Сотрудник ЧК - Александр Лукин

— Ох, и жрать охота! Без обеда ведь сидим!

— Кабы не затевали бузу, давно были бы сыты!

Сварившееся мясо взвесили. В нем не хватало одного фунта и трех золотников!

Арифметикой занимались все. Имевшиеся у Воронько и Алексея карандаши разломали на шесть огрызков, каждому члену «комиссии» Воронько выдал по листу бумаги из тетради.

Когда все подсчитали, оказалось, что на общее количество мяса, предназначенного на обед уварка в двадцать четыре фунта была еще невелика, могло увариться больше.

— Ну? — спросил Воронько. — Что вы скажете, товарищи громодяне?

Члены «комиссии» переглядывались, чесали затылки.

— Кого же теперь будем судить? — продолжал Воронько. — Или, может быть, все-таки расстреляем старика? Что нам стоит?

— Ты не шуткуй! — сконфуженно пробурчал чернявый красноармеец, разглядывая исчирканную неуклюжими расчетами бумажку. — Всякое могло быть…

— Оно и видно, что всякое! — издевался Воронько. — Если черепушка не срабатывает, всего дождешься! Перебили бы людей, а после ищи виновных! А где он, главный-то свидетель? Поди-ка, поди сюда!.. Расскажи еще раз, как ты контрреволюцию разглядел?

— Братцы! — испуганно забормотал тот. — Ошибочка вышла!

Воронько сгреб его за рубаху.

— Я б за такие ошибки стрелял на месте! — свирепо раздувая усы, прогудел он.

— Почем же я знал! — оправдывался красноармеец. — Да я в жисть столько мяса не варил! Кто ж его, чертяку, ведал, что оно такое уваристое!

— А что, — обратился Воронько к раненым, — может, научим его кухарить, чтоб в другой раз не ошибался? Запихнем в чугунок и посмотрим, сколько от него останется?

Грянул хохот:

— Ото, сказал!

— Ай да чекист!

— Отпусти его: он костлявый—навару не будет! Смеялись все — и члены «комиссии», и раненые, и чекисты, — смеялись весело, от души, охваченные одним чувством радостного облегчения. Повара хлопали по круглым плечам, и он тоже улыбался, вытирая фартуком дряблое лицо, к которому вернулся его естественный багровый оттенок.

Вспомнили о других арестованных. Толпа повалила к подвалу. Врачей торжественно извлекли на свет и, — растерянных, ничего не понимающих, — обступив со всех сторон, повели через двор в здание госпиталя…

— Пошли, Михалев, — сказал Воронько, взглянув на карманные часы, — сколько времени потратили!

Возле ворот их догнал рыжий казачок:

— Эй, постойте!

— Чего тебе?

Рыжий подошел и, виновато заглядывая в глаза, попросил:

— Ты прости, брат, сбрехнул тогда не подумавши…

— Иди уж, голова! — сказал Воронько благодушно. — За глупость только и прощаю… Я ведь сразу сообразил, что повар не виноват, — говорил он, когда вышли за ворота. — Сам когда-то в подручных состоял у корабельного кока, разбираюсь.

Алексей улыбался. На душе у него было празднично, а отчего, он и сам не мог бы объяснить. Никого они не изобличили, никого не арестовали, не раскрыли никакого заговора… Но все-таки то, что они сделали, было настоящим чекистским делом, и человек, шагавший рядом с ним, был хорошим, настоящим человеком…

Днем одиннадцатого июля Брокман укатил на автомобиле в Николаев в губчека. На следующее утро он вернулся, вызвал к себе всех сотрудников отдела по военным делам и шпионажу и приказал доложить обстановку.

Докладывал Величко.

За сутки, что Брокман отсутствовал, произошло одно чрезвычайное событие, в котором снова был замешан начальник авиационного отряда Филиппов.

Летчики получили приказ разведать и засечь огневые точки противника, так как, по имевшимся сведениям, белые получили подкрепление. Выполнить приказ по ряду причин можно было только во время артиллерийской перестрелки.

Весь день самолеты авиаотряда стояли наготове. Наша артиллерия настойчиво долбила левый берег, пытаясь вызвать ответный огонь, однако противник не отозвался ни одним выстрелом. К вечеру, когда смерклось, Филиппов решил, что на сегодня обойдется без полетов. Летчиков он распустил по квартирам, а сам с какими-то дружками напился до потери сознания. Именно в это самое время белые открыли такой огонь, какого не было ни разу с тех пор, как врангелевский фронт придвинулся к Херсону. При этом они вели точный, прицельный огонь по новым позициям нашей артиллерии, которая только за день до того была передислоцирована.

В результате им удалось накрыть нашу плавучую батарею, стоявшую на реке Кошевой, и она затонула со всеми своими 130-миллиметровыми орудиями.

Когда Филиппов, отоспавшись, узнал, что произошло, он, ни с кем не согласовывая своих действий, поднял весь отряд в воздух и долго, яростно бомбил скопления лодок, приготовленных врангелевцами для переправы.

— Филиппов арестован? — спросил Брокман.

— Нет.

Брокман сказал Курлину:

— Поезжай на авто, доставь его сюда немедленно. Когда Курлин вышел, Величко продолжал доклад.

— Прошедшей ночью на берегу снова была замечена световая сигнализация. Впервые ее увидели с неделю назад в районе Забалки. С тех пор сигнализация несколько раз повторялась. Засады и облавы пока не дали результата.

— Где вчера сигналили? — спросил Брокман, подходя к висевшей на стене карте Херсона.

Величко показал. Брокман отметил это место кружком с цифрой 5 в середине. Четыре таких же кружка с номерами уже стояли вдоль днепровского берега.

— В котором часу?

— Как и раньше, между двенадцатью и часом.

— А что передают, выяснили?

— Данные о расположении нашей артиллерии, — сухо покашливая после каждой фразы, ответил худющий большеглазый Табачников. — Белые всегда прекрасно осведомлены обо всех изменениях в наших позициях… Объективно преимущество в артиллерии на нашей стороне, а пользы мы имеем от нее гораздо меньше, чем они, ввиду особенности позиций… Их батареи укрыты в плавнях, а наши стоят почти на городских улицах. Мы стреляем в сущности наугад, а они засылают сюда одного шпиона — и город перед ними как на ладони…

— Одного шпиона, — повторил Брокман.

— Совершенно очевидно… От него они и получают ориентиры для стрельбы.

— Я говорю: все ли делает один шпион? Боюсь, что их тут целая шайка. Вот что я хотел сказать вам. — Брокман подошел к столу и достал из ящика исписанный на машинке лист. — Несколько дней назад Филиппов получил приказ из Николаева со всем отрядом вылететь в тыл на новую базу. Я этот приказ отменил, как не соответствующий генеральному плану военных действий, отменил самовольно и ждал: гроза будет. Проходит день, второй, неделя, а грозы нет. И вообще в документах из Николаева о том приказе ни слова. Непонятно… В Николаев я поехал специально, чтобы выяснить, в чем дело. И выяснил… — Брокман переложил с места на место промокательный пресс, с силой задвинул приоткрытый ящик стола. — Никакого приказа Филиппову не было! Да, да, совсем не было! Приказ фиктивный, подписи подделаны, и только печать настоящая. Вот он.