Русские на Мариенплац - Владимир Кунин

– Экскьюз ми… Айм ноу спик инглиш.

Негр остановился, как вкопанный. На морде – горе, отчаяние, трагедия, будто он только что всех родственников похоронил. И спрашивает по-английски:

– А на каком языке мы можем разговаривать?

– На иврите, – говорю я.

Негр чуть не заплакал. Мне его даже жалко стало. И чтобы не показаться уж совсем безграмотной кретинкой, говорю без малейшей надежды на успех:

– Айм спик рашен.

И тогда эта дылда, эта верста коломенская, расплывается от счастья, бацает чечетку и говорит на отличном русском языке:

– Тогда у нас вообще не будет проблем! Я сразу почувствовал, что мы нужны друг другу, как воздух!!!

Вот это да! Я чуть в обморок не хлопнулась… И говорю:

– Вы из университета Патриса Лумумбы?

Он как заржет на весь аэропорт. Вытащил из заднего кармана джинсов спортивную шапочку с козырьком, напялил ее на башку, встал по стойке «смирно» и отдал мне честь:

– Сэм Робинсон – капитан армии Соединенных Штатов Америки. Мюнхен. Институт военных переводчиков.

– Катя… – говорю. – Катя Гуревич. Из Ленинграда. То есть, сейчас из Израиля…

А он не понял меня и говорит:

– Я тоже здесь теперь ненадолго. Скоро мы вернемся в Америку, и я буду жить дома в Нью-Йорке. У меня там мама и папа.

«Тебе хорошо… – думаю, – а у меня мама на одном конце света, папа на другом, а я на третьем. И жить мы вместе уже, наверное, никогда не будем…»

– А я думала – вы баскетболист, – говорю.

– Я тоже так думал, пока играл в баскетбол, – снова заржал Сэм. – Катя! Я встречаю своего лучшего друга – лейтенанта Джеффри Келли. Он прилетает к нам на полтора месяца на стажировку и языковую практику. Когда-то мы вместе кончали институт военных переводчиков в Монтерее. Он неплохо говорит по-русски. И если ты не очень торопишься, мы вместе отвезем тебя в Мюнхен. Самолет уже сел. Он минут через десять-пятнадцать появится. О'кей?

– О'кей, Сэм, – говорю. – Большое спасибо! Это как раз то, что мне нужно. Но мне нужно еще и заглянуть в туалет. Ты пока пригляди за моими шмотками.

Всем своим длинным телом, ногами, руками, лицом Сэм изобразил бешеную работу мысли и сказал:

– За «шмотками»… Молчи! Сейчас сам вспомню!.. Шмотки… Шмотки – вещи! Правильно?

– Молодец! – похвалила я его и пошла в туалет. Этот аэропортовский писсуар своей чистотой и вылизанностью напоминал операционную, где можно было делать трепанацию черепа без дополнительной дезинфекции.

Небольшая косметичка со всеми мазилками у меня была в кармане куртки, и я быстренько привела себя в порядок – подмазалась, подкрасилась, попудрилась и причесалась. И вышла из туалета малость посвежевшая и слегка взвинченная. Но такое со мной происходит всегда, когда я чувствую, что начинаю кому-то нравиться.

Покойная тетя Хеся считала, что это во мне не в полный голос, но достаточно слышно, позвякивают блядские гены моей мамы.

Вылезаю из-под крыши аэропорта на свет Божий, а Сэм уже стоит со своим приятелем, хлопает его по спине и хохочет, как сумасшедший. Приятель – ростом пониже, в плечах пошире, в какой-то хипповой пятнистой куртке и таких же штанах – тоже лупит Сэма по спине и чуть не помирает со смеху.

Рядом с моими вещами – вещи приятеля. Огромная зеленая сумка, в которой можно лето прожить небольшой семье с двумя детьми, и чемодан, стоимостью в половину подержанного автомобиля по израильским ценам.

– Катя! – орет Сэм на весь аэропорт. – Иди сюда скорей! Джефф прилетел!..

И всем своим видом приглашает меня радоваться вместе с ним, будто я с этим Джеффом в одном детском саду выросла. Я подхожу.

– Здравствуйте, Катя, – медленно говорит этот Джефф. – Извините, я теперь буду немножко плохо говорить по-русски, но потом хорошо. У меня полгода не было практики. Я работал с документами, а разговаривать было не с кем…

– Не прибедняйтесь. Прекрасно вы говорите по-русски, – сказала я. – Если бы я так говорила по-английски…

– Это не так трудно. Я вас научу, – улыбается Джефф.

– Начинай! А я пока подгоню машину, – говорит ему Сэм и убегает на автостоянку.

Мы с Джеффом рассмеялись. Я сразу же, а Джефф – через небольшую паузу, когда сообразил, что Сэм шутит.

Я стала его разглядывать. А он смущенно улыбается и отводит глаза в сторону.

Ничего в нем такого «американского» не было. Просто здоровый парень с абсолютно рязанской рожей. Такой классический персонаж из русской народной сказки – не то Иванушка-дурачок, не то Емеля пополам с Алешей Поповичем.

Тут Сэм подкатил на «ауди-80» – мечте любого израильского пижона, от вновь прибывшего олим-ходаши до коренного тель-авивского плейбоя.

Вместе с Джеффом они загрузили наши вещи в багажник, и мы поехали в Мюнхен.

Едем, едем, едем, а вокруг меня, слава тебе Господи, все такое европейское, такое чистое, такое ухоженное… И автомобили все словно только что вымытые, и трамваи, которых я с Ленинграда не видела… И никакого Востока! Ну, просто глаз отдыхает…

– Сейчас мы приедем ко мне, положим вещи и пойдем куда-нибудь обедать, – сказал Сэм. – Я приглашаю!

– Нет, Сэм. Спасибо, – возразила я. – Мне сначала нужно определиться, устроиться, привести себя в порядок, и вообще, понять, на каком я свете. А уже потом – все остальное. Так что, если вам не трудно, ребята, отвезите меня пока на…

Я вынула письмо Якова с адресом и прочла:

– …на Райхенбахштрассе, двадцать семь.

– О, черт побери! – обрадовался Сэм. – Райхенбахштрассе!.. Это же совсем рядом с моей квартирой!.. А что там за отель?

– Там не отель. Там еврейская община Мюнхена.

Джефф повернулся и удивленно посмотрел на меня:

– Ты будешь для них петь? Я видел у тебя гитару…

– Нет. Я надеюсь, что петь мне не придется. Мне нужно встретить одного человека. У меня к нему рекомендательное письмо из Израиля.

– О'кей! О'кей!.. – тут же легко согласился Сэм. – Ты передашь письмо и сразу позвонишь мне. Мы будем тебя ждать… Джефф! Ты видишь, что у меня заняты руки? Запиши Кате мой телефон и адрес. Ты не разучился еще писать по-русски?

Он быстро по-английски продиктовал номер своего телефона и адрес. Джефф записал, вырвал листок из блокнота и протянул его мне. Стараясь правильно выстроить русскую фразу, он медленно проговорил:

– Но, пожалуйста, обязательно позвони. Ты мне очень нравишься, Катя.

«Ай-да Иванушка-дурачок! Ай-да Алеша Попович!.. – подумала я. – Ничего себе напор?!.. Вот так Емеля…»

– Эй, Джефф!!! – возмутился Сэм. – Что такое?! Я уже считал, что Катя – моя девушка!..

– Нет, Сэм, – спокойно произнес этот американский Емеля. – У тебя всегда есть в запасе сто девушек, которые от тебя без ума. А у меня будет только одна – Катя. О'кей?

– Лейтенант Келли! Вы просто – сукин сын!!! – завопил Сэм и мы чуть не врезались в стоящий на остановке автобус. – Вы – паршивый и грязный койот!!! Вы…

– Капитан Робинсон, пожалуйста, выбирайте выражения. С нами дама, – невозмутимо прервал его Джефф.

– Эй, эй, ребята!.. – сказала я. – А вы не хотели бы посоветоваться еще и со мной?!

– Нет, – сказали они оба в один голос.

И тут мы подъехали к этому дому на Райхенбахштрассе. Оказалось, что аэропорт был совсем близко от центра Мюнхена.

Наглухо закрытые ворота, вверху по углам арки – глазки телекамер, на стене кнопка звонка.

Жму на кнопку. Пауза. Еще раз нажимаю… Открывается дверь и в ее проеме появляется крепенький паренек абсолютно израильского типа. Загораживает своими широченными плечами вход, оглядывает мою огромную сумку и гитару в чехле и что-то не очень любезно спрашивает меня по-немецки.

– Айм ноу спик дойч, – говорю я.

– Говори по-английски, – предлагает он мне.

– Айм ноу спик инглиш… – тупо признаюсь я.

И чего дура не учила язык?! С моим Гришкой это можно было делать, не вылезая из постели. Кретинка ленивая!

А паренек на меня так и смотрит – как на кретинку и дуру. Тогда я вытаскиваю из кармана куртки письмо Якова и свой паспорт и протягиваю его пареньку. Тот открывает мой израильский паспорт, сверяет фотографию с сильно усталым и лохматым оригиналом и говорит на чистом иврите:

– Почему же ты не говоришь на иврите?

– Я говорю. Но не очень хорошо…

– Но это же лучше, чем молчать. Что тебе нужно?

– Передать вот это письмо вот этому человеку, – и тычу пальцем в адрес и фамилию на конверте.

– У нас такого человека нет.

– Этого не может быть!.. – я чуть не расплакалась.

– Хорошо, – говорит паренек. – Проходи сюда. Он даже не помог мне втащить вещи, этот раздолбай!

Он просто посторонился и впустил меня под арку, в глубине которой стояла немецкая полицейская машина.

Когда он распахивал передо мной дверь, я увидела у него под курткой большой пистолет в кобуре. Меня этим, правда, не удивишь. У нас в Израиле чуть ли не каждый третий носит оружие. Конечно, кроме олимов…

За воротами оказались еще два таких же бычка, словно с плаката, рекламирующего занятия боди-билдингом.