Изумруд - Алина Политова

заставили дышать его драконовским перегаром? — С прежним спокойствием спросила

Рене. Ни упрека, ни искры смеха в ее глазах не было. Просто говорила лишь бы

говорить. Кажется ей хотелось спать.

— Если бы я любила его, я бы не заметила этих мелких неудобств. — Совершенно

искренне ответила я.

— Разве мы говорили о любви? — Тихо произнесла она. — Глупо это все, Клер. Давай

не будем заниматься ерундой и обсасывать какой-то дурацкий половой акт. Мы же не

в мыльной опере, правда? Я очень устала, я пойду, хорошо? Увидимся вечером.

И она ушла. Ушла, оставив меня сидеть с открытым ртом, из которого готова была

вырваться очередная остроумная, на мой тогдашний взгляд, мысль, призванная

спрятать то смятение, в которое повергли меня ее последние слова. Оказавшись

одна, я вдруг остро ощутила одиночество. Казалось, Рене ушла не только из моего

дома, но и из моей жизни. Это субъективное чувство длилось лишь секунду, но как

страшна была эта секунда! И как больно мне было! Я отвернулась к стене и

заплакала. Не знаю почему я плакала. Мне было страшно и радостно одновременно.

Казалось, мое сердце обнажилось, с него сдернули пыльный покров, в который оно

куталось много лет и открыли свету. Такому яркому, обжигающему и новому. Слишком новому для меня. И мне не хотелось больше думать и анализировать. Хотелось ЖИТЬ!

Хотелось быть рядом С НЕЙ, не обмозговывая долго и нудно в своей голове причины

и следствия.

Я родилась.

5

Все изменилось. И я, и Рене, и мир вокруг нас. Я стала размазней, Рене стала холодной и чужой, а мир поменял свое праздничное летнее лицо на слезливую дождливую мину. Нет, следующие дни внешне были такими же как и предыдущие (ну если не считать гадкой погоды), но только лишь внешне. Мы вели себя так, будто между

нами ничего не произошло, порой мне казалось даже, что она действительно все

забыла, и для нее это ничего не значило. Но я не верила ей больше, не верила ее притворному равнодушию и все такое. Ну по крайней мере мне НЕ ХОТЕЛОСЬ в это верить. Это бы меня убило, точно говорю. Потому что я превратилась в мартовскую кошку. В моей голове осталась только Рене, в моих мыслях, мечтах, снах — везде была Рене. Не было больше прошлого и будущего, остались только те мгновения, когда я могла быть рядом со своей возлюбленной, дышать с ней одним воздухом и, если очень повезет, касаться ее. Но Рене стала странной. Она видела мое щенячье обожание, которое я, будучи не опытной в чувственных делах, не пыталась и не хотела скрыть, но это делало ее какой-то настороженной, раздражительной и пугливой что ли. Мне хотелось целовать ее, а она шарахалась от меня как черт от ладана. Даже когда я просто обнимала ее как бы невзначай, она напрягалась и старалась высвободиться. Меня это угнетало страшно, и я часами могла выдумывать оправдания ее холодности. Вечерами Рене уходила едва начинало темнеть, а я бродила вместе с собакой вокруг Большого дома, не замечая веселящуюся публику и огрызаясь на шуточки Джулиуса и остальных.

Потом начались дожди и стало совсем тоскливо. Я перестала носить изумрудовские тряпки и стала одевать джинсы и спортивную куртку, которые, к счастью, взяла с собой из дома. Многие тоже переоделись в более теплые мирские вещи. Очарование Изумруда постепенно растворялось в пасмурном осеннем настроении. Все местные товарищи с утра собирались в холле Большого дома и до ночи пили. Пьянство и разврат сбросили с себя радостный летний лоск, став просто пьянством и развратом. Многие разъехались, а те кто остались, раздражали меня все сильнее и сильнее. Поль редко спускался к нам, к нему стали приезжать какие-то серьезные люди в строгих костюмах, они проходили мимо местной публики, брезгливо морща носы, и быстрым шагом поднимались к Полю наверх. Иногда туда вызывали кого-нибудь из девушек. Я не заморачивалась насчет того что там происходит, хотя догадывалась, конечно. Больше меня беспокоило то, что самой мне давно пора было уже отсюда убираться, а я все никак не могла решиться. Жизнь без Рене казалась мне бессмысленной. Самое ужасное, что сама она наверняка была бы только рада избавиться от меня и побыстрее. Любовь странная штука — ты все видишь и понимаешь, но не веришь. И я все на что-то надеялась и надеялась. И надежды мои были совершенно запредельные. Например мне пришло в голову…

— Давай уедем, Рене, — сказала я ей как-то. Мы сидели в холле на диване и смотрели какой-то дурацкий новый боевик, — уедем и будем жить вдвоем. Снимем квартиру. Что тебе здесь делать, а?

Она удивленно посмотрела на меня и тут же снова уткнулась в телевизор.

— Бред сивой кобылы.

— Что? Почему?

Она снова повернулась ко мне.

— Клер, как ты себе это представляешь? Я же не мужчина, я девчонка, понимаешь? Ты ведь хочешь, чтобы мы жили как влюбленная парочка?

— Ну… нет, хотя бы как подруги…

— Бред.

— Почему? Я… Рене, я люблю тебя и просто не могу без тебя существовать, понимаешь? Мне просто нужно, чтобы ты была рядом. В каком угодно качестве! — Ну насчет "люблю" я ей миллион раз уже говорила, ее это вообще-то не трогало особо, а тут вдруг она как-то дернулась и отвернулась.

— Какие замечательные слова, — странным шепотом произнесла она и пренебрежительно хмыкнула, — "в каком угодно качестве", Клер, ты не знаешь о чем ты говоришь.

— Господи, ну почему не знаю! Я знаю о чем говорю! Ну что тебя здесь держит, что?! — Разгорячилась я. Впервые за много дней я увидела в своей возлюбленной какое-то проявление эмоций, и это показалось хорошим знаком.

— Что меня здесь держит? Ты хочешь знать что меня здесь держит?! — Закричала она, но тут же осеклась, увидев, что привлекла внимание пьяной парочки, обнимавшейся на соседнем диване и стала говорить тише. — Я все сделаю, чтобы ты не узнала об этом. Иначе… Черт, твоя дурацкая влюбленность нужна мне почему-то. Но просто я знаю на какой тонкой ниточке она держится. Я знаю, а ты нет. Поэтому для тебя все такое прекрасное и радостное, а для меня это просто боль, понимаешь? Ведь если ты узнаешь когда-нибудь обо всем, Клер, твоя дурацкая любовь испарится, ты о ней даже и не вспомнишь, и ты не захочешь понять меня и то, что чувствую сейчас я. Не захочешь! Потому что будешь меня ненавидеть. И за это, Клер, за это я сейчас ненавижу ТЕБЯ, понимаешь? Заранее! За твою ненависть!

— О чем ты… Я не буду тебя ненавидеть! Что бы я ни узнала о тебе — я не буду тебя ненавидеть, клянусь! — В порыве чувств я схватила ее за руку, но она резко вырвалась и закричала, теперь уже не скрываясь: