздражением. — А в этой вертушке за час я уже успел два раза выкупаться в одежде.