Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

- Вот именно! - подтвердил пан Гемба. - А все же он дурак!

- Не спорю, однако и дураки бывают разных сортов, а пан Литера не самый глупый из "их.

- Не самый глупый, а удрал.

- Значит, пан, ты ему на мозоль наступил, что он так подло сбежал.

- За девкой волочился и глазки ей строил, рохля проклятый.

- А разве девка - не божье создание? На свете не было бы рода людского, если бы не было кокетства,

да ухаживаний, да объятий за овином. Что же, ваша милость, неужели ты не позволял ему род людской множить? Видно, его возраст того требовал.

- Э-э, я против девиц ничего не имею, - сказал пан Гемба, вознеся очи к потолку, - но подлец девку-то подхватил, что на меня поглядывала.

- Эй, пан Гемба, - погрозил пальцем квестарь, -смотри!

- Ох, и хороша! У нее все было, чему положено быть у девки. Только чуть-чуть косила.

- А как же твое семейное положение?

- Ах, поп, - всхлипнул шляхтич и уронил слезу на усы. - Первая моя супруга безвременно скончалась.

- А вторая?

- И вторая тоже. Против моей воли отошла в лучший мир.

- Экий ты бедняга, милостивый пан.

- Третья моя супруга, упокой бог ее душу, из жалости к первым двум сама отправилась на тот свет.

- Как это - из жалости, пан Гемба? Первый раз слышу, чтобы новая супруга жалела своих предшественниц.

- У нее было доброе сердце. Жаль было ей, что те мучились со мной. Вздохнула, глазками повела, тут и жизнь ее кончилась. Голубиное было сердце, попик мой, голубиное, - шляхтич жалобно шмыгнул носом, а затем, схватив его двумя пальцами, высморкался далеко и метко - прямо в угол за печью. - Не такая была, как четвертая. Четвертая-то была гордячка, без палки не подступишься...

- А сколько же, ваша милость, было их у тебя?

- Сколько было? Трудно припомнить. Впрочем, погоди... - шляхтич растопырил руку и начал считать по пальцам. - Агнешка первая, потом Анна, за ней, дай бог памяти, Мария, - пан Гемба вздохнул, немного помолчал, - Мария, голубушка моя, эта та, у которой сердечко было ласковое. Четвертая была Ядвига. Ого! Татарин, а не женщина! Она меня на день в комнату запирала, а к себе только ночью допускала, да и то лишь, когда ей хотелось. Вот недобрая была женщина! Ох, и недобрая! Боже, неужели ты ей это простишь? Пятая - Зофья. Шестая - вновь Агнешка. Красивая, статная, великолепная женщина! А как она ходила! Как со слугами обращалась! Настоящая княгиня!

- Действительно, ладная история - шестерых жен пережить, - сказал квестарь. - Не каждый это сумеет. Знавал я одного, тот еще женихом так высох, что прежде чем ксендз благословил его, бедняга протянул ноги. Меня только удивляет, что ваша милость за седьмой молодкой тянется, словно какой-нибудь подсолнечник за солнцем.

- Тоска меня гложет смертная. Я люблю веселье и супружеские беседы. Пусть бы иногда и покрикивала, лишь бы пусто в доме не было.

- Если так, то пан Литера причинил -тебе обиду смертную, за что обязательно попадет в ад. У меня к нему тоже дело есть, так что не избежать ему вечных мук. Я уж постараюсь об этом, но теперь обратим наши помыслы к пище. Мойше все приготовил и ждет.

Молодая еврейка подавала на стол. Пан Гемба, одолеваемый воспоминаниями, все еще продолжал грустить и кушал без всякого аппетита, схватил лишь баранью ножку и, меланхолически орудуя над ней, заглатывал внушительные куски мяса. Брат Макарий действовал более активно и пил по очереди за упокой души всех бывших жен шляхтича.

Эконом в беседу не вмешивался, но подвинулся поближе к столу и тоже занялся едой. Мойше стоял около стола, горестно причмокивал губами, качал головой и при каждом новом кувшине вина печально охал, словно отрывал его от своего сердца.

- Не хнычь ты тут, иудей, - рассердился на него квестарь, - ведь всякую охоту к еде отбиваешь, а это великий грех. Я только хотел тебе сказать, что кормишь ты не хуже Матеуша. Но теперь, вижу, что ты никудышный хозяин.

- А разве я могу быть уверен в ваших кошельках?

- Ой, нехорошо, Мойше, - воскликнул брат Макарий, - нехорошо сомневаться в щедрости благородного шляхтича и отбивать аппетит у бедного квестаря.

Пан Гемба повернулся к корчмарю и схватил его за пышную бороду.

- Вот дам я тебе выволочку, как бог свят!

- Ой, пан, зачем вы обижаете? Разве я сказал что-нибудь? Ну, хорошо, хорошо. Ведь я знаю, что вы - пан богатый и кошелек у вас увесистый.

- Ну, так давай еще два кувшина вина, да поскорее!

- Что делать, дам. - Мойше вытащил из рук шляхтича украшение своего лица и убрался в угол.

- Тоскливо мне, почтенный поп. Ты должен придумать какое-нибудь remedium, иначе от меня одни кости останутся и придется мне отправляться в небесную обитель.

Брат Макарий ел так, что за ушами трещало, а речи пана Гембы пропускал мимо ушей и отвечал на них мычанием. Жирная подливка к баранине капала ему на рясу, но он не обращал внимания. Его монашеское одеяние уже давно лоснилось от множества таких пятен и было сильно засалено, это надежно защищало квестаря от дождя и сырости. Шляхтич между тем присматривался к эконому, который под его взглядом весь съежился, пытаясь спрятать лицо.

- Знаю я одну песенку, она тебе слух порадует, - сказал квестарь, уминая жаркое, - но ее не пристало петь вдовцу.

Пан Гемба недовольно поморщился и что-то пробормотал, не спуская глаз с эконома.

У меня была девчонка,

Тра-ля-ля, тра-ля-ля...

запел квестарь, размахивая полуобгрызенной костью.

- А это кто? - вдруг спросил шляхтич, показывая пальцем на эконома, который, испугавшись, уронил кубок, залез под стол и долго искал его там.

- Да тут один человек хочет в монастырь вступить и ходит вместе со мной, чтобы совершенствоваться в разных добродетелях.

- Я его знаю, - заявил пан Гемба, - только не припомню, где видел.

- Он старый грешник, поэтому ты, пан Гемба, должен его знать, но не забивай этим себе голову - он не стоит твоего внимания. Давай лучше споем. Мотив запомнить легко.

У меня была девчонка,

Тра-ля-ля, тра-ля-ля!

Носик, как у поросенка,

Тра-ля-ля, тра-ля-ля.

Шляхтич стал вторить, но голос у него был хриплый и песня не звучала.

Внезапно эконом, сгорбившись, рванулся к двери и скрылся в темноте. Квестарь бросился за ним. Пан Гемба в изумлении раскрыл рот, так и не допев "тра-ля-ля".

Брат Макарий сразу наткнулся на эконома, который бросился к нему и прилип словно репей. Впотьмах квестарь нащупал на шее эконома веревку.

- Отец мой, - испуганно лепетал эконом, - найди какой-нибудь сук покрепче и повесь меня, как раньше хотел.

Брат Макарий догрыз кость и спокойно ответил:

- Я же говорил, что ты балбес, почтенный пан эконом.

- Повесь меня, отче преподобный, - скулил эконом, - пожалей моих деток.

- Побойся бога, что тебе вдруг охота припала болтаться на ветке? А что будет с вином, которое ты мне обещал? Ты думаешь так легко отделаться от меня? Ах, подлец, тебе крепкого стало жаль! Нет, брат, не выйдет!

- Отец мой, получишь все, что я обещал, только вешай скорее.

- До сих пор не слыхивал, чтобы повешенный вино отдавал.

- Возьмешь из моей избы все, что пожелаешь.

- Среди монастырской братии дураков нет. Сначала давай вино, а уж потом я тебя повешу, ты этого заслужил. Да что это ты так перепугался, чего это ты заторопился на тот свет?

Эконом упал на колени и принялся целовать ноги квестаря.

- Отче преподобный, я пана Гембу увидел, а это хуже, чем черта рогатого встретить. Я лучше буду висеть на сухой ветке.

- А я тебе сказал, что не будешь.

- Тогда я сам повешусь, отец мой.

- Ах ты, дрянь этакая, дубина стоеросовая, язычник паскудный. Хочешь себя жизни лишить? Да разве ты дал себе жизнь, ослиный выродок? Вот если бы я тебя повесил - туда тебе и дорога, и как только придет охота, я это сделаю не мешкая. Теперь же возвращайся в корчму, я весь дрожу и могу до костей промерзнуть, а это плохо влияет на мочеиспускание.

- Смилуйся, отец мой, ради моих деток, повесь меня, иначе меня ждет страшная участь.

- Не повешу!

- Повесь!

- Что же плохого тебе сделал пан Гемба, что, увидев его, ты заспешил в петлю?

- Да он к моему пану в гости приезжал, вместе мед они попивали и всякие развлечения придумывали.

- Кто пьет мед и развлекается, тот не может быть дьяволом, поэтому твои опасения неосновательны. Я лично знал одного святого, который хлестал водку не хуже, чем шляхтич в осеннюю непогоду, а богу все-таки угодил.

Эконом разревелся, как богомолка на паперти.

- Он расскажет моему пану, что я службу бросил и пана своего опозорил, дал себя бабам одолеть,

Брат Макарий засмеялся так громко, что собаки подскочили к ним и принялись обнюхивать.

- Этого ты не бойся, почтеннейший. Пан Гемба храбрый только на словах, сейчас я ему все растолкую, и пусть я не буду достоин носить монашеской одежды, если не сумею его убедить, что он, рассказывая про тебя, повредит лишь самому себе.

- Лучше повесь меня, святой отец.

- О святая Патриция! - закричал, рассердившись, квестарь. Он схватил эконома за шиворот, повернул к себе задом и дал ему такого пинка пониже спины, что тот влетел в корчму и врезался лбом в стену. Потирая руки, квестарь вошел вслед за экономом и продолжил песню: