Девочка (не) Джеймса Бонда - Евгения Халь

обнимать Аню двумя руками. Она, вытянувшись во весь рост, лежала на нем, вцепившись в его грудь.

— Ой, мама! Вы убились, Кит! — заплакала она. — Можете шевельнуться? — она принялась гладить его лицо. — Посмотрите на меня! Пожалуйста! Вам очень больно, да?

— Нет, что ты! — поморщился он, едва переводя дух. — С утра прямо мечтал, как бы где прилечь. И вот вселенная услышала мою молитву. Я полежу еще малёхо, лады?

— Да, конечно! А я пока скорую вызову. Ой, а у меня же мобильника нет! Я тогда позову кого-нибудь. Сейчас домой вернусь и с домашнего телефона вызову медиков. А вы лежите! Если у вас поврежден позвоночник, то вам двигаться нельзя, — она попыталась вскочить, но Стальной дернул ее за руку, и она упала обратно нему на грудь.

Ее лицо почти прижалось к лицу Стального. Пухлые губы приоткрылись от ужаса. Она часто моргала.

— Не нужно никого звать, — медленно произнёс Стальной, борясь с желанием впиться поцелуем в ее губы.

— Вы меня спасли. Если бы не вы… — прошептала она и прикоснулась ртом к уголку его губ.

Прикоснулась очень нежно, почти невесомо. Но Стального пробил электрический ток. Он закрыл глаза. Всё! Никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу. Кажется, сейчас он пошлет к чертям всё! Вот вообще всё! И никуда не полетит. Аня по-своему истолковала его молчание и закрытые глаза. Она погладила его по щеке.

— Вы слышите меня, Кит? Вы в сознании? — прошептала она, приподнимаясь и с мучительной надеждой вглядываясь в его лицо.

В кармане Стального зазвонил служебный телефон. И это вернуло его в реальность.

— В полном, — он осторожно начал подниматься. — Гоц-тоц-перевертоц, бабушка здорова, — Стальной сел и выдохнул: — Фууух! Гоц-тоц-перевертоц, кушает компот, — он покачал головой, разминая шею и повел плечами, проверяя, не заклинило ли спину. — Гоц-тоц-перевертоц, и мечтает снова. Гоц-тоц-перевертоц, пережить налёт! — Стальной аккуратно отодвинул Аню и встал, едва коснувшись одной рукой асфальта.

Ему повезло. Тренированное за долгие годы тело само сгруппировалось и на автомате упало на правильные точки. Одна из них, та, что помягче, болела. И, наверняка, под одеждой уже расползался на оба полупопия багровый синячара. Ну ничего. Главное, что в бассейн идти не нужно. А то в Москве с синей попой очень опасно раздеваться в людных местах. Народ подумает, что шалуны зашлепали Стального до синяков и захочет присоединиться.

Стальной достал из кармана ключи и завел байк.

— Падай, — он сел на байк и похлопал по сиденью позади себя.

— Вы уверены, что вам можно за руль? А если у вас сотрясение? — заволновалась Аня.

— А если бы я патроны вёз? — не удержался Стальной.

— В каком смысле? — не поняла она.

— Извини, все время забываю, что ты маленькая, и не понимаешь моего тонкого юмора. Так говорили во времена моего советского детства. Падай, девочка! Времени нет. В крайнем случае, если дедушку Кита по дороге хватит Кондратий, так будешь меня в больничке кашкой кормить с ложечки. Скажешь, что ты — внученька моя единственная, кровинушка ненаглядная.

Ядрён батон! Какую же чушь он несет, пытаясь скрыть неловкость. Разрушить тонкое, почти интимное очарование, которое возникло между ними. Ее искренний испуг, ее забота о нем. Эти тонкие руки, которые так крепко его обняли! Это маленькое и хрупкое тело, которое прижалось к нему, пытаясь оттянуть его боль на себя! "Вы меня спасли. Если бы не вы…" — шептала она. Если бы не он, ты бы, девочка, пила чай с бабушкой. А не лазила бы по ржавым лестницам. Но ей даже в голову не пришло его обвинять. Лучше бы кричала и крыла матом. Ей-богу! Потому что вот так… он реально может поверить, хотя бы на одну секунду, что в его жизни, наконец, появился светлый и теплый человечек. Настоящий. Искренний. Верный. Такой, как Янка. Ууууу… поплыл ты, Стальной. Ох и поплыл! Давай-ка, завязывай с лирикой. Асисяй-любоф-кыно выбрось из головы. От этого всего есть только одно противоядие: цинизм в лошадиных дозах. Потому тебя и несет. Боишься ты. До одури боишься доброты, теплоты и человечности. Боишься красавицу, которая может поцеловать чудовище и расколдовать его. А потом что? Сказка на этом обрывается. Может, красавица и ее тюнингованное чудовище и жили потом счастливо много лет. А вот вы с мелкой сдохнете. Оба. Потому что ты, Стальной, как дуст, травишь всех и всё вокруг себя.

— Не смешно, — буркнула Аня, шмыгнула носом и послушно уселась сзади.

— Обними меня покрепче, а не то свалишься, — приказал Стальной, завел байк, убрал поддержку и нажал на газ.

"Харлей" заревел и вылетел со двора. Аня обняла Стального и прильнула к нему всем телом. Стальной довольно улыбнулся. Даже боль от ушиба немного отступила. Он опустил глаза, рассматривая ее детские пальцы с прозрачным розовым лаком и короткими ногтями, которые вцепились в его куртку на животе. Пара тонких серебряных колечек блестела в свете фонарей. Она так крепко сжала пальцы, обнимая его, что они побелели. Стальной осторожно погладил ее по руке. Не целуй меня, красна девица. Не нужно! Я не аленький цветочек. Я — рваная рана в форме цветка, которая остается от разрывной пули. Я — укус вампира, из которого всё время сочится по капле теплая свежая кровь.

Аня

Ветер в лицо. Запах грубо выделанной кожи от его "косухи". Я крепко обнимаю Стального двумя руками. Так бы и ехала всю жизнь. Пожалуйста, пусть эта дорога никогда не заканчивается! Он — большой и мощный кит. О его широкую сильную спину разбивается ветер и неудачи. Ничего не понимаю. Но неизвестность меня не пугает. Потому что с таким мужчиной нужно знать только одно: он рядом и от всего защитит. Поэтому можно рвануть даже на край света.

Я так замечталась, что даже не заметила, что "Харлей" остановился.

— Приехали! — Кит спрыгнул с байка, одновременно придерживая его, и подал мне руку.

Я огляделась. Темнота, где-то тускло светит фонарь, который почти ничего не освещает. Крошечные домики, больше похожие на сараи. Густые заросли лопухов. Больше всего это напоминает окраину промзоны.

— Пойдем, — Кит взял меня за руку, толкнул облезшую зелёную калитку и пошел по узкой тропинке, продираясь сквозь высокие кусты, за которыми прятался деревянный одноэтажный дом.

Едва мы поднялись на расшатанное крыльцо, как дверь, покрытая коричневой краской, распахнулась. На пороге появился высокий мужчина лет тридцати в тельняшке. Настоящей тельняшке, а не в ее гламурном московском варианте от "Гуччи".

— Наше вам с кисточкой! — раздался из-под густой бороды хриплый бас.

Борода была не из барбершопа,