Внимание: «Молния!» - Виктор Кондратенко

Генерал Москаленко первым нарушает тягостное молчание:

— Здесь можно повторить атаки. Можно нанести удар на Ходоров и Ржищев — все равно пользы не будет.

— Вы правы. Манштейн легко перебросит туда свои танки, — вставляет Ватутин.

— И мы получим новый Букрин, — поддерживает Москаленко Ватутина.

Рыбалко суров. Он медленно поворачивает бритую голову.

— Я присоединяюсь к мнению Москаленко и хочу добавить: эту букринскую излучину можно считать танконедоступной.

Трофименко сбрасывает с плеч бурку.

— Я тоже. — Тряхнув непокорным пышным чубом, он продолжает: — Я понимаю и другое... Останавливается фронт. Огромная ответственность. И не желательно, чтобы вы, Николай Федорович, были в бороне, а мы в стороне.

— Я крестьянский сын, борона меня никогда не пугала. — Он решителен. — Я доложу Верховному. Пусть даст свое согласие.

— Атаку прекратить? Закрепиться на занятых рубежах? Отбой! А что дальше? — спрашивает Рыбалко.

— Трудно с ходу найти ответ. Я хочу с вами посоветоваться... — Ватутин придвигает к себе карту. Взгляд его скользит по вьющейся ленте Днепра. За Киевом древний Славутич возникает с четырьмя островами, с множеством рукавов, озер, «слепцов», «старух» и «стариц». — Видите, у нас на севере Кравченко молодец. Его танкисты нашли способ преодолеть на Десне двухметровую глубину. Корпус переправился по дну реки. Это невиданный марш. Кравченко, захватив Старые и Новые Петровцы, выбил мерзавцев из Вышгорода. — Ватутин стремительно встает. — А что, если добиться у Ставки еще одной танковой армии? Она ударит с Лютежского плацдарма. — Поворачивается к Рыбалко. — А вы, Павел Семенович, еще раз с Букринского, и где-то за Белой Церковью мы замкнем кольцо.

— Ставка бережно относится к резервам. — Рыбалко барабанит пальцами по столику. — Танковая армия Катукова только заканчивает формирование, сейчас мы ее не получим.

— Человек всегда верит в лекарство, которое трудно достать. А пока придется остановить фронт и крепко подумать. — Ватутин прощается с командармами и выходит из блиндажа.

За открытым вездеходом на Переяславском шляху вихрится пыль. В степи появляются и исчезают курганы. Ватутин не замечает дороги. Он погружен в свои мысли.

«Командармы правы... Ни Ходоров, ни Ржищев нам удачи не принесут... Что нас там ждет? Опять этот бесконечный штурм бесчисленных безымянных высот. Штурм... Штурм... А вот на Лютежском плацдарме командные высоты за Днепром перешли в наши руки. У нас там выгодные позиции... Как нам нужна еще одна танковая армия. Ударом с севера она сможет решить битву за Киев. Без такой силы не обойтись, другого решения я не вижу». У него учащенно, гулко билось сердце и от нарастающей тревоги сохли губы. Сейчас он как никогда был в ответе за судьбу фронта. «А если Ставка не сможет помочь... Что тогда делать?» Как ни напрягал мысль, но на этот вопрос ответа не находил. Оставалось одно: снова вернуться к Букринскому плацдарму. Перегруппировать силы и в конце концов разбить там противника. Но он тут же отбросил этот шаблон.

Возвратясь на КП фронта, он тотчас же склонился над картой и потребовал метеосводку. Фронтовые синоптики предсказывали перемену погоды. Уходила поздняя сухая осень, и наступало ненастье с дождями, грязью и густыми туманами.

«Букрин и Лютеж... — прохаживаясь по хате, увешанной рушниками, думает Ватутин. — На юге надо штурмовать высоты, а на севере они в наших руках». Эта мысль все время не дает ему покоя.

За окном порывы осеннего ветра. Они усиливаются. «Да, синоптики правы, погода уже меняется». Ватутин снимает телефонную трубку.

— Соедините с Рыбалко. — После короткой паузы: — Павел Семенович, мне нужен совет опытного танкиста. Можно ли под Лютежем по-настоящему, со всего размаха стукнуть танковым кулаком?

— Можно, Николай Федорович. Пятачок плацдарма будет горячим. Но местность там позволяет навалиться на врага не отдельными ротами, как в букринской излучине, а всей танковой армией.

У телефонного аппарата командарм Москаленко. Он говорит:

— Мой совет: ослабить малозначительные направления и создать сильный кулак для внезапного удара. Лютеж, Николай Федорович, для этой цели подходит.

Ватутин вешает трубку. Он думает: «Лютеж подходит... Но для прорыва необходим перевес в силах и нужна внезапность. Что делать? Крепче сжимать свой кулак. Конечно же, надо снять некоторые части с малозначительных направлений. Однако это только первый шаг к усилению Лютежа. У противника там три танковых и семь пехотных дивизий. Четырнадцатикилометровая полоса укреплений, а за ней еще лесной массив с минными полями и завалами. На севере без танковой армии нам не обойтись. Нет, никак не обойтись»...

Ватутин выходит на крыльцо. Часовой отступает в тень.

Ветер гнет верхушки высоких тополей. Яркая луна то спрячется, то выглянет из-за туч. Накрапывает дождь. «Да, погода меняется». Ватутин ходит по тропке над крутым обрывом. Внизу темнеет глубокий овраг.

«Конечно, нужна еще одна танковая армия. Но на Ставку надейся, а сам не плошай... — Задумывается. — А что, если Верховный откажет? — Стоит над самым обрывом. — Тогда... Надо надеяться только на собственные силы. Смело, решительно перегруппировать войска фронта... Вывести из букринской излучины танковую армию... Перебросить ее вместе с артиллерийским корпусом прорыва, мотопехотой и конницей на Лютежский плацдарм... Совершить скрытый маневр, — продолжает думать он, — обходной. — Осененный этой мыслью, он стоит неподвижно. — Изменить направление главного удара. — Ватутин делает шаг. — Только так, изменить! — Ускоряет шаги. Открывает калитку. — Скрыто перебросить под Лютеж ударные силы фронта! — Быстро идет через крестьянский двор. — Все собрать на плацдарме в кулак». Он взбегает на крыльцо. Стремительно входит в хату и несколькими штрихами наносит свой замысел на карту. Потом уже старательно слева направо переносит флажки с номерами дивизий.

«Легко переставить флажки... А как незаметно для противника перебросить такую силу на новый плацдарм? Тут все уже зависит от штаба».

Обычно после полуночи с Ватутиным по ВЧ разговаривал Верховный Главнокомандующий. Вот-вот должен быть звонок из Москвы. И когда он раздался, Ватутин рывком снял трубку.

В хате слышен негромкий, медлительный голос с характерным грузинским акцентом:

— Ватутин, в букринской излучине неудача. Мы еще не наступали как следует, а уже остановились. Вашему соседу Коневу тоже трудно, но Второй Украинский фронт стремительно вышел за Днепр. — В трубке легкое покашливание. — Что вы собираетесь делать? Каким образом можно исправить создавшееся положение?