Кокон Кастанеды - Мария Брикер

– Лена, голубушка, ты идешь по неверному пути. Николай Владимирович Чуйков никоим образом не может быть причастен к ужасным событиям, которые произошли в поезде. Уверяю тебя! Он уважаемый человек, ученый, доктор исторических наук, преподаватель Берлинского университета искусств. Зачем ему убивать какого-то тележурналиста?

– Мне бы тоже очень хотелось это знать! – еще больше разозлилась Зотова.

Мало того, что Варламов встречал именно Чуйкова и приперся к ней среди ночи, так еще и развалил ее почти стройную версию происшествия. Да, она сама в ней сомневалась, но заявление Варламова о непогрешимости подозреваемого вызвало почему-то в душе резкий протест.

– Куда в таком случае он делся? Почему сбежал? Зачем прихватил с собой монашескую одежду?

– Признаться, мне самому хочется разгадать этот ребус. Откуда же мне знать, сам пребываю в растерянности. Давай завтра поговорим. Тебе отдохнуть надо. Вон, синяки под глазами. Ложись-ка ты спать, девочка.

– Сегодня, раз уж ты все равно меня разбудил, – уперлась Елена Петровна. – Девочка… Нашел девочку, – кокетливо поправила прическу Зотова.

– Извини, что разбудил. Я раньше не мог до тебя добраться. Ладно, раз ты настаиваешь, объясняю. Николай Владимирович направлялся в Москву на Международную конференцию рекламщиков, доклад должен был читать. Я лично, через своих знакомых, организовал ему эту поездку. Поэтому и на вокзал приехал, чтобы его встретить.

– Что же ты его не дождался, а слинял, как только ментов увидел? – ехидно спросила Елена Петровна.

– Поклеп, голубушка, наводите. Я довольно долго ждал. Когда пассажиры седьмого вагона выходить начали, журналисты к ним метнулись, на перроне столпотворение образовалось. Я спросил у патрульного: все ли пассажиры вышли? Он сказал, что все. Мне даже в голову не могло прийти, что он до Москвы не доехал! Решил, что я Николая пропустил. Поехал к себе в отель – проверить: может, он там? Попытался дозвониться по сотовому телефону – он не отвечал. Вернулся на вокзал, но поезд уже отогнали в депо.

– Не факт, что человек, который путешествовал в седьмом вагоне, именно Чуйков. Убийца мог просто воспользоваться паспортом твоего знакомого.

– Исключено. Я через своих знакомых из спецслужб в Берлине выяснил, что Чуйков приехал на вокзал в такси, есть свидетели, которые видели его на перроне, он садился в тот поезд. Это он ехал в седьмом вагоне, но могу голову на отсечение дать, что Николай Владимирович не виновен ни в чем.

– Оставь свою голову при себе, она тебе еще пригодится, – буркнула Зотова. Поразительно: Варламов быстрее ее все выяснил. Везде у него, понимаешь, свои люди! Все он знает, во всем разбирается. Каждой бочке он, понимаешь, затычка! – Где Чуйков планировал остановиться? – спросила она.

– У меня, а завтра с утра я должен был отвезти его в подмосковный пансионат «Кантри Парк», где будет проходить международная конференция.

– Если твой знакомый до завтра не объявится, объявлю его в розыск. Ты так и не ответил на вопрос: что тебя лично с Чуйковым связывало? С какой это радости ты вдруг организацией международных конференций по рекламе занялся?

– Можно еще пельменей? Я не наелся, – вместо ответа спросил Варламов и наивно приподнял бровки.

Елена Петровна вздохнула. Варламов от нее что-то скрывал. Скрывал, сволочь такая! Оттого и в глаза старался не смотреть, и вел себя не так нагло, как всегда. Не наелся он! Столько сожрать пельменей! Как в него влезло только такое количество?

– Пельмени еще есть? Кушать очень хочется, – еще раз поинтересовался Иван Аркадьевич, слизывая с ложки сметану.

– Сейчас. – Елена Петровна встала со стула.

– Не надо, сиди, я сам. – Варламов бодрячком поднялся и засуетился у плиты, гремя кастрюлей и переставляя предметы с места на место. Елена Петровна спорить не стала, с интересом наблюдая за режиссером.

– Тебе постелить? – ехидно спросила она. – За подарки, кстати, спасибо. И за цветы.

– Женщин нужно баловать, – шаловливо подмигнул Иван Аркадьевич. – Стелить мне не надо, спасибо, покушаю и в гостиницу поеду. Не хочу тебя стеснять. А ты пельмешки будешь, душа моя?

Елена Петровна отрицательно покачала головой, поражаясь, что Варламов вдруг из хама превратился в такого вежливого человека. В прошлый раз он тоже приперся посреди ночи с чемоданом и заявил, что будет ночевать у нее, потому что гостиниц, видите ли, не любит. Выставить его из дома не получилось. Пришлось диван раскладывать и гантель себе под подушку класть в качестве возможного средства обороны, если вдруг режиссер покусится на ее честь. Не покусился… гад такой! Зотова усмехнулась. Ответ режиссера окончательно убедил ее в правильности своего предположения. Варламов утаивал какую-то важную для следствия информацию, иначе не стал бы ломаться.

Поймав на себе внимательный взгляд Елены Петровны, Варламов мило улыбнулся, но на вопрос так и не ответил.

– Короче, я пошла стелить на диване, – сказала Зотова и потопала в другую комнату. Отпускать Варламова, так ничего и не выяснив, Елена Петровна не желала. Когда она вернулась, Иван Аркадьевич уже наворачивал очередную порцию пельмешек, щедро сдобренную сметаной.

– Будешь? – с набитым ртом спросил он.

– Не буду, сказала же! Может, ответишь, что за общие дела тебя связывают с Чуйковым? Ты снова ввязался в какой-то сомнительный проект?

– Лена, поверь мне, к убийству Холмогорова это не имеет совершенно никакого отношения, – сунув в рот последний пельмень, усмехнулся Варламов. – Спасибо за ужин. Мне пора. – Режиссер поднялся и вышел из кухни.

– Варламов! – Елена Петровна тоже поднялась и устремилась следом.

Он остановился у входной двери, посмотрел ей в глаза.

– Завтра я к тебе заеду, с твоего позволения, но сейчас мне нужно идти. Вдруг Николай Владимирович объявится? Волнуюсь я за него. Очень волнуюсь. Спокойной ночи, Лена. – Варламов нагнулся к Елене Петровне, поцеловал ее в щеку и вышел за дверь.

Шаги режиссера давно стихли, а Зотова все стояла и смотрела прямо перед собой. Ни одной умной мысли в голову не приходило. Кажется, Варламов ее убил. Что это он вдруг целоваться вздумал? Зотова приложила ладонь к полыхающей щеке. Давненько ее никто не целовал. Какая неприятность, что гантели под рукой не оказалось.

Зотова тяжелыми шагами прошла в спальню и уселась на кровать. На одеяле лежали подарки: конфеты «Моцарт» и нежно-голубой пушистый шарф. Елена Петровна намотала шарф на шею и с силой затянула, дурашливо высунув язык и любуясь на себя в зеркало трюмо. Вот и не верь после этого в конец света, когда в душе и голове – самый настоящий Апокалипсис. Книга «Тайны мироздания», посвященные в древние знания, мертвая монахиня, солнечные дети, девочка-бабочка, распятая на кресте, чашка невыпитого кофе с цианидами – по телу пробежала волна озноба. Елена Петровна упала спиной на кровать и зажмурилась. Стало вдруг так страшно, что дыхание сбилось с ритма и сердце застучало в груди как сумасшедшее. Действие валокордина закончилось, подумала Зотова, перевернулась на живот и положила на голову подушку. Жаль, что Варламов не остался ночевать. Очень жаль. Одиночество давно ее не пугало, она привыкла, а сегодня был исключительный случай, когда оставаться наедине с собой ей не хотелось. Елена Петровна часто заглядывала в лицо чужой смерти, но впервые поздоровалась за руку со своей собственной. В носу все еще щекотало от кофейно-миндального аромата, сон не шел, с каждой минутой напряжение нарастало, от страха стыли ноги и пересохло во рту, но подняться с кровати не хватало смелости. Скорей бы наступило утро…

Глава 10

Утро

«Утро туманное, утро седое», – стучало в висках, как заезженная пластинка, ныло все тело, в голове полыхал адов огонь. «Утро туманное, утро седое…» «Утро туманное…» «Утро седое…»

Где-то неподалеку прогремел поезд. Потом еще, и еще один, и пластинка в голове сменилась.

«Слушая говор колес непрестанный»… «Слушая говор колес»… «Давай встряхнись»… «Поднимись на новый уровень взаимоотношений»… «Выносливость действительно имеет значение»… «Движение в радость»…

Кто придумал эту чушь! Шевелиться было больно, любое движение вызывало в голове новые ослепляющие вспышки пожара. Оставалось только лежать, глядя задумчиво в небо широкое…

Стемнело. Широкое небо заволокло тучами. Пожар в голове понемногу стихал, но нестерпимо заныло сердце, в душе росло гнетущее чувство тревоги от ощущения потери чего-то важного, глобального. Оно росло, как снежная лавина, как океанская волна во время цунами, накрывало с головой, душило. Хотелось встать, но никак не получалось. Хотелось вспомнить – но адов огонь выжег мозг и превратил память в угли и золу. От беспомощности, от осознания утраты себя, своего прошлого из глаз к вискам потекли мокрые теплые дорожки. Обзор широкого неба загородила смешная конопатая мордашка – то ли мальчишки, то ли девчонки лет девяти-десяти.