Заблудившийся - Тати Дадо

кровью, и вдруг встретился глазами с худым парнем, которого мы оставили вот так же стоять не более получаса назад, а казалось, что прошло гораздо больше.

Я сел за стойку и обратился к бармену:

— Лысый, да? Плесни мне чего-нибудь покрепче… Пожалуйста.

Тот без разговоров поставил передо мной большой поршень с мутноватой жидкостью. Я попробовал, потом еще, и залпом осушил его, почти не почувствовав крепости. Лысый одобрительно кивнул и качнул бутылкой в руке, мол, повторить? Может, он немой.

Ответить я не успел — кто-то легко хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Байкерша стояла надо мной и держала в руках какой-то сверток.

— Умер. — коротко и глухо сказала она.

Я почему-то так и думал. Повернулся к бармену и кивнул. Он налил мне, а потом поставил еще два поршня — себе и женщине.

— Не чокаясь. — неожиданно тонким голосом сказал Лысый, и мы выпили.

Я уже начинал понемногу хмелеть, и во мне поднималась пьяная злость.

— Чего им было нужно от вас? — спросил я.

— То же, что и другим. — спокойно ответила она — Похитить, чтобы сделать Молоха разговорчивее.

— Так это не первое покушение?

— Далеко не первое. И вряд ли последнее.

— То есть вы знали про опасность? Знали, и все равно отправились… кататься. С нами.

— А ты предлагаешь сидеть здесь? — насмешливо спросила она.

— Нет! Я предлагаю сообщать заранее о возможных опасностях! Это так сложно? «Я не буду повторять, ежата». — я передразнил ее. — «Но нас там могут размазать машиной по асфальту, ежата». «Нас там могут пристрелить». Возможно, парень бы развернулся и ушел. И был бы жив. А теперь нет! — я кричал. — И умер он ни за что!

На нас заоборачивались посетители.

— Уймись ты! — байкерша беззлобно стукнула меня ладонью в лоб. — Он знал, куда шел. Вы все знали. Считай это естественным отбором. Не доехал — задохнулся, подставился под пулю — умер от кровопотери, проворонил засаду — попал в плен. И если тебе выпала такая участь, то будь добр — умри героем. Докажи всем, что твоя жизнь прошла не впустую, чтобы тебя запомнили. Этот парень умер не зря. Он спас двух человек.

Я молчал, а она продолжала:

— Когда мы рванули с места засады, эти типы поехали следом. А Игорек бросил им свой мотоцикл под колеса, чтобы задержать. Пытался скрыться в подъезде, но шальная пуля догнала. Он спас тебя и меня. И мы такое не забываем.

Я сидел, осмысливая услышанное, потом спросил:

— Его звали Игорь?

Она кивнула:

— А ведь из всех новобранцев только ты успел с ним пообщаться. А имя не спросил. Да, кстати, Игорь просил передать это тебе. — она положила свой сверток на стойку и толкнула мне — внутри лежала кожаная куртка.

Это было последней каплей. Я отвернулся, чтобы никто не видел моего лица, встал и пошел к Молоху, а перед глазами стояло это бескровное лицо с запавшими щеками, голова откинута, рот полуоткрыт.

Кабинет президента был небольшой, часть площади занимали шкафы с какими-то папками. За столом сидел он сам и что-то писал в записной книге. Высокий, с седой кудрявой головой и в старой вязанной безрукавке он меньше всего походил на президента «Туманных ежей». Увидев меня, Молох встал мне навстречу:

— Вячеслав. — представился он. — Хочу сказать спасибо за Ехидну.

— За… кого?.. — не понял я, машинально пожимая протянутую руку.

— За мою жену. Она рассказала мне о подробностях инцидента. Ты — молодец, не растерялся.

До меня дошло, что «Ехидна» — это имя байкерши. И что она несколько иначе описала Молоху случившееся сегодня.

— Молох, я пришел сообщить, что хочу уйти.

— Да, конечно. Я скажу Ехи, чтобы нашла тебе комнату. Обычно ежата живут группами, но…

— Я хочу уйти. Из клуба.

— Вот как? Это странно слышать. Никто еще не покидал клуб по своему желанию. Можно узнать причину. Хотя… — Молох изучал мое лицо. — можешь не говорить. Воля твоя, но, если захочешь вернуться или понадобится помощь клуба, — сообщи.

Я поблагодарил его и вышел, твердо пообещав себе, что никогда не воспользуюсь его предложением. А еще решил во что бы то ни стало обзавестись Машиной.

16

С тех пор прошло более трех лет, Машина стала частью меня, моей жизни, и я уже несколько раз нарушал данное себе обещание и пользовался расположением Молоха во благо своих корыстных целей. И всякий раз Ехидна подтрунивала надо мной.

Стоя перед дверью в кабинет Молоха, я расстегнул куртку (ту самую) — мне снова, как и тогда, стало душно.

«Терпи» — сказал я себе — «Ради мечты. Это в последний раз» — и постучался.

В кабинете ничего не изменилось — те же книжные шкафы, тот же письменный стол с бумагами, тот же хозяин. Меня он встретил, как хорошего знакомого, усадил на мягкий стул, предложил пива:

— Варила супруга.

Я вежливо отказался. И сразу изложил суть просьбы, чтобы не отнимать время у занятого человека. Молох слушал внимательно, не перебивал и ничего не спрашивал.

— Нет. — сказал он, когда я закончил. — К сожалению, я вынужден отказать.

Я почему-то испытал облегчение, хотя и надеялся на положительный ответ. Вопрос о размещении грузовика не решился, но меня это не расстроило. Я встал и протянул руку, чтобы попрощаться.

— Подожди. — сказал Молох. — Присядь, я объясню причину отказа. Через пару дней ожидается большое пополнение в клубе. Необходимо будет разместить три десятка новобранцев и в свободных ангарах кипит работа по обустройству временного жилья. Ехи взяла на себя эту обязанность, но даже она не справляется.

Я удивился. Насколько мне известно, в последнее время «ежи» прекратили набор и новые члены появлялись в клубе только на место выбывших. Аэропорт, несмотря на свои немалые размеры, все же оказался не резиновым. Так вот почему Ехидна сегодня не в духе. А Молох продолжал:

— В окрестностях пригорода не раз видели группы хорошо вооруженных и оснащенных бойцов, передвигающихся на внедорожниках военного типа.

«Вот оно что!» — промелькнула мысль.

— Я вынужден перестраховаться, чтобы обезопасить наш дом.

«Я бы поступил так же».

— И есть еще одна причина. — Молох пожевал губами. — До меня дошел слух, что эта группировка как-то связана с владельцем Кладбища.

— С ГэКом? — поразился я.

— Увы, нет. Влияние ГэКа на собственную разборку с каждым днем становится все меньше. Я говорю об уже фактическом хозяине — Константине Петровиче, с которым у меня нет никакого желания ссориться.

«Мудро» — подумал я, вновь вставая, чтобы уйти, но вдруг замер, как вкопанный. В голове молниеносно выстроилась логическая