Собиратель реликвий - Кристофер Тэйлор Бакли

только надеяться на быструю смерть во время исполнения епитимьи. Поговаривали, что в чистилище время течет быстро, а семь веков — не такой уж и долгий срок. Вдобавок на пути в Шамбери можно будет обзавестись индульгенцией.

Дюрер томился под домашним арестом в другой части замка и с растущим беспокойством считал дни. Фрау Дюрер известили, что муж ее пребывает в добром здравии; к тому же император заказал ему роспись большого алтаря. К сожалению, это исключает возможность его скорейшего возвращения в Нюрнберг.

Прошел месяц. Говорливый итальянец-доктор объявил, что раны Дисмаса зажили. Шрамы стигмат остались пожизненным увечьем. Ладони и стопы были проткнуты насквозь. Разорванные пополам уши телепались от резких движений, что придавало ему сходство с эльфом. Чтобы скрыть уши, Дисмас отрастил волосы подлиннее. Он часто молился святому Франциску Ассизскому — своему собрату по стигматам, хотя и осознавал разницу между ранами Франциска и собственными, заслуженными. Дисмас не питал никаких иллюзий относительно своей невиновности. Он знал, что совершил гнусный поступок. Он заслужил эти раны. Он был готов к будущим испытаниям и невзгодам.

Однако же он хотел встретить их открыто и честно. Он решил подготовиться к ним загодя. Во дворе замка он часами занимался с учителями фехтования и оружейниками Фридриха, вспоминая старые навыки и отрабатывая новые. Оружия он не брал в руки с Чериньолы, поклявшись никогда им не пользоваться иначе чем для самообороны.

В начале марта Фридрих призвал его к себе. В приемном зале Дисмаса встретили Фридрих, Спалатин и Дюрер, державшийся на удивление смущенно. Дисмас поклонился Фридриху, кивнул Спалатину, а Дюрера оставил без внимания.

— Племянник, вы выглядите много лучше.

— Я всем обязан моему дядюшке.

Фридрих тяжело вздохнул, напрягая мощную грудь:

— Как вам известно, Дисмас, мастер Спалатин испросил совета авторитетных богословов касательно вашей епитимьи. Если бы мог, я бы ее отменил. Но я не могу. О чем и сожалею. Сожалею до глубины души.

Дисмасу было больно видеть Фридриха в таком смятении.

— Понятно.

Фридрих кивнул Спалатину.

— Герцог Савойский выставляет Шамберийскую плащаницу на всеобщее обозрение четвертого мая, — объявил Спалатин. — Через два месяца.

«По десять миль в день», — подсчитал Дисмас.

— По настоянию кардинала вы отправляетесь в сопровождении трех его людей, — продолжил Фридрих. — Мы добились, чтобы их отдали под ваше начало. Вы будете ими командовать. Им приказано содействовать вам в перенесении. Я осведомлен о вашей неприязни к ландскнехтам. Следует принять во внимание, что кардинал озабочен успехом вашей миссии. Есть основания полагать, что вам будет оказано содействие. — Он искоса бросил испепеляющий взгляд на Дюрера. — Помимо этого, я приказал мастеру Дюреру вас сопровождать. Вам до́лжно искупить свои прегрешения, а ему — свой грех.

— С вашего позволения, дядюшка, лучше отправьте мастера Дюрера в силезские соляные копи. Пусть искупает свой грех там. Мне такой спутник ни к чему.

— Я вам его не навязываю, а отряжаю в помощники. Его способности могут быть полезными в предприятии такого рода.

— Мне хорошо известны способности мастера Дюрера. Я как-нибудь без них обойдусь.

— Это ради вашего же блага, Дисмас.

— С позволения вашей милости, — вмешался Дюрер, — у Дисмаса и так будет немало забот…

— Мастер Дюрер, я предлагаю вам выбор. Либо вы отправляетесь в Шамбери под началом Дисмаса и оказываете ему всяческое содействие, либо остаетесь здесь. Поработаете кистью. Нам такие работники всегда нужны. Правда, мастер Спалатин?

— Совершенно верно, ваша светлость. Эконом говорит, что неплохо бы побелить подвалы.

— Какие подвалы?

— Все, ваша светлость.

— А долгое ли это дело для одного человека?

— Долгое, ваша светлость. А как закончит, пора будет начинать с начала.

— Итак, мастер Дюрер, что вы выбираете?

Дюрер молчал.

— Что ж, решено. Георг, мастер Дюрер, оставьте нас.

Они вышли.

— Прими мое благословление, — сказал Фридрих и вложил что-то Дисмасу в руку.

Дисмас поглядел на обломок кости в золотой оправе, подвешенный на золотую цепочку, и улыбнулся:

— Сустав пальца святого Христофора, покровителя странствующих.

— За него я заплатил тебе двенадцать гульденов. По-моему, ты не заслужил такого подарка.

— Увы, не заслужил.

— Надеюсь, он настоящий. Уж за такие-то деньги… — Фридрих осекся, сдерживая слезы. — Иначе тебе еще и за него придется отвечать. А если он настоящий, то охранит тебя. Да не оставит тебя Господь, Дисмас.

— И вас, дядюшка.

Часть вторая

18. Кунрат, Нуткер, Ункс

В день поминовения святого Иосифа Аримафейского,{15} в 1519 год от Рождества Христова, необычная компания монахов-паломников — бывший швейцарский наемник (впоследствии торговец мощами), три германских ландскнехта и меланхоличный нюрнбергский живописец — переправилась через Эльбу и двинулась на юг.

Дисмас правил повозкой, сидя в безмолвном соседстве с Дюрером. Ландскнехты ехали верхом: один впереди, двое сзади. Звали ландскнехтов Кунрат, Нуткер и Ункс. Дисмас не пытался завести с ними разговор. Как и все ландскнехты, эта троица безумно гордилась своими яркими одеяниями, напоминавшими мундиры папских гвардейцев в Ватикане. Дисмас злорадно заставил ландскнехтов облачиться в монашеские рясы грубой шерсти. Ландскнехты поввозмущались, но подчинились.

В отместку они надели щегольские наряды под рясы с куколями, но не по времени теплая погода обратила их дерзость в пиррову победу. Дисмас удовлетворенно наблюдал, как франты беспрестанно почесываются, обливаясь потом.

Как и все ландскнехты, Кунрат, Нуткер и Ункс были нахальны, спесивы и грубы. Они по поводу и без повода перебрасывались сальными шуточками, заливались хохотом, если лошадь пускала ветры, и глумливо рассказывали о всяких жутких случаях. Ландскнехты обсуждали Дисмаса вслух, словно его не было рядом, и насмехались над ним самым издевательским образом.

Однажды они весь день спорили об изуродованных ушах Дисмаса, пытаясь определить, к какому подвиду гоблинов его следует отнести. В другой раз предметом дискуссии стала скотоложеская содомия — любимая тема ландскнехтов, поскольку они давно прозвали швейцарских райзляуферов «коровопорами». Остроумие било из них фонтаном.

Не обращая внимания на этот обезьянник, Дисмас молил святого Франциска ниспослать ему долготерпение. Устав от молитв, он начал прикидывать, скольких сумеет уложить, прежде чем прикончат его самого. Он наверняка справился бы с одним, а может, даже и с двумя, но уж никак не с третьим. Ландскнехты были отличными бойцами. Пропуская мимо ушей зубоскальство спутников, он сосредоточился на предстоящей безнадежной операции.

Не выдержав издевок, Дюрер решил встать на защиту Дисмаса. А может, надеялся таким образом отыскать путь к примирению с приятелем.

— Эй, красотки, — крикнул он, — неужели у вас нет других тем для разговора, кроме дебильных шуточек о скотоложестве?

Нуткер заржал:

— Слыхал, Кунрат? Маляр назвал нас красотками!

— Ну, раз мы красотки, пусть вдует нам