Обещания богов - Гранже Жан-Кристоф

Прежде всего, вычислить преступника и держать это в тайне. Никаких арестов, никаких отчетов, ничего. Потом со всей осторожностью шепнуть имя убийцы на ухо Пернинкену и в качестве премии получить право уладить это дело как можно деликатнее.

Что останется? Только незаметно убрать виновного… Бивен мог взять это на себя, и он уже знал, как будет действовать. Предложит заняться преступником лично – и закроет, можно сказать, дело в одиночку.

Он зажмурился и потянулся на скамье.

Может, так ему наконец удастся выбраться из этой западни.

30

Уютно устроившись в своей любимой тачке, Минна фон Хассель видела жизнь в розовом свете. Таков был цвет сумерек на сухих землях вокруг Брангбо (она выкатила свое импровизированное кресло за пределы ограды) и цвет коньяка, который она потягивала вот уже больше часа.

Немного похолодало, и Минна завернулась в шотландский плед. Волшебный час. Час передышки. Пациенты поужинали, скоро заснут. Безумие тоже немного отступило. И право слово, день был не такой уж ужасный…

Во всяком случае, не больше обычного.

Она чуть не охрипла, убалтывая приехавших к больным растерянных родственников: война приближается, скоро посыплются бомбы, что будет с пациентами? Что до Ганса Нойманна, он оправлялся от укусов и дожидался в своей камере, пока вылупятся комариные яйца. «Змеиный ров» тоже вел себя более-менее спокойно. А отец Бивена желал непременно видеть сына, чтобы в очередной раз изложить свою историю про газ в трубах. Короче, рутина…

Минна была довольна еще и тем, что прибыли новые партии морфина и снотворных. Истинное чудо. А еще тем, что кое-кто из местных крестьян решил продать ей плоды нынешнего урожая. Может, ей и удастся наладить работу Брангбо как нормальной клиники…

Сейчас она сидела здесь, и ей было хорошо; ноздри заполнял запах земли и скошенной травы, она смотрела на свежесжатые поля с их черной землей, усеянной снопами соломы. Конечно, сквозь бойницы в крепостной стене и решетку ворот ее разглядывали несколько больных, отпуская сальные шутки или бормоча что-то непонятное, но к этому она привыкла: это была часть повседневной жизни. Они оставались ее пациентами, ее детьми, ее опорой.

Внезапно одна деталь нарушила благостность момента: на горизонте клубилось облако пыли. Или приближающийся дилижанс, или орда кровожадных шайеннов[62]. Очень вовремя: на Минне все еще была ее ковбойская куртка.

Клубы дыма принимали все более отчетливые очертания. Она вылезла из тачки, спрятав бутылку коньяка в складках пледа. Сложив руку козырьком, она вглядывалась в даль, ожидая, что́ же вынырнет из облака.

С удивлением увидела мотоцикл с коляской, «БМВ R12», военная модель, уже не первой молодости. Сначала она запаниковала: нагрянуло гестапо. Но, вглядевшись получше, поняла, что ни на водителе, ни на пассажире нет военных касок. Наконец они оказались в нескольких десятках метров, надвигаясь в грохоте мотора и дыме.

Один выключил двигатель, другой с трудом выкарабкался из коляски мотоцикла. Это был коренастый человек, ростом не более метра шестидесяти пяти. Он снял мотоциклетные очки и кожаный шлем. Как и на водителе, на нем был длинный черный плащ, что явно не предвещало ничего хорошего, – один из любимых прикидов гестапо.

Пока опадала пыль, человек стянул свою кожаную сбрую, сложил ее и запихал поглубже на пассажирское сиденье. На нем был военный китель, не сходившийся на животе, брюки для верховой езды и побелевшие от пыли сапоги. Он осторожно нацепил маленькие очки с диоптриями и направился к ней.

Мужчина шагал как бычок – косолапя, ссутулившись и опустив голову, словно тащил ярмо. Лет пятидесяти, с животиком, наетым свининкой с капустой, он был рыжим и выглядел непробиваемо жизнерадостным.

В своих круглых, как стеклянные пузырьки, очочках он напоминал персонаж детских книжек. Морковного цвета веселая пухлощекая физиономия, обрамленная широкими бакенбардами, а посередине – шишковатый нос, заканчивающийся забавной бульбочкой более темного, почти фиолетового цвета.

Он замахал ей, будто они были хорошо знакомы, и расплылся в улыбке от уха до уха:

– Фройляйн фон Хассель!

Она двинулась вперед нетвердым шагом – с коньяком она явно переборщила.

– Это я.

Он выбрал крепкое долгое рукопожатие, странный жест для военного, пусть даже расхристанного. По нынешним временам обычно приветствовали, вскидывая руку так, что едва не выворачивали плечо.

– Я профессор Эрнст Менгерхаузен.

– Чем могу быть полезна?

Ее вялая рука была зажата в лапе зверя. Теперь этот тип стоял всего в нескольких сантиметрах от нее. За стеклами очков его черные быстрые глазки напоминали арбузные зернышки.

– Я руковожу комиссией по гигиене и этике госпиталей рейха.

– Я не знаю, что это за комиссия.

Мужчина отступил и, подобно Минне за минуту до этого, сложил ладонь козырьком, словно чтобы лучше разглядеть ту груду развалин, которую она упорно именовала «институтом».

– Нам поручили проверить санитарные условия в госпиталях Бранденбурга.

– Вы… психиатр?

– Вовсе нет, – прыснул он. – Гинеколог и акушер!

– Не вижу связи с…

– Все очень просто. Мы начали с акушерских служб в государственных больницах и частных роддомах. Теперь власти рейха доверили нам инспекцию других заведений.

Минна совершенно протрезвела. Она всегда страшилась подобных визитов. Было немыслимо, чтобы ей позволили делать в этой дыре все, что она пожелает. Они закроют Брангбо.

Рефлекторно она бросила взгляд на водителя мотоцикла, который курил, прислонившись к своему агрегату. Настоящий амбал, вроде телохранителя, но с интеллигентным лицом, в прозрачных очках и с аккуратно зачесанной набок прядью. Оба гостя были странными.

– Вы… вы хотите войти?

– Благодарю вас, нет. Полученные нами отчеты вполне исчерпывающи.

– Отчеты?

– В основном от родственников душевнобольных.

Минна сдержала ругательство: ее, которая из кожи вон лезла, чтобы обеспечить пациентам достойное существование, и каждый день принимала хнычущих родственников, в качестве благодарности заложили, как вульгарную торговку сигаретами на черном рынке.

Менгерхаузен по-прежнему улыбался. Его густая шевелюра и внушительные бакенбарды пенились вокруг его физиономии, как светлое пиво.

– Не стоит разочаровываться в людях, – самым добродушным тоном утешил ее он. – Родственники всегда неблагодарны. Они никогда не видят, что стакан наполовину пуст.

В ее случае стакан давным-давно разбился, и этот человек прибыл объявить ей, что у нее осталось несколько дней, чтобы подмести осколки.

– Я привез вам фотографии, – добавил он, доставая из-под мышки пыльный портфель.

Сначала он тщательно отряхнул клапан, потом подул. По мере того как проступал натуральный цвет кожи, Минна поразилась его сходству с шевелюрой прибывшего. Маленький кожаный человечек.

Он запустил руку внутрь и вытащил из портфеля пачку снимков. На них было величественное здание в барочном стиле где-то в пустынной сельской местности.

– Замок Графенек! – пояснил он. – Недалеко от Гомадингена, в Верхней Швабии.

– И что? – холодно поинтересовалась она.

– Меня к вам послало само Провидение, Минна. Я ведь могу вас так называть, правда? Вначале замок использовался как центр приема инвалидов, но мы его целиком перестроили, чтобы он мог принять новых пациентов.

– Каких именно пациентов?

Менгерхаузен подбородком указал на обветшалую стену, все проемы которой были словно украшены живыми гаргульями – сумасшедшими, которые тянули шею, пытаясь разглядеть через решетки, что происходит.

– Душевнобольных!

Минна не ответила. У нее кружилась голова. Она чувствовала, как внутри разливается тоска, мало-помалу пропитывая ее целиком. Этот человечек был посланцем смерти.

– Я решил все-таки принять ваше приглашение.

– Мое приглашение?