Великий китайский файрвол - Джеймс Гриффитс

href="ch2-3.xhtml#id203" class="a">[228]. Однако поначалу GIFC никаких денег от этого фонда не досталось: чиновники обеспокоились, что скажет Пекин по поводу такой большой выплаты сторонникам «Фалуньгун».

Тем не менее началось мощное финансирование проектов GIFC. По официальным документам, с 2007 по 2017 год FreeGate и UltraSurf получили от BBG почти 12 млн долларов. Впрочем, финансовая поддержка организации, связанной с «Фалуньгун», к тому же активно выступающей против внутренней политики Китая, вызвала вопросы. Посла Китая в США Ван Баодуна это решение крайне возмутило, что неудивительно. В частности, он заявил, что GIFC вместе с «Фалуньгун» не остановятся ни перед чем, чтобы очернить руководство Китая ложными обвинениями, поколебать стабильность в обществе и испортить отношениям между Китаем и США[229]. Но стоило кому-нибудь заикнуться, что финансирование GIFC нужно прекратить или перенаправить деньги кому-то другому, как Хоровиц, Палмер и их союзники в Конгрессе и прессе любыми средствами убеждали Госдепартамент не перекрывать денежный поток. Так, в 2010 году журналисты писали, что Госдепартамент призывали оказать поддержку GIFC со страниц New York Times, Wall Street Journal и даже главный редактор Washington Post[230].

В немалой степени лоббистам помогли выборы в Иране в 2009 году. После массовых протестов в стране ужесточили контроль за интернетом. В результате жители начали повально скачивать UltraSurf и FreeGate. В Вашингтоне антииранские настроения разделяют как республиканцы, так и демократы. В прессе протесты все чаще называли Twitter-революцией, что играло на руку поборникам свободного интернета. В июне 2009 года влиятельный консервативный публицист Эндрю Салливан разразился серией постов на сайте журнала The Atlantic. Салливан когда-то поддерживал войну в Ираке, но потом стал резко критиковать ее, а также прославился поддержкой псевдонаучных расовых теорий на страницах журнала The New Republic. По поводу ситуации в Иране он писал, что Twitter стал критически важным средством организации сопротивления[231]. В интервью National Public Radio (NPR) журналист Wall Street Journal Йохи Дризен пошел еще дальше, заявив, что эта [революция] не состоялась бы, если бы не было Twitter[232]. Бывший советник по нацбезопасности при Джордже Буше-младшем Марк Пфайфль даже предлагал номинировать Twitter на Нобелевскую премию мира[233].

Трудно не согласиться с тем, что, если бы не Twitter, миллионы людей на Западе так и не узнали бы о протестах в других странах или просто не заинтересовались бы ими. Однако на месте событий Twitter в целом мало на что повлиял. Развенчивая миф о Twitter-революции, журналист Евгений Морозов писал: на момент начала протестов пользователей Twitter в Иране было менее 0,027 % населения, а большинство популярных иранских аккаунтов в Сети принадлежали представителям иранской диаспоры. В своих твитах они пересказывали, что им присылали родственники и друзья с места событий. Да, с помощью Twitter распространялась информация о протестах, но главным образом на Западе и на английском языке. В самом же Иране протестующие говорили на фарси и пользовались более традиционными методами для связи друг с другом, население в своей массе вообще никак не следило за происходящим в Twitter[234]. На эти факты никто не обратил внимания. Через несколько месяцев после того, как протесты стихли, в Wall Street Journal вышла колонка редактора, где утверждалось, что один Twitter сделал больше для свержения режима в Исламской Республике, чем все годы санкций, угроз и переговоров в Женеве, вместе взятые[235].

Были в Иране и те, кто следил за социальной сетью, – цензоры. С самого начала они с подозрением отнеслись к этой компании из Кремниевой долины, которую ведущие западные медиа считали вдохновителем и администратором протестов, охвативших страну. И эти подозрения вполне оправдались, когда один молодой сотрудник Госдепа допустил серьезную ошибку. Джаред Коэн написал основателю Twitter Джеку Дорси по электронной почте и попросил его отложить плановые профилактические работы, которые предполагали отключение сервиса на несколько часов. Еще более необъяснимыми выглядят дальнейшие действия Госдепа: заместитель госсекретаря по связям с общественностью Пи Джей Краули в интервью New York Times говорил: «Мы просто обратились к ним и сказали: “Сейчас в Иране непростое время. Кажется, Twitter играет в этих событиях не последнюю роль. Можно пока не отключать сервис?”»[236]

Если к тому моменту существовало предположение, что в иранских протестах не обошлось без участия США, то после признания Госдепа в использовании своего влияния с тем, чтобы не дать Twitter уйти на профилактику, подозрения перешли в убежденность. Это дало цензорам в Тегеране, Пекине и других столицах повод еще раз заявить: «смотрите, этим американским соцсетям нет никакого доверия». Нобелевская премия мира не досталась Twitter[237], Махмуд Ахмадинежад во второй раз стал президентом Ирана. Тем не менее осязаемый результат у воображаемой Twitter-революции и ее сторонников на Западе все же был: они предоставили интернет-цензорам по всему миру весомое оправдание их деятельности. В итоге под блокировки попало множество социальных сетей и других сервисов, в том числе и те, с помощью которых недовольные могли бы самоорганизовываться и устраивать акции протеста.

Twitter-революция наглядно показала, какие опасности таит в себе прямое вмешательство государства – особенно если это США – в борьбу за свободный интернет. Существование интернет-цензуры часто оправдывается тем, что иностранные технологии и сервисы угрожают национальной безопасности, поэтому их следует блокировать так же, как и террористические организации. Это означает, что борцам за свободный интернет, выступающим за технологии, потенциально опасные для автократических режимов, нужно следить, чтобы противникам не показалось, будто борцы преследуют интересы других государств. Интернет – не орудие американского империализма, однако это не мешает другим людям так его позиционировать.

В случае Китая прямое американское финансирование попыток «Фалуньгун» обойти Великий файрвол могло повредить делу борьбы за свободный интернет даже несмотря на чудовищные репрессии и непрекращающуюся кампанию по очернению движения. Судя по всему, в Вашингтоне со временем это тоже поняли: то ли риск был слишком велик, то ли не хотели и дальше злить китайских коллег. Ся прекрасно понимал, чем это чревато.

После событий в Иране мощный потоков финансирования FreeGate и UltraSurf начал иссякать. Согласно официальным документам, последний контракт правительства США с GIFC истек в 2016 году. «В последние годы наше сотрудничество прекратилось», – говорит Ся. К несчастью для него и пользователей его разработок, финансирование интернет-цензуры, напротив, увеличилось, и теперь пользоваться FreeGate в Китае очень сложно.

FreeGate и UltraSurf не раскрывают точные данные о количестве пользователей. По собственному опыту и общению в среде борцов за свободный интернет я могу сказать, что количество людей, которые пользуются