Кимоно - Джон Пэрис

Миссис Фудзинами несет красный лакированный поднос. На подносе маленький чайник, маленькая чашка и маленькая тарелка, на которой три тоже маленькие соленые сливы, с зубочисткой, воткнутой в одну из них. Это завтрак ее господина. Она ставит поднос в изголовье и делает низкий поклон, касаясь пола лбом.

— О хайо госаймас!

Мистер Фудзинами начинает ворочаться, потягиваться, зевать, тереть своими костлявыми кулаками совсем стеклянные глаза и с неудовольствием видит вторжение дневного света. Он не обращает внимания на присутствие жены. Она наливает ему чай, придавая локтям и кистям рук заученную позу, традиционно грациозную. Она почтительно просит его удостоить вниманием предлагаемое ею и опять делает поклон.

Мистер Фудзинами зевает еще раз и после этого удостаивает. Он сосет густой зеленый чай, издавая свистящие звуки. Потом кладет в рот сливу, балансирующую на конце зубочистки. Он снова и снова переворачивает ее там языком, как будто жует жвачку. Наконец он решается проглотить ее и выплюнуть косточку.

Затем поднимается с ложа. Он очень маленький, морщинистый человек. Одетый в ночное кимоно светло-голубого шелка, он выходит на веранду, чтобы совершить утреннее омовение. Скоро доносящийся звук промывания горла возвещает, что он уже приступил к умыванию. Три девушки как по волшебству являются в опустевшую комнату. Постель свернута и убрана, пол подметен, и утренний костюм приготовлен к моменту возвращения хозяина.

Миссис Фудзинами помогает мужу одеться, держит наготове каждую принадлежность костюма, облачая его как хорошо выдрессированный лакей. Мистер Фудзинами не говорит с ней. Когда его пояс застегнут и часы с золотыми крышками засунуты в него, он спускается с веранды, сует ноги в пару «гэта» и выходит в сад.

Сад мистера Фудзинами известен. Это храмовый сад; ему уже несколько столетий. И глаза посвященного могут прочесть в миниатюрном ландшафте, в группировке кустов и скал, во внезапных водных просветах и чистых вымощенных дорожках целую систему философской и религиозной мысли, созданную терпеливыми священниками в период Ашикага, как раз тогда, когда готические каменщики давали свою версию библейской истории в архитектуре своих соборов.

Но для незнающего, включая в число их и теперешнего хозяина, это просто идеальный маленький парк, с лужайками в шесть квадратных футов и древними соснами, с непроходимыми лесами, через которые можно перепрыгнуть, с ущельями, водопадами, с убежищами в листве для любовных свиданий лилипутов и маленьким прудом, низенькие берега которого изображают восемь лучших видов озера Бива, близ Киото.

Жилище семьи стоит на холме, с которого открывается вид на пруд и долину сада; это постройка из темного дерева со ступенчатой крышей из серой черепицы, по форме похожей на ручного дракона, вытянувшегося на солнышке.

В действительности это не один дом, а несколько, соединенных вместе значительным числом коридоров и проходных комнат. Потому что мистер и миссис Фудзинами живут в одном крыле, их сын и его жена — в другом, а также мистер Ито, адвокат, дальний родственник и компаньон в предприятиях Фудзинами. Затем, в дальнем конце дома, близ мощеной дороги и больших ворот, помещаются шумные квартиры слуг, рикш и секретарей мистера Фудзинами. Разные бедные родственники ютились незаметно в отдаленных уголках; там были студенты, посещающие университет, и профессиональные хулиганы, которых всякий важный японец держит в качестве рекламы своей щедрости и которые для него занимаются своим грязным делом. Японский семейный дом очень походит на улей, полный… трутней.

Через сад, посреди зарослей бамбука, — маленький дом сводного брата мистера Фудзинами и его жены, а в противоположном углу, у вишневого сада, «инкио» — «вдовий дом», где старый мистер Фудзинами Генносуке, удалившийся от дел хозяин (он отец нынешнего мистера Фудзинами только по акту усыновления), следит за увеличением семейных богатств с бдительностью Карла Пятого в монастыре святого Юста.

Мистер Фудзинами Гентаро направил шаги к небольшой комнате, чему-то вроде летнего домика, отдельного от главного здания и стоящего в самой благоприятной точке для обозрения сада и пруда.

Это кабинет мистера Фудзинами — как все японские комнаты, четырехугольный ящик с деревянными рамами, деревянным потолком, раздвижными бумажными шодзи, бледно-золотыми татами и двойным альковом. У всех японцев комнаты одинаковы, от императора до рикши; можно узнать степень благосостояния семьи только по ценности леса, качеству плотничьей работы, свежести бумаги и подстилок да по украшениям, помещенным в алькове.

В кабинете мистера Фудзинами одна ниша алькова была отделана в виде книжного шкафа; и сделан он был из чудесного, золотистого, как мед, сатинового дерева, привезенного из глубины Китая. Замок и ручки были выложены изящными золотыми изображениями, сделанными знаменитым художником Киото. В открытом алькове висело изображение рая Лао-Цзы, стоившее несколько сот фунтов, и такова же была находившаяся под ним тарелка эпохи Сунг из аметиста, в форме распускающихся цветов лотоса.

На столике посреди этой священной комнаты лежали очки в золотой оправе и желтая книга. Комната была открыта для лучей утреннего солнца; бумажные стены были раздвинуты.

Мистер Фудзинами передвинул квадратную шелковую подушку на край подстилки, поближе к внешней стороне веранды. Там он мог прислониться спиной к одному из столбов, образующих деревянную раму постройки, потому что и сами японцы утомляются от бесконечного сидения на корточках, к которому принуждает жизнь, проводимая на ровном полу, и придать своему телу спокойное положение, столь необходимое для размышления.

Мистер Фудзинами имел привычку размышлять часок каждое утро. Это было семейной традицией: его отец и его дед делали так до него. Руководителем его мысли были труды Конфуция, эта Библия Дальнего Востока, которая отлила восточную нравственность в форму трех обязанностей: обязанность ребенка по отношению к родителям, жены по отношению к мужу и слуг по отношению к хозяину.

Мистер Фудзинами сел на пороге своего кабинета и погрузился в размышления. Кругом тишина раннего утра. Из дома доносилось шуршание метел, которыми служанки чистили татами, и хлопанье бумажных веничков, похожих на лошадиные хвосты, которыми они сметали пыль со стен и карнизов.

Большая черная ворона сидела на одном из вишневых деревьев сада. Она поднялась, качая ветки и размахивая широкими черными крыльями. Она перелетела пруд, каркая еще резче, неприятнее и циничнее, чем обычно кричат европейские вороны. Это было зловещим предупреждением «с ночного берега Плутона», символом чего-то нечистого и угрожающего, что скрывалось за изяществом и утонченной чистотой.

Мысли мистера Фудзинами были глубоки и серьезны. Скоро он отложил в сторону книгу. Очки сползли вниз на его носу. Грудь быстро поднималась и опускалась под тяжестью подбородка. Непосвященному наблюдателю показалось бы, что мистер Фудзинами заснул.

Однако, когда часа через полтора появилась его жена, чтобы поставить на другой красный лакированный столик завтрак своего господина и нежно просила его снизойти до еды, она прибавила, что он, верно, устал от долгой работы На это мистер Фудзинами отвечал, проводя рукой по лбу:

— Правда, это так! Я очень утомил себя трудом.

Эта маленькая комедия повторялась каждое утро. Все в доме знали, что час утренних размышлений хозяина был просто предлогом для дополнительного сна. Но в семье была традиция, что хозяин должен таким образом заниматься; и дед мистера Фудзинами был великим ученым своего поколения. Чтобы поддержать традицию, мистер Фудзинами нанял какого-то голодного журналиста; тот написал серию случайных этюдов с сентиментальной окраской, а он опубликовал их под своим именем, назвав «Осыпающиеся цветы вишен».

И такова сила притворства в Японии, что никто в целом доме, даже и студенты, которые, как известно, ничего не уважают, не позволяли себе и тени улыбки над священным часом занятий, даже когда хозяин поворачивался к ним спиной.

— О хайо госаймас! Поистине много обязан за вчерашний вечерний пир!

Масляный лоб мистера Ито коснулся циновок пола с преувеличенной униженностью традиционной японской благодарности. Адвокат был в гладком кимоно темно-серого шелка. Его американские манеры и пышность были отложены в сторону вместе с пиджаком и ласточкиным хвостом фрака. Теперь он был настоящим японским деловым человеком, раболепным и льстивым в присутствии патрона. Мистер Фудзинами слегка склонился в ответ над остатками своей еды.

— Это пустяки, — сказал он, помахивая веером. — Прошу сесть поудобнее.

Оба джентльмена уселись, скрестив ноги, для утренней конфиденциальной беседы.

— Цветы вишен, — начал Ито, указывая рукой в сторону сада, — как быстро они осыпаются, увы!