Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом - Владимир Познер

Почти дословно это же сказала Изабель Форэ, первый человек в моем «винном списке», с которой я встретился в самом начале наших съемок в двадцатых числах мая. В этот вечер мадам Форэ пригласила нас в качестве наблюдателей винного торжества, которому она дала название La Vie en Rose – «Жизнь в розовом цвете». Нет, речь не шла о песне, которую прославила Эдит Пиаф, речь шла о розэ (ударение на последнем слоге. – В. П.). Это вино и не белое, и не красное, а как раз розового цвета, которое пьется, как правило, охлажденным и только летом. Оно не относится к «большим» винам, году его урожая не придается большого значения. Но в этот вечер мадам Форэ, которая является большим знатоком вин, настоящим дегустатором, решила устроить для нескольких женщин вечер проб розэ.

И в самом деле, все было в розовом цвете – скатерть, салфетки, бокалы, тарелки, стоявшие в вазах розы, сами дамы. И мадам Форэ, представляя то или иное розэ, давала ему характеристику и приглашала своих гостей дегустировать и высказываться. Вечер делался вокруг вина, не с целью просто выпить, посидеть, поболтать, цель была установить некие отношения с данными видами розэ, если угодно, познакомиться. Вы когда-нибудь слышали, чтобы делали нечто подобное в других странах? Нет, не слышали, потому что в других странах вино просто пьют, нигде больше его не считают живым существом. В отличие от Франции.

Пятнадцатого ноября во Франции – и далеко не только там – раздается клич: Le Beaujolais Nouveau Est Arrivé! («Прибыло новое “Божоле”!»). Я об этом был наслышан, но, попав в районе Божоле к виноделу Доминику Пирону, узнал много нового:

– Видите ли, – сказал он, – было когда-то так, что все вина, получившие знак АОС (государственный знак качества. – В. П.), не могли продаваться раньше пятнадцатого декабря года урожая. Вино «Божоле» получило этот знак в 1937 году, но мы добились исключения для себя в 195 – нам было позволено продавать это вино с пятнадцатого ноября. Таким образом, мы стали первым и единственным вином нового урожая. А в 1985 году было решено, что продажа начинается с третьего четверга ноября.

– Но, согласитесь, это не великое, не большое вино, – говорю я.

– Пожалуй, – улыбается в ответ месье Пирон, – но оно вкусное, я бы даже сказал, прелестное. Мы с женой выпиваем две бутылки в день – одну за обедом, вторую за ужином. И посмотрите на меня – правда хорош?

Ну, сказать, что красавец, – не могу. Но прекрасно выглядит в свои... впрочем, не знаю, сколько лет. Глаз горит, улыбчив, от него веет энергией.

– Все-таки, месье Пирон, порой попадается совсем невкусное «Божоле».

Улыбка исчезает.

– Да, месье, это так. Есть такие горе-виноделы и негоцианты, которым плевать на свою родину, на репутацию, это предатели вина. Им бы лишь побыстрее выбросить на рынок этот жалкий товар, им важны только деньги. Но таких у нас в Божоле мало. Вообще, я сомневаюсь, что эти люди французы...

Мы заехали в Божоле на пути в Бургундию, о винах которой написаны фолианты. Я же ограничусь лишь тем, что говорят виноделы этого благословенного края: «Лучшие вина в мире – бордоские, лучшие вина Франции – бургундские».

Высокий, худощавый, элегантный – пожалуй, даже аристократичный – Обер де Виллен повел нас к винограднику Романэ-Конти со словами:

– Вы – первое телевидение, которому позволено здесь снимать.

– А как же французское телевидение? – удивился я.

Де Виллен чуть улыбнулся и сказал:

– Они будут последними.

Почему-то вспомнил довольно дурацкий, хотя и смешной анекдот. Советский скрипач поехал на международный конкурс имени Жака Тибо, победителю которого, помимо денег, дают возможность сыграть концерт на скрипке Страдивари. Скрипача сопровождает кагэбэшник – чтобы не вздумал бежать. И вот скрипач побеждает. Ему предстоит сыграть на Страдивари, он чуть ли не сходит с ума от восторга. Гэбэшник спрашивает:

– А чего ты так волнуешься? Ну, чем эта скрипка так уж хороша?

– Как объяснить тебе? – отвечает скрипач. – Ну, попробуй представить себе, что тебе дали пострелять из нагана Дзержинского.

«Наган Дзержинского», а точнее, Страдивари среди вин Бургундии – если не среди всех вин вообще – это и есть Романэ-Конти. Совершенно бессмысленна попытка описать виноградник, лозы которого возделываются не менее десяти веков. Все красное бургундское вино делается целиком из одного сорта винограда – «пино нуар», но его вкус, его качества зависят от множества факторов: от состава почвы, от места расположения самого участка, от угла падения солнечных лучей, словом, всего не перечислить. Винодел Николя Россиньоль, человек лет тридцати пяти, влюбленный в свое дело, дотрагивающийся до виноградных листьев с непередаваемой нежностью, подвел меня к винограднику, присел на корточки и сказал:

– Смотрите, слева от этой межи растет «пино нуар», справа – тоже. Но присмотритесь к почве. Слева она чуть серовата, в ней много совсем мелких камешков. Справа – она потемнее, камни здесь крупнее. Что это значит? А то, что из-за природных явлений, которые произошли бог знает когда, в этих двух почвах разные элементы, разный химический состав. Лоза, растущая слева, легко пускает свои корни вглубь, она встречает на своем пути только мелкие камешки. Лоза справа должна пробиваться, ей надо преодолевать настоящие камни, она «работает». В результате получается два разных «пино нуар». Сорт один, вкусовые качества разные. Два разных вина.

Россиньоль был с нами в винограднике Романэ-Конти, и видно было, как он взволнован тем, что он здесь – это было первый раз в жизни. Но надо было увидеть его лицо, когда Обер де Виллен сказал:

– Что ж, пойдемте в наши подвалы, пора бы выпить.

Было видно, что Россиньоль совершенно поражен. Шепотом он сообщил мне, что в подвалы Романэ-Конти не пускают никого, что это святая святых. А когда де Виллен предложил ему продегустировать бутылку, кажется, 1985 года, он даже побледнел. Потом де Виллен сказал, налив нам в бокалы драгоценную влагу:

– Дайте ему прийти в себя. Его загнали в бутылку, ему там было тесно, он долго привыкал, немного обиделся. Дайте ему почувствовать свободу, подышать. Он (во французском языке нет среднего рода. – В. П.) этого достоин.

Для де Виллена, как, впрочем, и для любого французского энолога, вино – существо живое.

Я очень люблю вино, кое-что понимаю в нем и могу сказать, что никогда такого вина не пил. И, скорее всего, больше не выпью. Отчетливо помню, что после первого глотка у меня закружилась голова. Попробую объяснить.

Я люблю также виски, особенно односолодовое. Давно открыл для себя виски «Лафройг», обожаю его за «дымный» вкус. Как-то был у одного своего шотландского друга, рассказал ему о своем любимом «Лафройге», на что он спросил: