Чистильщик - Пол Клив

Кладу его папку на место. Зеваю. Потягиваюсь. Бросаю взгляд на часы. Каким-то образом я пробыл дома целых три часа. Куда только время девается?

Если бы я только знал. Мои внутренние часы молчат.

Сегодня пятница, вечер. Праздничный вечер. И вот я сижу, запертый в своей тесной квартирке, мысли мои где-то гуляют, а глаза скользят по информации, которая мне не помогает. Ставлю на место чашку с кофе. Даже не помню, когда я успел его сделать, но он еще теплый. Вся эта информация здорово меня утомила. Думаю, она утомила бы кого угодно. Снимая комбинезон, вынимаю бумажку с номером Салли из кармана и уже готов смять ее в маленький шарик, но потом все-таки решаю оставить. Приятно иметь чей-то телефонный номер, помимо маминого и рабочего. С помощью магнита в форме маленького банана прикрепляю записку к холодильнику. Как будто у меня есть друзья; довольно неплохое ощущение.

Возвращаюсь к дивану, чтобы взять полотенце, свисающее с одной из его ручек, но вместо этого беру следующую папку. Я полуобнажен, из подмышек у меня воняет как от бомжа, но я все равно сажусь на диван и продолжаю читать.

Детектив Роберт Кэлхаун. Пятьдесят пять лет. Женат. Фотография сделана где-то за год до того, как его сын попал в большой дом для самоубийц на небе — повесился в гараже в возрасте четырнадцати лет, десять лет назад. Кэлхаун нашел его. Отчет здесь же. Тимоти Кэлхаун. Малыш Тимми. Не представляю, каково это, иметь отца полицейского. Наверное, поэтому он и повесился. А может, его отец играл с ним во врачей и медсестер?

Хочешь фокус покажу, Тимми, малыш?

Кэлхаун пришел в полицию в возрасте двадцати двух лет и вкалывал десять лет, пока не стал детективом. Родом он из Дунедина, перевелся в Веллингтон, провел там пару лет, после чего был переведен в Окленд. В полиции всегда так. Они дадут тебе работу, обучат тебя, а потом разлучат с семьей и друзьями, предоставив новый дом в той точке страны, где ты никого не знаешь.

Кэлхаун расследовал серьезные преступления, включая изнасилования, в течение двенадцати лет. После этого ему дали шанс поработать с убийствами. В этой стране не существует специальных отделений, которые занимались бы исключительно убийствами. Пока не существует. Когда кого-то убивают, для расследования привлекаются опытные детективы, специализирующиеся в других областях: в изнасилованиях, иногда на кражах с взломом. Так что даже после того, как эти ребята поработают с убийствами лет пять или около того, они остаются в первую очередь спецами по кражам или мошенничеству, пока им не представится счастливый случай. Я думаю, что двенадцать лет работы с изнасилованиями и другими нападениями в кого угодно заронят определенные идеи. Вполне возможно, что Кэлхаун просто обучился тому искусству, которым я обладаю от природы.

Смотрю на его фотографию. В последнее время у него каждый год шел за три. Его когда-то черная густая шевелюра сегодня поседела и поредела. Лицо у него длинное и вечно усталое, а глаза и рот окружены маленькими морщинками. Глаза темно-карие. У него все такой же узкий подбородок, только теперь он всегда покрыт седой щетиной.

Что мы имеем? Мертвый сын. Жена, которая, скорее всего, с тех пор к мужу не притронулась. Нападения. Все эти изнасилования, с которыми он работал…

Изучаю психологический портрет Кэлхауна. Никаких особых отличий от Тэйлора. Просматриваю его оценки в колледже. Ничего выдающегося, но вполне прилично. Входил в лучшие по успеваемости двадцать процентов в группе. Он не раскрыл все расследуемые им преступления, но это почти никому не удается. Масса нераскрытых нападений с целью изнасилования, и у меня огромное искушение думать, что Кэлхаун их и совершил, но я знаю, что не могу себе этого позволить — слишком рискованно. Если полицейский занимается подобными вещами, он должен быть уверен, что его жертва потом его не опознает, а для этого есть только один гарантированный способ.

Время летит незаметно. Голова идет кругом. Смотрю вниз и понимаю, почему кровь отлила от головы. Все эти описания изнасилований здорово меня возбудили. Я встаю, беру полотенце и обматываю его вокруг талии, спрятав под ним «малыша Джо». Впереди ночь, и у нее есть, что мне предложить. Душ — это всего лишь горячая вода и пар, но я выхожу оттуда освеженным, чувствуя себя новым человеком. Затыкаю свой «глок» за пояс, убедившись, что моя кожаная куртка надежно его скрывает. Засовываю один из своих ножей в карман.

Одежда для убийства. Только самое необходимое.

22

Ночной Крайстчерч. Мой город. Моя детская площадка. Здесь люди, которые тебя ненавидят, все равно называют тебя «дружище». В теплом воздухе прямо-таки витает оживление. Он полнится звуками и влажностью, фосфоресцирующими огнями и гормонами. Издалека, с юга, порт Хиллс подмигивает мириадами огней. Во всех других направлениях — лишь плоская равнина, усеянная домами. Сам город полон неоновых огней — розовых, фиолетовых, красных и зеленых. Все мыслимые и немыслимые цвета слепят глаза под всеми возможными углами.

Квартал красных фонарей Крайстчерча располагается между Манчестер и Коломбо-стрит, двух улиц, параллельно пересекающих самое сердце города. На любом из этих углов можно купить себе праздник за двадцать, шестьдесят или сотню долларов. Вдоль по Коломбо мальчишки, не старше двадцати лет, гоняют свои машины туда-сюда с единственной целью — достичь противоположного конца улицы. Разогретые двигатели ревут как реактивные. Блестящие покрышки. Выхлопные трубы такого диаметра, что в них можно просунуть кулак. Колонки, установленные за задними сиденьями, гремят так, что звуки напоминают пушечные выстрелы. От этих звуков вибрируют витрины ближайших магазинов. «Форды Эскорт» и «Форды Кортина», срываясь с места, взвизгивают шинами на каждом светофоре. Это безработные мальчишки, любители погонять, пытаются развеяться после тяжелой недели и произвести на всех впечатление своими музыкальными пристрастиями. Ребята, которые носят узкие черные джинсы и черные дырявые футболки с названиями групп хэви-метал или производителей виски. У них либо длинные волосы, либо бритые головы, без промежуточных вариантов. Во рту — сигареты или косяки. Окна в их машинах тонированные, но боковые стекла опущены, чтобы все мы могли насладиться их присутствием. Они думают, что женщины, стоит им их увидеть, тут же в них влюбятся, и, что самое удивительное, иногда так оно и происходит.

Оксфордская Терраса, ряд баров и кафе в центре города, больше известна под названием «Стрип». Это настоящая мясная лавка, где девчонкам приходится поприставать к паре десятков мужчин, чтобы найти клиента. Семь или восемь баров плотно притиснуты друг к другу в этом квартале, и из всех открывается вид на реку. На другом берегу, слегка по диагонали и в сотне метров от ближайшего бара, полицейский участок. В пятницу вечером соотношение воды и мочи в Эйвон-Ривер равно приблизительно пятьдесят на пятьдесят. Брюшками вверх проплывают угри.

Утки склевывают презервативы, брошенные на скамейки. Маленькие рыбки спасаясь, выпрыгивают из воды, чтобы умереть на траве, рядом с валяющимся тут же алкоголиком.

Подходя к Стрип, я вынимаю пистолет из-за пояса и убираю его в карман куртки, после чего снимаю ее и вешаю на руку. Приятно щекочущие струйки стекают вдоль тела. Я вылил на себя достаточно крема после бритья и дезодоранта, чтобы замаскировать любой запах, исходящий от моего тела, хотя в воздухе и так стоит крепкий аромат от кремов после бритья и дезодорантов. Всего пару шагов по этой улице — и я уже чувствую себя свободным.

Время уже за полночь, но тут все только начинается. Стрип полна жизни. Всю неделю женщины бежали с работы домой и запирали двери, боясь, что с ними может случиться то же, что с женщинами из новостей. В любой другой день их мучает подозрение, что в мире не так безопасно, как должно было быть. Но потом приходит вечер пятницы и суббота, и все эти страхи отбрасываются, чтобы можно было насладиться жизнью сполна. Здесь почти все женщины молоды и практически раздеты. Они пытаются попасть в клубы, которые считают популярными, потому что судят они по длинным очередям на входе. Вышибалы стоят на входе, поигрывая мускулами, скрестив руки на груди. У них явно плохо с хорошими манерами, и, очевидно, им нравится демонстрировать это окружающим.

Для большинства местных жителей Стрип — главное место в городе. Я уже слегка оглушен звуками техно, хип-хопа и драм-энд-бейс. Чтобы попасть в любое из этих мест, мне потребуется полчаса как минимум; поэтому я слегка углубляюсь в город, спустившись по Кэшн-молл в поисках другого клуба или бара. Может быть, найду что-нибудь потише. И нахожу — клуб со свободным входом, в котором музыка играет не так громко и есть помещение, где можно просто посидеть. Возрастной диапазон здешней публики — от двадцати пяти до сорока лет. Похоже, я как раз вписываюсь.