Одиночка - Ерофей Трофимов

– А ты чего сделать-то хотел? – неожиданно спросила Степанида.

– Есть у меня мысль, как винтовку казнозарядной сделать, чтоб стрелять быстрее, да без станков, похоже, так в мечтах и останется, – вздохнул парень.

– Вот ведь втемяшилось тебе, – покрутила бабка головой. – Уймись, внучок. И без тебя найдется, кому эдакое придумать. Своей жизнью живи.

– А какая она, моя жизнь? – автоматически спросил Елисей и сам вздрогнул от собственных слов.

Степанида присела на лавку и, вытирая руки мокрой тряпкой, вздохнула:

– Тяжко тебе будет, Елисеюшка. Уж не знаю, за что тебе судьбина такая выпала, да только иной все равно не будет. Смирись, внучок. Смирись и живи, как получится. Главное, заповеди божьи не забывай. А там как бог даст.

– На аллаха надейся, а верблюда привязывай, – грустно усмехнулся Елисей. – Купец давешний так говорил.

– Правильно говорил, – кивнула бабка. – Я вон подумала, нужно будет из ливера начинку к пирогам сделать, – вдруг высказалась она.

– Пироги это здорово, – поспешно кивнул парень, надеясь отвлечь ее от возникшей темы.

По сути, он был с ней совершенно согласен. Ему теперь была только одна дорога. Быть тише воды, ниже травы, чтоб не привлекать к себе внимания. Его знания станут для него проклятием. В этом Матвей-Елисей не сомневался. Не те времена, чтобы вылезать с такой информацией. Впрочем, подобные знания стали бы опасными в любом времени. Или запрут, как умалишенного, или удавят втихаря, чтобы сохранить тайну.

Но ведь никто не мешает ему потихоньку придумывать всякие новинки, способные облегчить ему жизнь. А на вопрос, откуда дровишки, всегда можно сослаться на собственное изобретение. Как, например, с унитарным патроном. Уж это давно напрашивается на выход в свет. Да и просто закапать мозги рассказами о долгой и нудной болезни с потерей памяти не так сложно. Благо язык у него всегда был подвешен. Главное, самому не увлечься и не проговориться.

Степанида закончила разделывать тушу, и Елисей, перетащив все мясо в подпол, принялся под ее чутким руководством превращать уже отмытый ливер в фарш. Тяжелый изогнутый секач кромсал печень, сердце и остальные оленьи органы в мелкое крошево. Работая руками, парень попутно усмехался про себя, как бы ускорила это действо самая обычная мясорубка. Вот и еще одна идея для изобретения. Можно еще попробовать изобрести вечную ручку.

Металлические перья вроде тут уже есть. Осталось придумать, как сделать так, чтобы вместе с ручкой не приходилось таскать с собой еще и чернильницу. За работой он вспомнил, как добыл этого самого оленя, и снова усмехнулся. Возвращаясь домой после стычки, Елисей так задумался, что увидел зверя, едва не столкнувшись с ним нос к носу. Олень еще молодой, явно не сталкивавшийся с человеком, просто не понял, кто перед ним, чем парень и воспользовался.

Стрелял навскидку, но повезло. Пуля ударила зверя прямо в голову под ухо. Тот едва успел сделать два прыжка. Дальше, спустив кровь, Елисей закинул его на кобылку и привез домой. Только потом, перезарядив карабин, парень неожиданно для себя понял, что встреча эта не прошла для него даром. Руки ощутимо подрагивали от избытка адреналина в крови.

– Еще раз так задумаешься в лесу, может так случиться, что и думать больше нечем будет, – выругал сам себя парень, пытаясь успокоиться. – Тут ведь не только олени водятся. Можно и на волков наткнуться. И на мишку. А был бы старый секач, уже б собственные кишки по снегу собирал. Этот зверь в ярость впадает моментально и атакует с ходу.

– Хватит, внучок. Дальше уж я сама, – отвлекла его бабка.

Отдав ей мелко порубленный ливер, Елисей отмыл руки и отправился в дом, решив поставить на печку чайник. К его удивлению, самовара у бабки не было, зато имелся большой медный чайник, в котором она и кипятила воду для чая. Подумав, парень вспомнил, что видел полуведерный самовар в доме, который бабка называла родительским. Этот факт несколько удивил парня. Задумчиво вертя чайник в руках, он так и стоял посреди кухни, пока это не увидела вошедшая бабка.

– Ты чего, Елисей? – вывел его из задумчивости ее вопрос.

– Да вот, вспоминаю, откуда у тебя эта штука, – выкрутился парень.

– Так батя твой из похода привез. Говорил, нарвались на горцев, а среди них какой-то иностранец был. Это уж они потом поняли, что иностранец. А так срубили просто, и вся недолга. Бой ведь был, а иностранец тот в казаков наших из пистолей стрелял. Вот и приложили вражину. А чайник этот Силантий в его вещах и нашел. Удобная штука. Мне-то одной столько воды, сколь в самоваре, не нужно.

«Ага, получается, папашу этого тела Силантием звали. Выходит, я Елисей Силантьевич Кречет. Уже легче», – отметил про себя парень.

Поставив чайник на печь, парень отошел к столу, чтобы не путаться у бабки под ногами, и снова погрузился в раздумья. Больше всего его беспокоило то, что он не мог толком ответить ни на один вопрос. Вечно отмазка про потерянную память прокатывать не будет. Рано или поздно такой ответ начнет вызывать еще больший шквал вопросов. Значит, на одном месте долго задерживаться нельзя. Но как тогда быть?

Становиться бродягой и всю жизнь колесить по стране? Но и это рано или поздно добром не кончится. Бродяг нигде не любят. И какой тогда выход? Жить здесь, в станице, одному? С ума сойдешь. Или прирежут рано или поздно. Нельзя быть сильным везде.

– Ладно, план война покажет, – проворчал про себя Елисей и отправился заваривать чай.

Шуганув его с кухни, бабка колдовала над тестом и начинкой. По дому плыли умопомрачительные запахи, и Елисей, не выдержав такого издевательства, сбежал на улицу, прихватив с собой кружку с напитком. Накинув на плечи отцову бурку, он присел на лавку и, прислонившись к стене, уставился на видневшиеся за станицей горы задумчивым взглядом. Поиск выхода из создавшейся ситуации не давал ему покоя.

Общество тут было сословным. Просто так любого индюка не пошлешь. Проблем потом не оберешься. Одно благо, что сам он происходит из казачьей семьи, а казаки всегда считались отдельной кастой. Плохо, что сам он не мог назваться реестровым. Это значит, что большая часть благ и вольностей на него не распространялась. Но если держаться в своих местах, то и придираться будет некому. Тут про постигший станицу мор каждая собака знает.

Значит, выход у него один. Если и перемещаться, то только по кавказским предгорьям, где задевать его остережется любой. Фамилия, местная одежда и известие о погибшей станице любого недоброжелателя удержат в рамках. А про