Сказки зимнего перекрестка - Наталия Ипатова

— Да, но это нас не… Это бабушка учит тебя задавать взрослые вопросы?

— И добиваться ответов. Па, ты очень ненавидишь этих тварей.

— Именно они учили меня ненависти. И все же до сих пор есть вещи, которые не укладываются в моей голове. Они убивают себе подобных. Они унижают таких же, как они сами. В своих жестоких играх они достигают таких чудовищных извращений, что невозможно порой поверить, будто эти твари наделены разумом. А кроме того, они грязные, от них плохо пахнет, и они не умеют вести себя за столом. Хотя ты, пожалуй, не знаешь, каково это.

— Есть знание, которое не приносит пользы, — пошутил Туолле. — Как, скажем, знание дурных манер.

— …но, пойми меня правильно, малыш, я не хочу говорить о них здесь и сейчас. Давай поболтаем о тебе. Скажи, тебе позволено драться с другими мальчишками, или бабушка Антиль растит тебя как оранжерейный цветочек?

— Мне уже дважды оперировали нос, — признался Туолле.

— Больно?

— Нет, я же сплю. Потом больно. Однако считается, что принцу негоже щеголять сломанным носом.

— А мама? — осторожно спросил Рикке. — Она находит для тебя время?

— Она королева, — пожал плечами его сын. — Па, мне нужно спросить…

Рикке ухмыльнулся. Туолле находился в самом расцвете почемучного возраста, и было, честно говоря, непонятно, где он находит время ломать носы себе и другим.

— Па, какая вышла бы разница, если бы я был принцессой? Почему мне все тычут в лицо моей исключительностью? Чем мужчина отличается от женщины?

— Тебе умно ответить или как?

— Без шуток, па.

— Мужчина и женщина проходят разные школы. Мужчина всю жизнь учится жить, а женщина — любить. Когда встречаются мужчина и женщина, считающие себя достойными друг друга, они меняются. Мужчина вручает женщине свою жизнь, а женщина ему — свою любовь. Мне кажется, мужчина при этом в выигрыше.

Он усмехнулся.

— Но ведь мужчина не умирает!

— Да, но теперь он имеет то, за что ему стоит умереть, а это — великий дар.

— Меня больше учат быть королем, а о том, что я — мужчина, только говорят. Они делают сейчас проект «Призрак», ты знаешь? Это конец войне. Единственный способ не дать им стереть себя с лица земли. Но это — бегство. И в свете «Призрака» им нет никакой нужды в короле-мужчине, который, как ты говоришь, знает, за что он сражается и умрет, если нужно. Я им не нужен, па!

— Тебе это сказали? Или дали понять?

— Нет, — хмуро признался Туолле. — Но я размышлял.

— Такие разговоры велись до твоего рождения. Это я от тебя скрывать не буду. Но самый его факт все изменил и все расставил по-новому. Ты появился зримо и осязаемо. Ты всех заставил с собой считаться. Ты их всех покорил. Ты уже не причуда. Ты — маленькое чудо, Туолле. Тебя любят не потому, что ты кому-то нужен или не нужен, а потому, что ты есть, и было бы ужасно, если бы тебя не было. Ты поймешь, когда у тебя будет сын. Ну а если к тому же маленький принц такой вот гривастый и славный, то он, некоторым образом, становится символом будущего.

— Даже если его нет? В смысле — будущего? Па, тебе не жаль отдавать им этот мир? Неужели ты не врос в него так, что сердце разрывается по каждому кузнечику?

— Я не гляжу туда, Туолле. Пока они еще завершат «Призрак», ты успеешь вырасти, а я могу и не дожить.

— Па, — сказал Туолле, — я хочу вырасти настоящим мужчиной. Научи меня.

12. ЭТА НОЧЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Обычно Локруст на своем сундуке с книгами спал тревожнее бродячего пса, мышиный шорох непременно будил его: кто знает, может, мышь собирается грызть его драгоценные пергаменты! Однако этой ночью маленький чернокнижник забылся как младенец, скрестив на груди скрюченные ручонки и прижав колени к животу. Кошмары шли сегодня другой дорогой, он тихо и ровно дышал и был от души разочарован, когда звяканье железного кольца с наружной стороны двери вырвало его из редкого блаженства.

С мстительной неторопливостью он запалил лучину, потому что пробираться к выходу ощупью, меж нагроможденными одна на другую склянками с множеством разных снадобий, было бы по меньшей мере неразумно, а по правде говоря — вообще опасно. Проклиная кухарок, которые не могут потерпеть с больным зубом до утра, Локруст долго возился с тяжелым ржавым запором: он не умел заставить служить себе обыденные вещи.

Когда он управился с ним, то рассеянно заморгал на яркий факельный свет.

— Ты не торопишься, Локруст, — сказал ему герцог д’Орбуа.

— Монсеньор, — пролепетал чернокнижник, спросонья не соображая, что преграждает ему дорогу. — Вы… в такое время? Сами? Вам стоило приказать… послать…

— Впусти меня.

Локруст отскочил с порога и поспешил запалить лампу. Герцог огляделся по сторонам.

— Гляжу, ты тут обжился.

— На то ваша воля, монсеньор. Прошу вас, сядьте… куда-нибудь.

— Я пришел сам, — сказал герцог д’Орбуа, — потому что хочу поговорить с тобой о моей дочери Агнес. И не хочу, чтобы об этом кто-то знал.

Лампа наконец подчинилась Локрусту, в комнате стало более или менее светло, ночь отползла в дальние углы, и по выражению лица чернокнижника д’Орбуа догадался, что коснулся той единственной темы, где его власти над жизнью и смертью Локруста недостаточно. Интересы Агнес стояли здесь вперед его воли. А разговор с Власером час назад заставил его заподозрить, что феномен этот вошел в систему. Это следовало учесть, а уж настолько-то он был умен.

Обхватив себя за локти и спрятав кисти рук в складках широких разрезных рукавов, он сделал несколько бесцельных шагов среди творческого беспорядка комнаты и остановился над кушеткой у окна.

— Это он?

— Это Марк, — осторожно отозвался Локруст из дальнего угла.

— Крепко же он спит.

— Я оглушил его наркотиком. Он был сегодня… очень плох.

— Я знаю, — сказал д’Орбуа. — Меня поспешили известить. И эта поспешность меня… тревожит.

— Монсеньор?

Камилл д’Орбуа продолжал глядеть на кушетку с высоты своего роста.

— Я допустил, чтобы это случилось, — медленно выговорил он. — Между тем мне следовало бы знать, что возвышенная дева на серва и не глянет, за опоясанного рыцаря выйдет замуж… а с ратником — сбежит. Моя дочь влюблена, и пошли слухи. Моя… любимая дочь, Локруст. Дочь, которая не боится меня и не врет мне. Я способен это оценить.

— Он молод, — сказал Локруст, — красив и прекрасно воспитан. Что еще нужно девушке?

— Двадцать поколений предков, подтвержденных документально. Ленное владение, доход с которого позволяет содержать жену в подобающей ей чести.