Наследница - Екатерина Белова

говорила себе, пока тело двигалось в четко заданном направлении. Столько всего нужно было обдумать, но голова походила на разбитую чашку. Боль ушла, но мысли вытекали в трещины отвратительной реальности.

Абаль защитил ее перед представителями Большого совета, но не пожелал с ней встретится наедине. Откуда он знал ее тайну? Почему не выдал ее? Почему мысль о его доброте причиняет боль?

Ясмин насильно заставляла себя сместить фокус внимания на другие вещи, но и эти вещи были такими же беспокойными и неприятными. Верн, возможно, убил Мальву, Хрисанф исчез, как утренний туман, и ходили слухи о его конфликте с отцом. Она плохо поступила с Фло. Дважды. Она не может это исправить. Ученики ее ненавидят и вряд ли сдадут очередной зачёт, а Лан и Вейгел никогда не поладят. Мастер Файон продолжит мучать ее, а Низа отслеживать каждый шаг.

Мама умерла.

Теперь эта мысль уже не причиняла боли. Время шло вперёд и все сильнее отдаляло ее от матери, от маленькой квартиры, от Антония, который любил дремать в ее кресле и точить когти о диван. От Амины, которой не было места в Варде. От Абаля, который был ее якорем в море нового мира. Был бы. Если бы не оказался ее братом.

Все это — вещи, которые она не может исправить. Кроме одной.

Ясмин вытянула из поясной сумочки небольшой флакон, повертела и убрала снова. Мольбами выпросила у матери. Та не хотела давать, когда услышала историю их боя с Флорой. Ясмин таскала его в поясной сумочке с первого дня в Варде, но к Фло все не шла, всегда находила предлог обождать. А сейчас она так удачно добралась до самых ее покоев. Это оказалось совсем несложно. Достаточно отключить голову или слишком уж задуматься, и ноги сами приведут тебя к порогу твоих проблем. Она пересаживалась из лодки в лодку, что пробегали неслышными корневыми рельсами через всю Варду, после всходила на паром, а в результате просто удлинила путь, который могла бы преодолеть всего за одно двоечасие.

Фло отделилась от семьи, и найти ее оказалось неожиданно просто. До кругового тракта от ее поместья было рукой подать, оно было единственным в округе. Остальные дома — мелкие, одноэтажные, часто откровенно бедные — принадлежали гражданским без статуса или небогатым ремесленникам.

Здесь было шумно, пыльно и серо. Торговые пути переезда лежали внахлест, как гигантские кладбищенские кресты, сброшенные на землю рассерженным богом. Ближайшей ассоциацией Ясмин было чувство вселенского переезда, только вместо телег — лодки. Покачивались тяжёлым боком, груженые до самого верха, схваченные жгутами рабочего осота, изредка стукаясь бортами. В пыли изредка посверкивали мелкие змейки и ящерицы, юрко скользящие между лодок и ног. Глухое бряцание сапогов по каменной крошке, гул голосов, запах рабочего масла, смазки канатов, дешевых разносной еды. Хотелось схватиться за висящий в воздухе смрад и выползти из душного разлома на волю, глотнуть чистого воздуха.

— Если вы Флорочку нашу ищите, то вона ейный домишко. Видите? От сих начинается и до сих идёт, вкругаля забором.

Рыжий загорелый мужичонка, словно просмоленный собственным потом, лихо грузил неясного назначения ящики и при этом умудрялся раздавать указания, показывать дом Фло и бурно жестикулировать. Бронзовый тощий гном, покрытый серой пленкой пыли. Зато голосу в нем было на семерых.

— Спасибо, — поблагодарила Ясмин, а когда мужичок приставил ладонь к уху, без стеснения заорала: — А вы здесь живёте? Ремесленник?

— Гражданский я, — с непонятной гордостью засмеялся мужичок. — Якоп, третий год, как с востока приехал с семьей, недавно гражданство дали.

— А какой тотем? — осторожно спросила Ясмин, понизив голос.

Гражданские не любили вопросов о своём тотеме. Статуса лишали приверженцев Бересклета, переселенцев, преступников.

— Из Белозора, — помолчав, сказал Якоп.

Всю его говорливость, как рукой сняло. На веселом лице прорезались недовольные морщины. Белозор — ближайший соратник Бересклета, когда-то возглавлявший ремесленное сообщество, а ныне низведенный до подмастерья. Должно быть, талантливый, раз их тотем был прощен и допущен до столицы. Якопа она не знала, наверное, Белозор сменил главу, чтобы уважить нового Примула. А главу менять — больно, теперь она знала, насколько сильны боги тотемов.

На несколько минут она все же задержалась, немного поболтать о незначащих вещах с Якопом. После взглянула на время.

— Спасибо, — поблагодарила Ясмин ещё раз и задумчиво двинулась прочь.

Было бы неловко, если бы Якоп спросил ее собственный тотем, но, возможно, он и так догадался.

Пыльные тропы, отходящие от тракта сменились цветными дорожками, что тонкой вереницей поднимались к белым колоннам поместья. На несколько секунд, она испытала малодушное желание отдать флакон любому из домочадцев с подробной инструкцией, а после сбежать. Но она поднималась, у ног словно позванивали тонкие желтые лютики, а терн сросся в сплошную фиолетовую стену лабиринта, в котором нет выхода, кроме как к дому.

Ясмин чувствовала, что ей управляют, но все равно шла. И очень надеялась, найти хоть кого-то из прислуги. Тёрн был богатым тотемом, ходили слухи, что глава тотема сама и с постели не встаёт. Одна из доверенных слуг укладывает ей волосы, другая подбирает платье и надевает сапожки, а третья белит личико и наносит макияж. Ей приносят чай и краткие записи новостей, и делают массаж плеч, пока она внимает известиям. Слухи, конечно, но презабавные.

Лабиринт кончился неожиданно, вышел просветом в заброшенный зелёный сад. Под ногами вместо пушистой садовой травы стелилась нечесанная осока.

— Здравствуй, Ясмин.

На секунду простое «здравствуй» заставило ее споткнуться на ровном месте. Не «доброго рассвета», а «здравствуй», как если бы Фло тоже была землянкой. Но нет, Фло была дочерью Варды до мозга костей и стояла прямо перед ней. От кукольной красоты, от чёрных волос, белых рук, синих глаз, распахнутых в деланном удивлении, перехватывало дыхание. Как если бы Белоснежка вышагнула на белый свет, сбросив сказочный покров книги, и встала под самое солнце. Внешность, от которой было невозможно отвести глаз, портили три красных мокнущих рубца, два из которых пересекались на переносице, а третий бороздил скулу. Ненависть Ясмин разъедала эту бессмертную красоту даже восемь лет спустя.

— Доброго… Здравствуй, Фло.

Никаких титулов. Ясмин приняла это обращение легко, и удивление Фло на миг стало неподдельным. Наверное, теперь ее ненависть была так же страшна, как когда-то ненависть Ясмин. Она смотрела на неё искала признаки неприязни, но не находила. Фло была совершенно свободной от тех чувств, которую наполняли саму Ясмин.

Их юные годы складывались отвратительно.

Фло — заводила и негласный лидер группы — избрала Ясмин мишенью для острословия. Никто не обращался к ней напрямую, но