Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний» - Виолетта Гудкова

Подмят был и «Список благодеяний». Ранняя его редакция была подвергнута многочисленным цензурным вмешательствам (о которых речь пойдет ниже).

Кроме этой редакции сохранилось еще несколько машинописных экземпляров «Списка благодеяний», появившихся во временном промежутке с конца октября 1930 года по сентябрь 1931 года (один из личного архива Вс. Мейерхольда, пять из фонда ГосТИМа, наконец, еще один — из личного фонда М. М. Коренева, ассистента Вс. Мейерхольда на репетициях «Списка»). Все они хранятся в РГАЛИ.

Приведу перечень сохранившихся текстов пьесы:

Архив ГРК.

Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 2198.

Машинопись с пометами цензора.

Датирована 31 октября 1930 года.

Архив Мейерхольда.

Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 237.

Режиссерский экземпляр. Датирован 17 марта 1931 года.

Машинопись с пометами Вс. Мейерхольда и Ю. Олеши.

Отмечены купюры ГРК.

Архив ГосТИМа:

1. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 709.

Машинопись с правкой Ю. Олеши.

Промежуточный вариант текста:

от варианта Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 2198

к варианту Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 712.

2. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 708.

Рукописи и машинопись с правкой и дополнениями Ю. Олеши.

Машинописные варианты — это сцены Пролога,

фрагмент сцены «Тайна» (эпизод с Дуней)

и практически вся сцена «В Мюзик-холле».

Все же прочие: «Тайна», «Приглашение на бал»,

«У портнихи», «У Полпреда», «У Татарова» (после которой

идет эпизод «На дороге» — развернутый диалог Лели

с Человечком), «Просьба о славе» — рукопись Ю. Олеши.

3. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 712.

Машинопись с многочисленными пометами М. М. Коренева.

Второй экземпляр той же перепечатки, что и текст из архива Вс. Мейерхольда (Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 237).

В экземпляр вложены три вставные тетради с окончательными вариантами сцен.

4. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 710.

Машинопись. Датирована 13 сентября 1931 года.

Отмечены некоторые сокращения.

5. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 711.

Машинопись. Суфлерский экземпляр.

6. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 713.

Машинопись. Тексты ролей.

Архив М. М. Коренева.

Ф. 1476. Оп. 1. Ед. хр. 49.

Машинопись с пометами М. М. Коренева.

Датирована 27.VIII.31 г., Киев.

Архив Ю. К. Олеши.

Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 84.

// Список благодеяний. Красная новь. 1931. № 8.

Рукописных цельных вариантов пьесы в личном фонде писателя не сохранилось.

* * *

Упоминание о «новой пьесе» Олеши, позволяющее приблизительно датировать начало работы над ней, находим в выступлении Мейерхольда 23 сентября 1929 года на обсуждении «Бани» В. Маяковского. Олешу «поражает доступность всей драматургической концепции, которой владеет Маяковский. Еще недавно мы говорили с Олешей, и он больше всего мучился над тем (он пишет сейчас свою новую пьесу), что он считает, что нужно со сцены говорить таким языком, который был бы понятен всякому — и высококвалифицированному зрителю, и еще недоквалифицировавшемуся. Это весьма важно — нащупать простой язык»[99].

Возможно, речь идет еще не о реальной «работе над текстом», а лишь об обдумывании замысла. Важно то, что работа ведется, по словам Олеши, по заказу Мейерхольда. Но тогда вполне допустимо предположение, что замысел пьесы обсуждался вместе с режиссером уже на самых ранних этапах.

Следующая дата, фиксирующая уже некие результаты работы (отрывок из будущей сцены «Тайна»), отыскивается в архиве друга Олеши, А. Е. Крученых. Запись олешинской рукой: «Может быть, будет пьеса, благословленная Круч/ены/хом. Это одна из вариантных страниц. 22 января 1930 г. Москва. Ю. Олеша»[100]. То есть пьеса была начата в Москве.

В архиве писателя сохранился недатированный листок из тетради, на нем — текст отправленной телеграммы:

«Ленинград „Европейская“. Мейерхольду.

Обнимаю приветствую начинаю писать пьесу для вас мой дорогой и великий друг»[101].

Уточняют время работы над пьесой открытки и телеграммы Олеши к жене, О. Г. Суок[102], из Ленинграда в Москву, за февраль-март 1930 года (цитируются лишь выдержки, имеющие прямое отношение к пьесе).

24 февраля Олеша пишет:

«Пока не сделаю того, что решил, не приеду, хоть лопни. Имей в виду: выйти должно замечательно. Ведь это трудно так потому, что это первая пьеса, которую я пишу по совершенно новому материалу. Какая роль для Райх! Что она поделывает, эта мадам. Кланяйся ей».

На полях:

«Я, кажется, привезу великое произведение? А вдруг это крах, и я уже утратил чувство контроля?»

(Л. 1).

25 февраля отправляется телеграмма:

«Может быть привезу всю пьесу».

(Л. 5).

8 марта 1930 года — вновь открытка:

«Это уже совершенно точно: Приеду 15 или 16-го марта с готовой пьесой».

(Л. 7).

9 марта. (Дата на открытке не совсем различима):

«<…> Я — худой, злой, мешки под глазами, перебои, плохо сплю. Вероятно, от табаку и усталости. Пьеса будет, может быть, посвящена тебе, хотя я уже обещал посвятить Зощенке. Она, между нами говоря, говно. <…> Героиню пишу пополам с тебя и Зинаиды. Что это значит, „они, правда, ждут с нетерпением“ и „кому ты ее дашь“. Ведь это же им пьеса! Они должны ее ждать, задыхаясь!

Не обижай Симу[103]. Я ее очень люблю. „Вы две половины моей души“. (Это из пьесы.)».

(Л. 6).

15 марта одна за другой отправляются две открытки. В первой из них Олеша пишет: «Страшное изменение: думал, что 15–16, а теперь 18–19. Что делать! Не могу приехать без готовой вещи. Только два дня!! Не сердись. Сегодня пишу письмо Мейерхольду!» На полях приписка: «Только пьеса задерживает, вот стерва!» (Л.8).

Во второй открытке: «Пьесу кончаю не сегодня —…» (на тире текст оборван, видимо не дописано: «завтра». — В.Г.) (Л. 9).

16 марта он пишет:

«Я так хочу скорей, скорей закончить — понимаешь? — потому что

Тема висит в воздухе!

и не сегодня завтра любая сволочь огласит что-нибудь подобное, испортит, опоганит!! То и дело то тут, то там появляются намеки на то, что кусок темы уже кем-то поедается. Я хочу закончить и немедленно опубликовать беседу, отрывки — чтоб не было никаких разговоров. Итак: сегодня 16 — работа весь день, завтра 17 — тоже, 18 тоже. Может быть, выеду девятнадцатого. Вернее всего. <…> Я хочу прочесть ее Федину, Зощенке, Казике[104], Бережному[105], Либединскому[106] и пр. У меня для пьесы есть 10 названий Мейерхольду на выбор».

(см. об этом в главе 2. — В.Г.) (Л. 13).

Во второй открытке того же дня:

«Я так много разболтал здесь по своей дурацкой привычке иметь дело с литературной мелкотой! Меня обворуют здесь! Я теперь в ужасе. А может быть, пьеса дрянь, ничего не понимаю. <…> Вот пишу уже вторую открытку, потому что нет начала сцены. Сейчас буду начинать».

(Л. 10)

20 марта 1930 года датируется телеграфный ответ Мейерхольдов:

«Сегодня получили Вашу открытку крайне удивлены постановке вопроса о пьесе она уже заявлена производственном плане сезона пойдет начале сезона обязательно буду ставить сам ждем нетерпением вашего приезда и чтения пьесы до отъезда за границу отъезд 27 марта.

Любим целуем Всеволод Зинаида»[107].

Стало быть, 20 марта Олеша все еще в Ленинграде. Тем не менее пьеса была прочтена Мейерхольдами до их отъезда на зарубежные гастроли (см. об этом далее). В театре же реальная работа над пьесой началась лишь через год, весной 1931 года.

* * *

Не случайно центральным персонажем обращенной к публике «Исповеди» Олеша делает женщину. Еще в набросках к «Зависти» остался образ юной девушки Маши Татариновой (в сюжетных построениях долженствующей, по всей видимости, занять место будущего Кавалерова), это имя есть и в черновых набросках «Списка благодеяний». Об особой роли видения реальности женщиной в том же 1930 году, когда идет работа над «Списком», размышляет и Михаил Пришвин: «И вот характерно, что теперь, при победе мужского начала, „идеи“, „дела“, с особенной ненавистью революция устремилась в дело разрушения женственного мира, любви, материнства. Революция наша как-то без посредства теорий нащупала в этом женственном мире истоки различимости людей между собой и вместе с тем, конечно, и собственности, и таланта»[108]. Ср. понимание ситуации из сегодняшнего дня Иосифом Бродским: «То, что произошло в 1917 году, вызвало у многих головокружение. <…> Возникновение нового порядка они приняли за новое сотворение мира. Система стала реализацией Евангелия. И — очень многие таким именно образом успокаивали свою совесть. Но не женщины. Мужчина может оправдаться перед собой с помощью общих понятий. У женщин воображение иного склада. Женщина видит несчастье. Сломанную жизнь. Страдание»[109].