Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

Финдир тут же появился за моей спиной со взявшимся из ниоткуда стулом, и я опустился на него, устроившись так, как мне удобно.

— Расскажи про своего отца.

— Он был полукровкой. Внёс вклад в стабильные отношения с Греей, был близок с двумя последними королями, но никогда не жил с людьми, — рассказывал я, ощущая легкое покалывание в груди. На ресницы опустилась снежинка и, начав таять, попала в глаз. Я быстрым движением смахнул воду с лица. — Был чудесным отцом и мужем. Я рос в любви, но мои сестры, к сожалению, практически его не застали. Он покинул нас не так давно.

— Как он умер?

— Разбойники на тракте. Отец ехал с дарами от короля после праздника осеннего равноденствия, однако задержался там допоздна и ехал уже по темноте. В те годы разбойников тут было больше, чем сейчас, и они действительно порой нападали на путников. Его убили, бесчестно всадив стрелу в спину.

— Хотел бы я, чтобы ты солгал об этом, — сочувственно произнес Киан.

— А я и солгал. Короля было три.

— Знаю, — усмехнулся разведчик. — Не трогай лицо, когда говоришь. Не чеши нос, не расчесывай волосы, не поглаживай подбородок. Выглядит, будто пытаешься спрятаться за руками.

— Вы тоже солгали, — сказал я, и Киан, изумленно вскинув брови, улыбнулся так, что кончики его губ потянулись вниз. — Когда сказали, что знаете про мою ложь, вы скрестили руки на груди. Выглядит, будто пытаетесь спрятаться за руками.

— Хорош. — Он подошел и, смеясь, похлопал меня по плечу. — Быстро учишься. Продолжим завтра, когда узнаешь легенду. Будем отрабатывать.

В такие дни, как этот, мне даже удавалось лечь спать до посветлевшего неба, чтобы встать, когда солнце едва покажется из-за горизонта. Однако сон не давал мне сил, а лишь отбирал их. В забвении мне часто виделись тревожные вещи: убийство друзей, пропажа сестёр, неудача при дворе. Порой в них появлялся Хант, счастливо женатый на Ариадне, и я едва сдерживался, чтобы не пустить молнию прямо ему в лицо, желая скрепить его губы навеки и больше не видеть самодовольной ухмылки. Если бы отделять явь от сна было проще, я бы вряд ли себя останавливал.

Повторялись сны, в которых корни деревьев сковывали меня, обвивая руки, ноги, грудь, не давая дышать и шевелиться, и наутро я часто находил на теле синяки, что болезненно сходили в течение долгого времени. Финдир успокаивал, говоря, что обладание магией открывает в нас своего рода порталы в другие миры, миры далёкие и нам незнакомые, и, возможно, кто-то оттуда пытался достучаться до меня, но просто не мог подобрать эффективный способ. Звучало как слабая отговорка, но уверенность учителя в своих словах, несомненно, подкупала, и через какое-то время я перестал обращать на увечья внимание.

В ночи, когда заснуть все же не удавалось, я радовал себя мыслями о лисице. Воспоминания о вечерах, проведенных в башне Восхода, укутывали меня теплом, сравнимым лишь с крепкими, искренними объятиями. Я так часто вызывал в памяти эти моменты, что стал замечать мельчайшие, прежде невидимые мне детали: то, как Ариадна откинула волосы с плеча, раздраженная неверно написанной буквой; то, как ее рука потянулась к моему горлу в желании поправить воротник рубашки, но замерла на полпути, и она с силой прикусила губу, ругая себя за необдуманный жест; то, как она подперла подбородок рукой, мечтательно разглядывая звездное небо, и лунный свет, словно скучавший после долгой разлуки, коснулся ее лица. Впрочем, я не знал, что из этого случалось на самом деле, а что воображение подкидывало мне, чтобы избежать надвигающегося безумия.

Мне становилось не по себе от мысли, что придется лгать Ариадне — смотреть на нее так, словно я не имел удовольствия прикасаться к ее губам, и разговаривать, словно она — одна из многих принцесс, кому мне приходилось поклоняться. Я смел лишь надеяться, что новая личина не предпишет мне избегать общества лисицы.

Легенда о странствующем рыцаре из Сайлетиса, гордо представленная Финдиром, частично оправдала мои надежды. Грея никогда прежде не сотрудничала с северным островом, как мы выяснили благодаря архивам, а также не была связана родственными или брачными узами ни с кем из местных высоких родов. К тому же, внешность жителей Сайлетиса оказалась максимально приближена к эльфийской: их кожа бледна и часто покрыта веснушками, а волосы обладают русым или рыжим цветом; о большей удаче не приходилось и мечтать. Цвет глаз едва ли должен был вызвать вопросы; среди людей встречались глаза всех цветов, потому скрывать их надобности не было. Куда большую проблему составляли уши.

Вариантов было всего два. Первый — магия иллюзии, и мы неоднократно пробовали различные её виды. Советница азаани Филаурель, владевшая иллюзиями в Арруме лучше, чем кто бы то ни было, сразу предупредила меня, что не обещает верного результата. Вызывать иллюзии, возникающие перед определенным представителем рода эльфов или людей, проще, ведь для этого нужно проникнуть в голову лишь к нему одному. Чтобы замаскировать такую незначительную деталь, как заостренные кончики ушей, необходимо создать туман в разумах сразу всех окружающих, а их количество при дворе неумолимо тянется к бесконечности. Порой удача нам благоволила. Однако вместе с тем иногда пропадала часть моих волос, не было видно глаз, или же лицо менялось до неузнаваемости. Когда уши удавалось скрыть как надо, и мы, довольно выдохнув, смели подумать, что добились необходимого результата, эффект исчезал, стоило Филаурель сдвинуться с места. Становилось очевидно: без её постоянного присутствия в двух шагах от меня эффект не продержится даже до того, как я ступлю на порог замка, а это означало, что от данного варианта придётся отказаться.

— Ты уверен? — в тысячный раз спросил меня Финдир.

— Иного способа нет.

— Они восстановятся, — успокоил он. — Полностью — через несколько лет. Может, пять или семь. А к тому, как попадёшь в замок, уже успеют покрыться новой кожей. Будут выглядеть обычно, как у человека.

— Я готов.

— Прикладывай лёд.

Чтобы снизить чувствительность, мне принесли обернутый в ткань кусок льда, отколотый с поверхности замерзшего пруда, и я послушно приложил его к правому уху, пока Финдир грел огнём лезвие своего кинжала. Поддержать — или позабавиться, или ужаснуться, — пришло множество эльфов, близких и не очень, но матери, каждый раз вздрагивавшей при упоминании сей процедуры, я приходить запретил: сестренки совершенно точно увязались бы за ней.

Финдир кивнул, и я повернулся к нему правой стороной лица, опуская руку со льдом. Он тут же, не медля, чтобы не дать мне возможности передумать, закруглённым движением скользнул лезвием по уху, отсекая всю вызывающую подозрения часть. Боль нестерпимой волной окатила меня с головы до ног, а тошнота от сладковатого запаха горящей плоти подкатила к горлу. На несколько мгновений я перестал дышать, подавляя возникшие чувства, в то же время охлаждая левое ухо для повторения процедуры.

— В порядке?

— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Но продолжай.

Лишившись ещё одного куска плоти, я рухнул на колени, отчаянно пытаясь отдышаться. Горячий клинок запечатал раны, и кровь из них не заливала уши, но пульсировала так, что я не слышал ничего вокруг. Ощущал руку на спине, руку, поглаживающую по волосам и собирающую их на макушке, руку, прикладывающую снег к поврежденным участкам, холодные капли, стекающие по шее, но не слышал ничего, кроме взбесившегося потока крови.

Других внешних изменений, к счастью, не потребовалось. Хоть Индис и внёс предложение отрастить густые усы, которые, по его мнению, должны были добавить солидности и увеличить сходство с рыцарем, но от этого отказались в пользу обычной лёгкой щетины, что была привычной частью моего образа.

Работа над поведением продолжалась ежедневно, и Киан постепенно растерял свою любезность. С каждым занятием его требования повышались, улыбка реже посещала лицо, а серьезно сдвинутые брови оставляли всё более глубокие заломы на коже. Самой большой проблемой был контроль рук: я даже не замечал, как часто складываю их на груди, прячу за спиной, как тянусь почесать нос или потереть глаз, как постоянно поправляю волосы. Точнее, в определенный момент разведчик дал добро на последнее; сказал, так мой образ выглядит живее, и посоветовал чаще делать это в присутствии женщин, ибо они могли воспринять это как флирт.