Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

– Логично, – признал Скорцени.

– А разве не логично использовать эту карту для того, чтобы попытаться выяснить у Консула Внутреннего Мира, обладают ли подобными картами атланты? А если не обладают, то какими картами пользуются в таком случае их инженеры и навигаторы? А главное, каковы источники их познания?

– Причем не исключено, что именно в их книгохранилищах и покоятся те протокарты, которыми пользовались наши средневековые картографы, – заметил оберштурмбаннфюрер.

– Возможно, у них даже есть карты, составленные их древними предками, теми атлантами, которые когда-то обитали на поверхности одного из континентов. Кстати, по одной из версий, Колумб получил эту секретную карту из рук представителя некоего тайного рыцарского ордена.

– Какого именно?

– Существует несколько предположений, – уклончиво ответил доктор Ридэ.

– Не того ли, к которому имеете честь принадлежать вы, славный рыцарь фон Ридэ?

Хранитель архивов «Аненэрбе» резко отшатнулся от стола и, плотно сжав губы, с холодным безразличием уставился на первого диверсанта рейха.

– Вы не должны были знать этого, Скорцени. До сих пор все было слишком тщательно законспирировано.

– Да уж, ваши учителя из тайного общества «Золотой рассвет», созданного элитой английских розенкрейцеров, пытались маскировать вас то под неудавшегося спортсмена-простака, то под несостоявшегося офицера, слишком увлекающегося картами… В принципе, мир мог знать вас в любой придуманной вами ипостаси, единственное о чем он не должен был догадываться, так это о том, что вы являетесь одним из масонов высокого градуса, засланным в свое время в тайное общество розенкрейцеров, а уже оттуда – в общество «Золотой рассвет».

– Вы преждевременно умолкли, господин обер-диверсант. Свою разоблачительную речь вам следовало завершить утверждением: «Но самым удачным внедрением оказалось внедрение вас, доктор Ридэ, в ипостась хранителя тайн института "Аненэрбе".

– Я не произнес эти слова только потому, что не желал показаться вам банальным, – мрачновато улыбнулся Скорцени.

– Считаете, что меня следует отправить в концлагерь?

– Вы слишком опасны, чтобы вас куда-либо можно было отправлять, кроме неба. Просто отныне вы будете моим агентом, внедренным и в «Аненэрбе», и в общество «Золотой рассвет», и в масонские дебри розенкрейцерства. Или, может быть, вы не согласны с таким поворотом шарнира вашей судьбы?

– Война завершается не тогда и не так, как бы нам с вами этого хотелось, поэтому таким людям, как мы, следует объединяться.

– Вот именно, объединяться. Условия мы оговорим позже. Тайнами розенкрейцерства тоже причастимся как-нибудь на досуге. Пока что меня интригует только один вопрос: «Под плащами рыцарей того ордена, который нацеливал Колумба на неизведанный европейцами континент, скрывались посланцы Внутреннего Мира, агенты арий-атлантов?»

– Этот вопрос вам придется адресовать Консулу Внутреннего Мира и Посланнику Шамбалы. И если удастся что-либо разузнать, я на коленях готов умолять вас поделиться со мной этой информацией. Только со мной, ради удовлетворения собственного любопытства. А в общем, мне кажется, что вам будет о чем потолковать с этим шамбало-атлантом, – подытожил доктор Ридэ.

– Нам давно есть о чем поговорить, – многозначительно и, как показалось доктору Ридэ, угрожающе произнес Скорцени, все еще неотрывно всматриваясь в очертания Антарктиды на древней карте турецкого адмирала. – Предполагаю, что у нас будут долгие разговоры, дьявол меня расстреляй! И пусть эти подземельные атланты не думают, что там, в Новой Швабии, мы окажемся в роли низшей, по отношению к ним, расы.

18.

Апрель 1945 года. Германия. Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена.

К тому времени, когда Ламмерса ввели в кабинет, Геринг уже сидел за столом, облаченный в маршальский мундир, увешанный всеми полагающимися его владельцу наградами. И ничего, что он давно потерял всякую связь с вверенными ему частями, а над его штаб-квартирой то и дело проносились эскадрильи вражеских бомбардировщиков, которые в этих краях полностью господствовали в воздухе и почти не обращали внимания на тявканье берхтесгаденских зенитных батарей… В восприятии каждого германца он все еще оставался… «тем самым Герингом»!

Стараясь абстрагироваться от этих мелочно-житейских реалий, рейхсмаршал начал сотворять для себя какой-то особый, «бонапартистско-фюрерский» мир иллюзорного величия, резко переходя при этом из состояния оскорбленного самоунижения – в состояние какого-то неистового самовозвеличивания.

Он вдруг вновь, со всей мыслимой остротой, узрел в своей судьбе вещий знак предначертанного величия: «Германия еще узнает, что Геринг – это все же Геринг! – сказав он себе. – Пройдет несколько десятков лет, и статуи Герману Герингу, нет – Великому Герману, – будут возвышаться по всей Германии, и трудно будет найти в Германии такой дом, в котором бы не было бюста рейхсмаршала Геринга, Великого Германа!

А что, возможно, именно так тебя и станут называть историки этой мировой войны: Великий Герман, – ибо имя твое созвучно с именем твоего арийского народа, с именем непобедимого германца»29.

Неожиданно Геринг вновь почувствовал себя рейхсмаршалом, преемником фюрера, политиком, способным вершить судьбу своей страны и своего народа; словом, он почувствовал себя…Герингом! Человеком, чье имя всегда, независимо от исхода этой войны, будет стоять рядом с именем фюрера.

Осознание этого настолько возвышало сейчас Великого Германа в собственных глазах, что он намерен был как можно скорее уведомить весь окружающий мир и о своем пришествии к власти, и о своей готовности вести переговоры с главами всех воюющих сторон.

– Вас уже уведомили, господин Ламмерс, по какому поводу вы приглашены сюда?

– В общих чертах.

– И объяснили, что все это очень секретно?

– Все, чем мне как начальнику рейхсканцелярии приходилось заниматься в последние годы, – невозмутимо поведал ас юриспруденции, – всегда было чрезвычайно секретным.

– Это упрощает наше общение. Нужно юридически истолковать один очень важный документ. Подчеркиваю: очень важный, который может иметь историческое значение в определении дальнейшей судьбы рейха.

– Я готов дать все необходимые толкования, если только характер документа, который будет мне предъявлен, окажется подвластным моей компетенции.

– Что значит «если окажется подвластным моей компетенции»?! – грозно, не скрывая своей подозрительности, насупился рейхсмаршал, переводя взгляд с Ламмерса на генерала Коллера, и обратно на Ламмерса. Чуть позади них держались адъютант Геринга майор Инген и еще два офицера из Генштаба военно-воздушных сил рейха. – Вам что, не сообщили, какого именно характера документ мы намерены анализировать?

– Конечно же, сообщили, – ответил вместо начальника канцелярии генерал Коллер.

– Тогда в чем дело, Ламмерс? – подозрительно уставился рейхсмаршал на невзрачного, ссутулившегося канцеляриста. – Вам выпала историческая миссия, а вы опять все пытаетесь усложнять?

– Это всего лишь обычная канцеляристская формула, – как можно сдержаннее, демонстрируя свою кротость, объяснил Ламмерс, нервно протирая носовым платком некстати запотевшие очки.

– Конечно-конечно, – поддержал его генерал, – это всего лишь формула.

– Ну разве что… – благодушно согласился Геринг. – Однако я просил бы вас, господин Ламмерс, впредь обходиться без этих ваших «формул», поскольку речь идет о делах государственной важности.

– Я весь – внимание, господин рейхсмаршал.

– Как генерал Коллер уже, очевидно, уведомил вас, фюрер приказал мне заниматься переговорами с западными противниками, то есть американцами и англичанами. При этом, насколько мы с генералом Коллером поняли, фюрер ссылается на свой указ от 29 июня 1941 года, в соответствии с которым, в случае непредвиденных обстоятельств, я становлюсь полномочным представителем фюрера.

– Что, в общем-то, вполне естественно, – пробормотал Ламмерс исключительно для поддержания разговора.

– Так вот, в настоящее время фюрер находится в бункере рейхсканцелярии, в осажденном врагами Берлине. Покидать бункер он отказывается, а обязанность вести переговоры с противником возлагает на меня.

– И в чем же, позвольте узнать, коллизия? – воспользовался Ламмерс подаренной ему паузой.

– Сейчас я покажу вам текст упомянутого указа фюрера и попрошу, чтобы вы ответили: достаточно ли сейчас оснований для того, чтобы считать, что непредвиденные обстоятельства, которые фюрер имел в виду в этом указе, уже наступили. Или же мне придется тратить время на то, чтобы доставлять из осажденного Берлина еще какой-то дополнительный указ фюрера, что, как вы понимаете, связано с большими трудностями, а главное, с потерей драгоценного времени.