Анна, одетая в кровь - Кендари Блэйк

— Ты должна бороться с этим, не так ли? — проговариваю я мягко.

Она выглядит удивленной.

— Вначале я не могла бороться вовсе. Это не я была. Я была невменяемой, в ловушке собственного сознания, и было ужасно проделывать такие жуткие вещи, пока я смотрела на все со стороны, свернувшись калачиком в углу сознания.

Она качает головой, и волосы мягко опускаются на плечи. Я не могу рассматривать это с такой точки зрения. Боги и эта девушка. Я могу представить, как она молча смотрит из окна и тихо дрожит в своем белом платье.

— Теперь наша кожа срослась, — продолжает она. — Я — теперь она. Мы — одно целое.

— Нет, — говорю я и через минуту осознаю, что это правда. — Ты прикрываешься ее маской. И не можешь снять ее. Ты сделала это, чтобы освободить меня от затеи.

Я то стою, то хожу вокруг дивана. По сравнению с тем, кем предстала до этого момента, она выглядит сейчас хрупкой, но все равно не отступает и не разрывает зрительного контакта со мной. Она не боится. Выглядит точно также грустной, немного любопытной, как девушка на фото. Интересно, кем она была, когда жила, легко ли она улыбалась, была ли умна. Невозможно объяснить словами, что она остается девушкой, хотя спустя шестьдесят лет никто не знает, сколько убийств было совершено до нее.

Затем я вспоминаю, что действительно зол. Я машу рукой назад, указывая на кухню и подвал.

— Как все это, черт возьми, ты объяснишь?

— Я подумала, что ты должен знать, с кем имеешь дело.

— Что? Одна своевольная девушка в приступе ярости решила наказать кухню? — я суживаю глаза. — Ты пыталась напугать меня. Этот скучный маленький фокус должен был заставить меня пуститься наутек.

— Скучный маленький фокус? — она издевается надо мной. — Бьюсь об заклад, ты почти обмочился.

Я открываю рот и быстро закрываю его. Ей почти удалось меня рассмешить, хотя я все еще разочарован. Только не в буквальном смысле. Вот дерьмо. Я уже смеюсь. Анна мигает. Сама она не пытается смеяться.

— Я была…, - останавливается она. — Я была зла на тебя.

— За что? — спрашиваю я.

— За то, что пытался убить меня, — говорит она, и затем мы оба смеемся.

— И после этого ты так сильно пыталась не навредить мне, — улыбаюсь я. — Думаю, это выглядело довольно грубо.

Я смеюсь с ней. У нас получается разговор. Что это, своего рода витиеватый Стокгольмский синдром?

— Почему ты здесь? Ты пришел, чтобы снова меня убить?

— Как ни странно, нет. У меня был плохой сон. Мне нужно было с кем-то поговорить. — Я провожу рукой по голове. Я уже давно не чувствовал себя так неловко. Может, я никогда не ощущал неловкость, до сегодняшнего момента. — Думаю, я просто понял, что Анна поможет мне. И вот я здесь.

Она немного фыркает. Затем на лбу появляются морщинки.

— Что я могу сказать? О чем мы могли бы поговорить? Я так долго находилась вне этого мира.

Я пожимаю плечами. Следующие слова вылетают прежде, чем я осознаю, что говорю:

— Ну, я никогда там не был.

Я сжимаю челюсть и смотрю на пол. Не могу поверить, что я веду себя словно эмо. Я жалуюсь девушке, которая была зверски убита в шестнадцать лет. Она застряла в этом доме с трупами, а я хожу в школу и являюсь Троянцем; я ем жареное арахисовое масло, приготовленное матерью, и сэндвичи, приправленные Чиз Виз[30] и…

— Ты водишься с мертвыми, — мягко проговаривает она. Ее глаза светятся — я не могу поверить — сочувствием. — Ты водишься с нами с тех пор, как…

— Умер мой отец, — продолжаю я. — А до его смерти он водился с вами, а я следовал за ним. Смерть — мой мир. Школа и друзья — вещи, которые мешают моей охоте на призраков.

Я никогда не говорил этого раньше. Я никогда не позволял себе думать об этом не больше чем на две секунды. Я держал все под контролем, и при этом удавалось не думать слишком много о жизни, и как бы ни старалась моя мама вытащить меня погулять, повеселиться, вынудить пойти в колледж, все не имело значения.

— Тебе было грустно? — спрашивает она.

— Немного. Знаешь, у меня была высшая сила. У меня была цель.

Я лезу в задний карман джинсов и достаю атаме из кожаных ножен. Лезвие сияет в сером свете. Что-то в моей крови, крови моего отца и до него заставляет смотреть на него по-новому.

— Я единственный в мире, кто может убивать призраков. Разве это не определяет мое предназначение?

Как только я договариваю, начинаю возмущаться. Мой рот решает все за меня. Анна тем временем скрещивает бледные руки. С наклоном головы ее волосы перекидываются на другое плечо, и странно видеть их такими черными и обычными. Я жду, что они будут подергиваться и двигаться в воздухе невидимого потока.

— Не иметь выбора не кажется справедливым, — говорит она, словно прочитав мои мысли. — Но от этого не легче, если все же он у тебя есть. Когда я была жива, не могла решить, чем хочу заниматься или кем стать. Мне нравилось фотографировать, а также хотелось сделать фото для газеты. Мне нравилось готовить. Я хотела переехать в Ванкувер и открыть там ресторан. Мне снились разные сны, но ни один из них не был настолько ярким. В конце концов, они бы, наверное, обездвижили меня. И я бы жизнь свою закончила здесь, работая в пансионате. Не верю я в это все.

Эта разумная девушка, убивающая людей одним поворотом пальца, олицетворяет собой силу. Если бы была возможность, она оставила все позади себя.

— Честно говоря, я не помню, — вздыхает она. — Я не думаю, что была сильной при жизни. Теперь же, кажется, будто я любила каждую минуту своей жизни, что каждый мой вздох был желанным и свежим.

Она комично прикладывает свои руки к груди и дышит глубоко через нос, а назад выдыхает с яростью.

— Вероятнее всего, все же нет. В моих мечтах и фантазиях я не помню, чтобы была,…как вы называете это? Дерзкой.

Я смеюсь, и она тоже, затем заправляет локон волоса за ушко так по-человечески, что ее жест полностью выбивает меня из колеи, и я забываю, что хотел сказать.

— Что мы делаем? — спрашиваю я. — Ты пытаешься заставить меня не убивать тебя, не так ли?

Анна скрещивает руки.

— Учитывая, что ты не можешь убить меня, думаю, это напрасный труд.

Я смеюсь.

— Ты слишком самоуверенна.

— Да? Я знаю, что у тебя в запасе припрятаны лучшие хода, Кас. Я чувствую, как напряженно ты удерживаешь лезвие. Сколько раз ты проделывал это? Сколько раз ты дрался и побеждал?

— Двадцать два раза за последние три года.

Я говорю это с гордостью. Это даже больше, чем результаты моего отца. Я тот, кого бы вы могли назвать сверхуспевающим. Я хочу быть лучше, чем он. Быстрее. Контрастнее. Потому что я не хочу закончить свою жизнь, как он. Без ножа я никто, просто обычный семнадцатилетний подросток среднего телосложения, может быть, немного тощий по бокам. Но с атаме в руках можно подумать, будто бы у меня тройной черный пояс по карате. Мои движения точные, сильные, быстрые. Она права, когда говорит, что не видит мои силы, и я не знаю, почему так.