Иосип Броз Тито. Власть силы - Ричард Уэст

Будучи итальянцем, Дзоли был особенно возмущен теми преступлениями, которые совершались францисканцами:

Первый брат из Ассизи разговаривал с птицами и рыбами, называя их своими братьями и сестрами. Однако его ученики и духовные наследники, исполненные ненависти, истребляют в Независимом Хорватском Государстве людей, которые перед Богом и Отцом являются их собственными братьями, братьями по крови, по языку, по той же самой матери-земле, что вскормила их соком своей груди. Они режут, они убивают, они хоронят людей заживо. Они бросают свои несчастные жертвы в реки, в море, в бездонные пропасти. Банды этих убийц все еще существуют, они все еще пребывают в том же самом оголтелом возбуждении, возглавляемые священниками и официальными представителями католической церкви[169].

После того, как делегация сербов посетила Рим с мольбой о поддержке, Муссолини распорядился, чтобы итальянские части вернулись в НХГ с тем, чтобы положить конец усташским злодеяниям. Начиная с 9 сентября итальянцы оккупировали большую часть Герцеговины, что позволило сербам вернуться в родные места, а там, где в живых остался православный священник, даже молиться в православной церкви. В Мостаре на главной площади собралась толпа из десяти тысяч сербских женщин и детей. Маленькая девочка, которую усташи сделали сиротой, подошла к итальянскому офицеру и, протянув цветы, умоляла итальянцев от имени всех собравшихся взять их под свою защиту[170].

Собственно говоря, все эти приснопамятные и кошмарные события имели место до того, как Тито вышел из своего убежища в Белграде.

ГЛАВА 6

Первые столкновения с четниками

С самого начала партизанской кампании в 1941 году Милован Джилас был одним из ближайших помощников и боевых товарищей Тито. Его книга «Время войны» поэтому является как важным историческим документом, так и видным произведением автобиографического жанра. Во всех случаях Джилас старается быть честным по отношению к человеку, чья враждебность в дальнейшем вызвала у него горечь разочарования. Несмотря на свое избавление от коммунистических иллюзий, Джилас никогда не сожалел о том, что был одним из руководителей партизан. Он, однако, не пытается скрыть допущенные им ошибки и просчеты. Особенно это касается его руководства восстанием в Черногории в 1941 году. Описывая этот и другой спорный эпизод – потерю раненых в битве на Сутьеске в 1943 году, Джилас спустя сорок лет размышляет о своей неудаче. Читая его, не можешь отделаться от впечатления, что Джилас несет основную долю вины за ссору с Моше Пьяде, которая закончилась в 1954 году катастрофической развязкой. Джилас располагает к себе как писатель тем, что не стесняется представлять себя в невыгодном и даже смешном свете. Из рассказов Джиласа о его беседах с Тито и Ранковичем складывается впечатление, что его черногорское упрямство и горячность временами то забавляли их, то приводили в ярость. Значение Джиласа как источника информации трудно переоценить. Кроме того, он обладает несомненным писательским даром. Благодаря этим особенностям иногда кажется, что фигура рассказчика немного оттесняет на задний план героя повествования – Тито. Возможно, в этом нет ничего плохого. Хотя Тито всегда крепко держал в своих руках поводья власти и за советами чаще обращался к Корделю и Ранковичу, молодые романтики вроде Джиласа и Иво Лолы Рибара заражали его своим вдохновением. После смерти Рибара в 1943 году и отступничества Джиласа в 1954 году Тито в каком-то смысле лишился цели в жизни. А Джилас, несмотря на ссору с ним, прожил так долго, что стал последним из самых видных деятелей, создававших титовскую Югославию.

Тито оставался в Загребе до начала мая 1941 года, однако не предпринимал никаких попыток оказывать усташскому режиму сопротивление. Большинство католиков Загреба и других городов Хорватии ликовали по поводу вновь обретенной их страной независимости и вслед за церковью славили Анте Павелича и его наставника Адольфа Гитлера. Православное крестьянство Крайны и Боснии-Герцеговины ранее никогда не пополняло собой рядов коммунистической партии, и те немногие крестьяне, что брались за оружие, были либо вне политики, либо являлись четниками-роялистами. Коммунистами в НХГ, как правило, становились фабричные рабочие либо молодые люди из буржуазных семей, вступавшие в ряды партии в стенах Загребского университета. В атмосфере репрессий и террора, проводимых министром внутренних дел Артуковичем, принадлежащие к левому крылу хорваты опасались за свои жизни ничуть не меньше, чем сербы, евреи и цыгане. Многие коммунисты вступали в ряды хорватской армии и ополчения, в отряды так называемых «домобранов» – частично ради того, чтобы отвести от себя подозрения, частично – чтобы получить в свои руки оружие и пройти необходимую военную подготовку, чтобы затем при первом удобном случае перейти на сторону партии. В 1943 году эти подпольные коммунисты помогли переманить на сторону партизан целые подразделения хорватской армии.

В мае 1941 года Тито, приняв обличье преуспевающего инженера, отправился по делам в Белград, где поселился в добропорядочном пригороде Дединье. Он прибыл в Белград потому что, как коммунист, стремился сделать этот город своей столицей и средоточием власти. Как мы помним, в годы первой мировой войны он воевал против сербов, а будучи партийным функционером, близко познакомился с характером этого народа; неудивительно, что Тито сумел предугадать, что первые всплески сопротивления произойдут именно в Сербии и Черногории, даже если восставшие не будут испытывать к коммунизму особых симпатий.

Многие офицеры и солдаты побежденной югославской армии унесли оружие с собой в горы, чтобы продолжать сражаться там подобно тому, как это делали четники в последние три года первой мировой войны. Среди них был и полковник Дража Михайлович, служивший ранее в Северной Боснии, а затем перебравшийся в мае в Плоские Горы (Ravna Gora), на сербском берегу реки Дрины. Подобно генералу де Голлю во Франции, – кстати в будущем у них обнаружилась близость характеров, вылившаяся в настоящую дружбу, несмотря на то, что лично они ни разу не встречались, – Михайлович не боялся критиковать положение в армии, особенно ее неподготовленность к отражению нападения с воздуха, а также слабость бронетанковых формирований. Как и де Голль, Михайлович изучал тактику ведения партизанской войны. Его привычка читать мораль, а также в достаточной мере левые взгляды, снискали Михайловичу непопулярность среди консервативно настроенного, питавшего слабость к коньяку высшего офицерства, которое, будь оно английским, наверняка бы прозвало его «большевиком».

Тогдашний лидер четников, этого своеобразного клуба ветеранов Турецкой и Австрийской войн, раздражал многих сербов, так как призывал их не оказывать немцам сопротивления. Аура и имя четников поэтому достались таким офицерам, как Михайлович, хотя последний неизменно считал себя обыкновенным солдатом, а не подпольщиком. Югославское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, назначило его первым генералом, а затем и министром обороны. Спланированные Михайловичем операции, начавшиеся уже в мае 1941 года, до некоторой степени способствовали поднятию боевого духа у англичан, которые в то время отступали под натиском немцев в Греции, на Крите и в конечном итоге – в Северной Африке.

Четники в Сербии занимали удобное положение для проведения диверсий на железнодорожной линии, связывавшей Австрию с Салониками и Восточным Средиземноморьем.

Немецкая военщина управляла тем, что осталось от Сербии, вплоть до августа 1941 года, а затем поставила во главе страны генерала Милака Недича – ему отводилась примерно та же роль, что и Петену в вишистской Франции. Кроме того, немцы пользовались поддержкой лидера сербских фашистов Димитрия Льотича и его сторонников, по крайней мере до тех пор, пока перевес был на стороне стран «оси». Патриарх сербской православной церкви отказался сотрудничать с немцами, за что и провел большую часть войны в нацистском концлагере.

Гестапо в Белграде арестовало и посадило за решетку многих выдающихся писателей, художников и научных работников, в том числе и Виктора Новака – автора двух томов по истории хорватской католической церкви. Находясь в концлагере к северу от Белграда, Новак познакомился с несколькими беженцами из НХГ, от которых услышал о зверствах, творимых усташами и их покровителями в сутанах. Выйдя из тюрьмы в 1941 году, Новак сел за написание книги «Magnum Crimen» («Великое преступление»). Это был монументальный труд, посвященный хорватской католической церкви.

Жители Белграда не только слышали рассказы из уст беженцев – ежедневно они становились свидетелями творимых усташами зверств, ведь по Дунаю и Саве плыли тысячи трупов, причем на некоторых из них находили послания чудовищного содержания, вроде: «В Белград, королю Петру».