Волки и волчицы - Андрей Ветер

— Ты вся пылаешь, — улыбнулся мужчина. — Как ты прелестна в своей стыдливости!

— Я совсем ничего не понимаю, — Лидия осторожно убрала руку. — Кто ты?

— Меня зовут Валерий Фронтон Квинтус. Меня также прозвали Нарушителем. Но всё это не скажет тебе ровным счётом ничего, Лидия. Тебя интересует, почему я так необычен?

— Да, благородный господин.

— Я беру от жизни то, что я хочу взять в данный момент. Люди обычно хватают без разбора всё, что подвернётся под руку, но это никогда не приносит истинного наслаждения… Прежде чем дать удовольствие моему телу, я хочу дать удовольствие моей душе… Отступи на пару шагов, присядь на лавку… В этой каморке слишком неуютно, тесно, мрачно, однако я всё же хорошо вижу тебя… Посмотри на свой живот. Неужели тебя ничуть не восхищает его едва уловимая округлость? А эта ямочка, где утоплен узелок пупка? Ты сказала, что не видишь никакого чуда… Это из-за того, что ты живёшь иными интересами. Когда б у тебя имелся мой опыт, ты оценила бы всю прелесть вот этого холмика…

Он опустился перед девушкой на колени, мягко провёл рукой по нижней части её живота и накрыл нежный лобок.

— Погляди, как природа безукоризненно выполнила свою работу, — шепнул Валерий и сдвинул руку ниже, большим пальцем попав в тёплый краешек трепетной мякоти. Лидия замерла, затаила дыхание. Валерий продолжал нашёптывать: — Неужели ты никогда не смотрела внимательно на молодой бутон, не видела в нём ничего, кроме туго уложенных душистых лепестков? Неужели не жаждала проникнуть в его сердцевину, чтобы обнаружить невиданную силу, способную пробивать даже камни, лишь бы вывести цветок к солнцу? Неужели ты никогда не чувствовала присутствия великой тайны в собственном теле?

— Нет, глядя на цветок, я вижу просто цветок, — выдохнула девушка, почувствовав, как мужчина скользко вдавил палец в её недра.

— Ты должна научиться смотреть. Глаза приносят нам столько богатства! — другой рукой он немного раздвинул её ноги. — Посмотри на этот рисунок мышц. Это твои ноги, ты привыкла к ним и потому не умеешь восхищаться тем, что предстаёт перед твоим взором. Вот пролегла мягкая тень, она завораживает меня. Стоит тебе слегка напрячь ногу, и тень делается другой… Бесконечная игра теней. Посмотри…

Валерий извлёк палец из лона девушки и обеими руками провёл по внутренней стороне её бёдер. Лидия продолжала сидеть, ноги её чуть дрожали, по всему телу помчались жидкие искры желания. Мужчина взял её ноги за щиколотки и слегка приподнял, любуясь тем, как изменилась форма расслабленных мышц.

— Это настоящий пир для моих глаз! Полюбуйся вот этим местом, Лидия. Порадуйся со мной, прошу тебя. Ты не понимаешь меня. Ах, почему люди так непонятливы?

Девушка была словно загипнотизирована происходящим. Голос римлянина и движения его рук заворожили её. Она понимала, что мужчина вовсе не ласкал её, но эти прикосновения привели её в такое состояние, что всё тело её готово было растечься, как кусок масла, охваченный жарким воздухом. Она размякла и с трудом удерживала себя в сидячем положении.

Валерий вновь поднялся вверх по её ногам и двумя руками скользнул вдоль её слегка покрытого мягкими волосами лобка, как бы обтекая его и сгребая в ком, будто мягкую глину.

— Эти складки лепестков приводят меня в восторг! Тут собран целый мир.

— Неужели в тебе не просыпается желание? — с трудом выговорила Лидия.

— Желание? — он перевёл взгляд на её лицо.

Она потянулась к нему и проникла под подол его туники.

— Желание? — повторил Валерий. — Жизнь и есть желание…

Он встал во весь рост и, одним движением развязав пояс, сбросил через голову тунику. Лидия громко сглотнула и откинулась на спину. Валерий шагнул к ней. В жёлтом свете лампады Лидия увидела, как перед ней стал наливаться мощью тяжёлый мужской орган. Он казался самостоятельным живым существом, отдельным от человека. Он набухал, вытягивался, выдавливался из собственной кожи, вздувался жилами…

Валерий вслушивался в нараставшее возбуждение. Клетки тела стали горячими. Кипевший в голове котёл с дурманом медленно накренился, и его содержимое побежало по телу вниз. Сладость, которой созерцание наполнило мозг Валерия, не ушла, её испарения продолжали бередить сознание, а хмельное брожение смолисто потекло в чресла.

Он склонился над девушкой и вдохнул запах её кожи. Упираясь руками в скамью, он не касался Лидии, а висел над нею, впитывая исходивший от неё жар. Затем он опустил голову и дотянулся до её рта. Тонкая наэлектризованная волна пробежала по их телам и рассеялась по тесному пространству каюты голубоватыми разводами, не видимыми человеческому глазу.

Нарушителю всегда нравились эти первые минуты соприкосновения. Исходившие из тела лёгкие разряды доставляли особое удовольствие. Они рождались под кожей и заставляли тело умирать на доли секунды, однако тело сопротивлялось смерти и включало какие-то дополнительные резервы, порождая повышенную чувствительность. Затем организм входил в привычный ритм и наэлектризованность уходила. Оставалась только тягучая сладость проникновения тела в тело…

Валерий Фронтон — Тиррону Спурнию.

Приветствую тебя!

Спешу сообщить, что с того дня, как я покинул твой гостеприимный дом и отплыл от берегов Испании, со мной произошло много занимательного. В первую очередь должен сказать, что корабль, на котором я плыл, утонул во время сильного шторма, спастись удалось только мне. Меня подобрали морские разбойники и сразу же потребовали за мою жизнь выкуп.

Тридцать пять дней мы стояли на якоре в бухте, где эти пираты, как я понял, часто находят пристанище. Они прекрасно ладят с местными жителями, хорошо платят им за еду и вино, продают им награбленное. Там даже развился большой рынок, торгуют невольниками, тканями и вообще всем, что только можно представить. Но всё же это место, несмотря на всю его живописность, производит ужасное впечатление. Это глухой, дикий угол, где никто не слышал об изящном искусстве.

На деревенской улице я видел всего лишь одну скульптуру, да и у той были отломаны руки. Ещё я видел на стене одного дома очень дурной рисунок, изображавший Леду и Лебедя, при этом лебедь был крайне мал и жалок, а его половой член огромен и отвратителен. Кто-то из пиратов сказал мне, что в каждом доме у них есть глиняное изваяние Приапа, член которого непременно вдвое превосходит саму фигурку. Похоже, они тут не интересуются ничем, кроме похоти и денег. Но девушки у них воспитываются в очень строгих правилах. Такой суровости отцов по отношению к дочерям, как здесь, я не встречал нигде.

Есть у них небольшой храм, посвящённый Юпитеру, но он скорее похож на хлев: вокруг грязь и навоз, даже ступни никогда не омываются, а если кто хочет попасть в храм и принести жертву у алтаря, то приносит с собой побольше соломы, дабы проложить для себя дорогу через нечистоты.

Пиратами, в руки которых бросила меня Фортуна, командовал некий Нун Афинянин, человек тёмный, неразвитый, но не позволявший никому причинять мне зла, понимая, что величина выкупа будет зависеть от моего благополучия. Не понимаю, как такой невзрачный человек смог завоевать авторитет в разбойничьем мире. Был в его команде человек по имени Порциус, здоровенный и очень несдержанный. Несколько раз этот Порциус, приведённый в ярость тем, что я назвал его неучем и тупицей, готов был наброситься на меня и растерзать, но Афинянин запросто сдерживал его. Порциус в гневе мог бы шутя переломать все рёбра Афинянину, однако ни разу не посмел перечить ему. Главарь разбойников, такой тщедушный с виду, обладал необъяснимой внутренней силой, подчиняя своей воле всех головорезов.

В конце концов пираты получили выкупные деньги и отпустили меня. Сами же тотчас снялись с якоря и покинули укромную свою бухту.

Я без промедления поехал в Помпеи и снарядил там три корабля, чтобы поймать Афинянина и его людей. Как ты помнишь, Тиррон, у меня с некоторых пор стал открываться дар предвидения, так что я знал, где следует искать этих разбойников. Я настиг их через две недели. После непродолжительной, но кровавой схватки захватил их корабль. Афинянин за день до этого совершил очередное нападение на купцов, так что трюмы его корабля были набиты настоящими богатствами. Узнав меня, Афинянин совершенно упал духом. Он был настолько подавлен случившимся, что едва мог держаться на ногах.

— Я помню, что ты очень любишь гладиаторские бои, — сказал я ему. — Я хочу подарить тебе редкостную возможность, Нун. Я продам тебя Туллию Семпронию, которого ты так любишь за то, что он держит в своей гладиаторской школе только профессиональных воинов. Ты станешь гладиатором, Нун Афинянин. И я обязательно приду на твой первый бой.

Остальных пиратов я велел распять.

— Вы смеялись надо мной, — сказал я им, — вы не верили мне. Но вот я стою перед вами, свободный, богатый, полный здоровья. А вы сидите передо мной на земле, скованные цепями. Фортуна отвернулась от вас. Никто не лечит ваши раны, не подносит вам кубки с вином. Если бы не я, то многие из вас, может, дожили бы до глубокой старости. Теперь же никому из вас старости не видать. Впрочем, смерть всегда остаётся смертью, даже если иногда кажется, что кому-то посчастливилось и кончина его была тихой и спокойной. Уверяю вас, смерть не бывает лучше или хуже. Это единственное, что я могу сказать вам в успокоение, хотя знаю, что легче вам от этого всё-таки не станет.