Тайный детонатор - Владимир Васильевич Каржавин

В тылу тоже проблем хватало. Часто психические болезни были следствием истощения. Появился даже новый термин «дистрофический психоз». Проще говоря, люди сходили с ума от голода. Особенно это было характерно для тех, кто перенес Ленинградскую блокаду. У них наблюдалось помраченное сознание, хаотичность движения, бессвязность речи. Помочь чисто медицинскими методами было почти невозможно, а обеспечить полноценным питанием врачи не могли. А уж если потерял продовольственные карточки, это все — голодная смерть.

Весной 1945-го их госпиталь оказался в пригороде Праги, а затем в Германии. Здесь его и угораздило подорваться на мине. Их «Виллис» подбросило и развернуло, да так, что двое, сидевших на передних сиденьях, были убиты. Лишь он отделался контузией и ранением в ногу и на всю оставшуюся жизнь стал ходить, прихрамывая.

Там же, в Чехии и Германии, он испытал потрясение. Нет, не от вида убитых и контуженых, к этому он привык. Потрясение было в другом. Его, как и всю молодежь Страны Советов, учили, что все самое лучшее у нас, где после прогнившего царизма наступила свобода. И что же он увидел? В небольших городах, вроде его родного шахтерского Горноуральска, аккуратные кирпичные домики с садиками. К ним вели убранные, несмотря на войну, улицы. А из женщин никто не ходил в рваных чулках и промасленных спецовках. С грустью и тоской вспоминал он родной городок, бревенчатые дома, покосившиеся заборы и запущенные огороды — все это мало походило на аккуратные, пусть и небольшие особняки в окружении садов, клумб и цветов. А ведь там жили такие же рабочие-шахтеры, как и на Урале. Что же касается деревни, куда он летом приезжал к тетке… тут лучше не вспоминать. Как зло сказал один из раненых: «У немцев свиньи лучше жили, чем люди в его колхозе».

Ну, хорошо, это война. Закончится — восстановим хозяйство и заживем счастливо. Но шли годы. Хозяйство восстанавливалось, а люди как жили, так и жили, за исключением тех, кто проживал в больших городах и относился к категории начальников. Избы, бараки. В лучшем случае комната в коммуналке — это все осталось. А к ним добавились подвалы, землянки и ветхие строения, которые лишь условно можно было назвать жильем.

Он приезжал в свой родной Горноуральск. Родителей в живых уже давно не было. Старший брат погиб в 1941-м под Москвой. И в их доме поселились дальние родственники, тоже шахтеры. Работали шахты, выполняя и перевыполняя план, люди зарабатывали неплохо. Но все пропивали, поскольку купить было нечего.

Он изучал психику человека, и это его притягивало. Особенно его интересовали вопросы: почему самый обычный человек вдруг совершает необдуманный поступок? А с другой стороны, почему недовольство остается внутри человека, а не «выплескивается» наружу? Может, именно поэтому большие массы людей хранят недовольство в себе? Страх? Возможно, но только ли страх? Не только, не только… Нужна искра, взрыв, под влиянием которого страх отойдет в сторону и раскрепостит человека: одного, десять, тысячу, десятки тысяч.

Он сторонился политики, но она постепенно проникала в его сознание. В школе, а потом и в институте он считал, что забастовки, акции протеста присущи странам, «страдающим от гнета капитала». События во Франции, в Италии, в других капиталистических странах были тому подтверждением. Но в 1953 году в ГДР, стране социализма, произошли массовые выступления рабочих, недовольных низкими расценками. Рабочих! А уж затем их поддержали многие другие граждане.

В 1956 году были кровавые события в Венгрии, тоже стране социализма. Как только не клеймили в газетах и по радио тех, кто восстал против существующей власти: фашисты, бандиты, подонки. Но он по-своему осмыслил происшедшее — бунтовали, значит, были причины. А раз так, надо людей не давить танками, а дать им возможность высказать свои требования. И, если они законны, выполнять их.

…Юрий Григорьевич почувствовал голод. Поднялся, приготовил себе яичницу. Снова выпил, закусил, усмехнувшись, что, находясь в плену воспоминаний, забыл яичницу посолить. А воспоминания не отпускали.

В том же 1956 году в стране произошло эпохальное событие. На XX съезде КПСС Хрущев разоблачил культ личности Сталина. Это произвело неизгладимое впечатление. Страх за сказанные слова, за действия, которые могли бы расценить, как враждебные советской власти, стал уходить. Он уже не боялся, что на него напишут доносы за критику начальства, и верил: скоро, совсем скоро люди будут выходить на митинги и демонстрации не только седьмого ноября или первого мая. Но время шло, а люди продолжали возмущаться по поводу плохого снабжения продуктами и убогих условий проживания, а на митинги не выходили.

В следующем, 1957-м, произошли кровавые события в Тбилиси, где народ не принял хулу в адрес умершего вождя и вышел на улицы, устроив беспорядки. А вскоре, отдыхая в санатории, он познакомился с одним человеком, бывшим партийным работником. Иван Анисимович, так того звали, преподавал историю и поведал правду о Кронштадтском и Тамбовском восстаниях 1921 года. Оказывается, не белогвардейцы их организовали, как было принято считать. Сами матросы, сами крестьяне, доведенные до отчаяния, с лозунгом «Советы без коммунистов» взялись за оружие. «Не боитесь такое говорить?» — спросил он Ивана Анисимовича. «А чего мне бояться? — ответил тот. — Я десять лет отсидел. Никого не боюсь».

В конце того же 1957 года, будучи в командировке в Ленинграде, он узнал о событии, которое его очень заинтересовало. Оказывается, в мае в городе, который считался колыбелью революции, произошел бунт. Бунтовали… футбольные болельщики. А причина была простая: любимая команда проигрывала 1:5. И когда до окончания матча оставались считаные минуты, кто-то из болельщиков, явно под хмельком, выскочил на поле, оттолкнул вратаря и встал вместо него в ворота. Милиция его скрутила, но на помощь самозваному вратарю бросились десятки пьяных болельщиков, благо спиртное в буфетах стадиона свободно продавалось. Местные власти к такому повороту событий были не готовы, в результате чего завязалась массовая драка. Многие из болельщиков были арестованы, но информация дальше Питера не пошла.

Ну ладно, матросы, крестьяне — они из далекого прошлого. Немцы и венгры — европейцы, они какое-то время жили при демократии. А когда же наши советские граждане заявят о себе? Жители Тбилиси не в счет: причина их выступления не экономика, а личность Сталина. И питерские болельщики тоже не в счет — чего не сделаешь с пьяных глаз.

И советские люди заявили о себе! Волей случая конференция врачей-психиатров проходила в Ростове-на-Дону в сентябре 1962 года. То, что он услышал от местных коллег, которые, рассказывая, оглядывались по сторонам, повергло его в шок. Оказывается, в