Наследница ведьм - Энн Райс

Значит, это существо отнюдь не было плодом чьего-то воображения. И доказательств тому более чем достаточно.

К выходу Ларкин подошел последним. «Вот что значит точно рассчитать время, – с гордостью подумал он. – Ни минуты опоздания, ни стояния в очереди».

Он уже собрался подать свой билет молоденькой стюардессе, когда кто-то дотронулся до его руки.

– Доктор Ларкин.

Обернувшись, Ларкин увидел высокого молодого человека крепкого сложения со светлыми волосами и почти бесцветными глазами.

– Да, я доктор Ларкин, – ответил он, борясь с искушением добавить: «Только не сейчас».

– Эрик Столов, – представился блондин. – Я говорил с вами по телефону.

Мужчина помахал перед Ларкиным маленькой белой карточкой. Ларкин отдал билет стюардессе и взял визитку.

– Вы мне сказали, что представляете Таламаску.

– Где образцы?

– Какие образцы?

– Те, которые вам прислала Роуан.

– Послушайте, я не могу…

– Пожалуйста, скажите мне, где они.

– Прошу прощения, но это исключено. Если хотите, можете позвонить мне в Новый Орлеан. Завтра днем я встречаюсь там с вашим другом, Эроном Лайтнером.

– Где образцы? – настойчиво продолжал повторять молодой человек, неожиданно преградив Ларкину путь.

Понизив голос до шепота, Ларкин процедил сквозь зубы:

– Убирайтесь с моей дороги.

Внезапно им овладел такой сильный, неодолимый гнев, что он едва удержался, чтобы не размазать парня по стене.

– Прошу вас, сэр, – спокойно обратилась стюардесса к Столову. – Если у вас нет билета на этот рейс, вам придется немедленно уйти.

– Вот именно, – теряя остатки терпения, произнес Ларкин. – Уходите отсюда И вообще. Какое вы имеете право обращаться ко мне подобным образом!

Оттолкнув молодого человека в сторону, он устремился к трапу самолета. Сердце его бешено колотилось, а пот ручьем тек под одеждой.

– Проклятый сукин сын. Да как он только посмел? – бормотал он себе под нос.

Через пять минут после взлета Ларкин уже звонил по сотовому телефону. Связь была отвратительная. Впрочем, так было всегда: во время телефонных разговоров с борта самолета ему почти никогда не удавалось ничего толком расслышать. Тем не менее дозвониться до Митчелла удалось.

– Ничего никому не рассказывай, – повторял снова и снова Ларкин.

– Не волнуйся, – успокаивал его Митчелл. – Никто ничего не узнает. Поверь мне на слово. У меня пятьдесят сотрудников. И каждый из них работает над одним из пятидесяти фрагментов нашей головоломки. Кроме меня, ни у кого нет ни малейшей возможности представить картину в целом. Ни одна живая душа не сможет проникнуть ни в это здание, ни в офис, ни в мои файлы.

– Я позвоню тебе завтра, Митчелл. – Ларкин отключил связь. – Самонадеянный кретин, – выругался он, пряча телефон.

В отличие от Столова Эрон Лайтнер произвел на доктора весьма приятное впечатление – во всяком случае, по телефону. Правда, его истинно британская и весьма старомодная манера речи показалась Ларкину излишне официальной. Интересно, что же все-таки за люди работают в этой таинственной Таламаске? Неужели они вправду друзья Роуан? Откровенно говоря, Ларкин в этом сильно сомневался.

Откинувшись назад в кресле, он стал перебирать в памяти сначала всю долгую беседу с Митчеллом, потом телефонный разговор с Роуан. Эволюция молекул, ДНК, клеточные мембраны… Все это его пугало и одновременно увлекало и притягивало к себе.

Он вдруг вспомнил, что в начале беседы Митчелл хотел показать ему трехмерное компьютерное изображение исследуемого им существа Угораздило же Ларкина отказаться! Скорее всего, однако, он увидел бы на экране лишь некий набросок, неясные контуры или что-то в этом роде. Ну в самом деле, откуда Митчелл может знать, как это создание выглядит? Уродливо оно, например, или, наоборот, красиво?

Ларкин попытался нарисовать его в своем воображении. Ему представилось тонкое, как тростинка, человекоподобное существо с непомерно большой головой и чрезвычайно длинными руками.

Глава 4

Всего час оставался до наступления среды – начала Великого поста. Стоящий на берегу залива маленький дом, двери которого выходили прямо на белый пляж, был погружен в тишину. Звезды усыпали все небо, и казалось, что вдали, у линии горизонта, они спускаются так низко, что почти касаются земли. Их мягкое мерцание служило единственным освещением в ту ночь. Легкий ветерок гулял под невысокими потолками комнат, неся с собой вечернюю прохладу в каждый уголок, в каждую щелку и без того холодного дома.

Но Гиффорд холода не боялась. Облачившись в толстый свитер из чистой шотландской шерсти и теплые шерстяные носки, она наслаждалась свежим дуновением морского ветра, равно как и приятным жаром, исходящим от пылавшего в камине огня. Холод, морской воздух, запах горящих дров – именно такой Гиффорд всегда представляла зиму во Флориде. Это место было ее надежным пристанищем, где она скрывалась от жестокого мира

Гиффорд лежала на кушетке напротив камина, наблюдая за тем, как световые блики пляшут на белом потолке. Интересно, почему именно здесь она ощущала себя такой счастливой? Почему ее так: неодолимо тянуло сбежать сюда от безысходной тоски, которая одолевала ее дома? Дестин был идеальным местом для отдохновения ее души. Этот дом ей достался в наследство от Дороти, прабабушки по отцовской линии, и с ним уже долгие годы у нее были связаны самые приятные мгновения жизни.

Однако именно сейчас Гиффорд отнюдь не была счастлива. Да, здесь она не испытывала такой тоски, которая терзала ее во время празднования Марди-Гра в Новом Орлеане, но это не делало ее более счастливой. Она все равно продолжала страдать. Но какой бы виноватой она себя ни чувствовала из-за своего бегства, она успокаивала себя мыслью о том, что все равно не может пойти на Марди-Гра в старый дом на Первой улице, как бы ей этого ни хотелось.

Марди-Гра она провела в Дестине, во Флориде. Это был самый обыкновенный день, такой же, как все остальные. Тихий и чистый, далекий от всякой суматохи, связанной с карнавалом, толпами людей, грязной Сент-Чарльз-авеню, пьяными и вечно о чем-то спорящими родственниками. День, проведенный вдалеке от ее любимого мужа Райена, который продолжал вести себя как ни в чем не бывало, делая вид, будто Роуан Мэйфейр никуда не сбежала и не бросила своего мужа Майкла Карри. И будто в Рождество на Первой улице не было никакой кровавой стычки. Он делал вид, будто то, что тогда случилось, вполне исправимо, нужно только все тщательным образом обдумать, взвесить и принять правильное решение, в то время как на самом деле все безнадежно разваливалось на части.