Государственный преступник - Евгений Сухов

— Ну что вы, — засмеялся Михаил. — Ко мне он не посмеет подойти и на сто шагов. Конечно, кузине.

— Кузине, — эхом повторила за бароном Петровская. — Все верно, ведь она его спасительница.

— Что вы сказали? — спросил Михаил, не расслышав последней фразы собеседницы.

— Ничего, это я так, про себя, — посмотрела на Михаила Петровская. — Вам не кажется, что стало свежо?

— Разве только самую малость.

Петровская зябко поежилась:

— Давайте вернемся.

Всю ночь молодой барон проворочался в своей постели. Он никак не мог заснуть. Картины будущего блаженства вставали перед ним так явственно, что он даже чувствовал, как пахнет нежнейшая кожа его возлюбленной. Она благоухала лавандой. «Завтра, завтра», — стучало в мозгу, и он торопил это завтра , отдавая себе невыполнимые приказания заснуть. Как всегда, когда торопишь время, оно идет много медленнее своего обычного хода, будто издеваясь и испытывая на прочность того, кто его торопит. Стрелки часов замирают на циферблате, и чем чаще на него смотришь, тем медленней ползут минуты и секунды. Бесспорно, в разные моменты жизни время имеет разную скорость, и с этим ничего нельзя поделать.

Он заснул, когда в окна уже стал заглядывать рассвет. Ему снилась Валентина Дмитриевна в розовом пеньюаре с воротничком a la Collinette и распущенными волосами, ниспадающими на ее шикарные плечи, а он стоял рядом и не мог на нее налюбоваться. А потом пеньюар опал легким облачком, оставив ее лишь в одних кружевных панталончиках, совершенно чужеродно смотревшихся на ее матовом теле, выточенном величайшим из мастеров. Мишель сделал шаг, другой и заключил ее в свои объятия, но оказалось, что он обнял пустоту. Так повторялось несколько раз, пока, наконец, она не очутилась в его руках.

— Попалась! — воскликнул он, заглянув ей в лицо. И тут же отпрянул: Петровская смотрела поверх него холодно и безжизненно, и в ее глазах отражалось небо.

— Боже мой, она мертва! — разжал он свои объятия и бросился прочь.

Но ноги не слушались его, и он едва смог сделать несколько шагов. Когда же он обернулся, то на месте, где еще несколько мгновений назад он сжимал в объятиях Валентину, стоял и участливо смотрел на него отставной штабс-ротмистр Аристов, а из-за его плеча выглядывал с виноватым видом молодой пристав с полицейской фамилией Обличайло.

— Вот такой расклад получается, — медленно произнес Аристов и поднял глаза к небу.

— Да-а, — в тон ему протянул пристав Обличайло и тоже устремил свой взор вверх.

Михаил посмотрел вслед за ними на небо и увидел белое облако в форме прекрасного женского тела. Оно быстро таяло, делалось все менее заметным и наконец исчезло, будто его и не было вовсе.

Глава 21 ТОЧКА

Сенька даже слегка опечалился, когда через два дня поутру двери старостиной баньки открылись и в нее вошли полицейский пристав и пожилой господин, обещавший ему за недостающие письма двести рублей. Сенькино заключение было вполне сносным: делать ничего не надо, а кормят три раза в день — благодать, да и только. Так можно всю жизнь прожить, ничего не делая. Он, конечно, и не надеялся, что такая лафа будет долгой, но еще с недельку пробыть под таким арестом он согласился бы за милую душу. Ан нет, хорошего никогда не бывает много. Это Сенька уже знал по собственному опыту.

— Ну что, дражайший Семен Васильевич, — начал пожилой, пристально глядя парню прямо в глаза и доставая из кармана сюртука злополучную пачку писем. — Кончился твой арест. Вере Михайловне, барыне молодой, за это спасибо скажи. Вот, отдашь ей эти письма, — протянул Сеньке пачку писем Артемий Платонович, — и свободен. Она, поди, уже ждет тебя в дубовой аллее. И наш тебе совет: чтобы более никаких западней и силков в Охотничьей роще. Не то молодой барон Дагер все же упечет тебя в каталажку. Ты понял?

— Понял, — мотнул кудлатой головой Сенька. И, набычившись, поинтересовался негромко: — А деньги, что вы обещали?

— Это двести рублей-то? Получишь ты их после того, как отдашь письма Вере Михайловне. И учти, — погрозил Аристов пальцем, — мы за тобой следом пойдем, так что не вздумай хитрить.

— Как можно! — сделал Сенька круглые глаза.

— Ты, дружок, не актерствуй здесь, — заметил Обличайло. — Причины так думать о тебе у нас имеются.

— Да, и не беги, — добавил Аристов. — Иди спокойным обычным шагом, чтобы мы могли тебя видеть. Если что — кричи.

Последней фразы Сенька не понял, только пожал плечами. Сунул письма за пазуху и пошел. Когда шел деревней, раза два оглянулся — пристав и пожилой действительно шли следом. Когда деревня кончилась, оглянулся еще раз и никого за собой не увидел. «На пушку взяли», — подумал он и прибавил шагу.

— Быстрее пошел, — заметил Аристову Обличайло, наблюдая за Сенькой из-за придорожных кустов.

— Значит, и нам надо поспешать, — ответил Артемий Платонович, и они короткими перебежками двинулись за Сенькой, стараясь не потерять его из виду. Однако расстояние между ними все же увеличивалось.

— Давай, давай, — подбадривал отставной штабс-ротмистр то ли себя, то ли пристава.

— Вы думаете, они нападут на него именно сейчас? — спросил на бегу Обличайло.

— Ве-ро-ят-но, — так же на бегу ответил Аристов. — Просто от-бе-рут у не-го пись-ма, и все.

Когда перелесок кончился и началась дубовая аллея, что вела к замку, Артемий Платонович впал в некоторое недоумение, окончившееся неприятным холодком в груди.

— Все может кончиться гораздо хуже, чем мы предполагали, — заявил он Обличайло. — Они, возможно, захотят отобрать письма после того, как парень отдаст их молодой барыне. И ежели этот Сенька смог бы отделаться только тумаками, то Вера Михайловна подвергается куда более опасной угрозе.

— Вы думаете? — спросил пристав, переведя дух.

— Да, думаю. Так что будьте начеку.

Вера поджидала Сеньку, сидя на скамейке возле огромного дуба с широкой кроной, помнящего, вероятно, времена татаро-монгольского ига.

— Принес? — спросила она, строго посмотрев на Сеньку.

— Вот, — ответил тот, понурившись и передавая письма Вере.

— И надо было тебе с этими письмами ловчить, — наставительным тоном сказала Вера Михайловна. — Это из-за тебя весь этот сыр-бор. Отдал бы мне все письма сразу, и деньги бы у тебя давно уже были, и полиция наверняка на след преступников уже бы вышла. Уходи, Сенька, видеть тебя не желаю.

— Но, барыня… — начал было канючить Сенька.

— Ступай, ступай, — махнула на него ладошкой Вера. — Знаю, что ты сейчас скажешь. Дескать, бес тебя попутал и все прочее. Не хочу ничего слышать…

Сенька, опустив голову, поплелся обратно. Его даже не грела мысль о двухстах рублях, что уже сегодня будут жечь его карман. Потеря расположения молодой барыни значила много больше.

Вера долго смотрела ему вслед. Самым правильным было бы, конечно, оставить свои заботы и о нем, и о его чудаковатой матери; Сенька с годами становился только хуже и вовсе не желал произрасти в «полезного члена общества», а его мать настолько привыкла к приношениям Веры, что и не помышляла о том, чтобы делать что-то самой. Однако, несмотря на юный возраст, Вера знала, что быть доброй вовсе не значит ждать ответного добра от других, а любить — не значит требовать ответного чувства от того, кого любишь.

Она хотела было уже подняться со скамейки, как вдруг из кустов напротив вышла Петровская.

— Я вижу в ваших руках письма, — жестко сказала она, подходя вплотную к Вере. — Отдайте их мне.

— Я отдам их только господину Аристову, — твердо заявила Вера, встав со скамейки и намереваясь уйти.

Неожиданно Петровская сильно толкнула Веру, и та, вскрикнув, снова очутилась на скамейке, больно ударившись о ее спинку.

— Что вы себе позволяете? — с негодованием спросила Вера.

— Очень многое, милочка. Уж поверьте мне. Это значит, что вы сейчас же отдадите мне письма.

— Вам? — с ненавистью глядя в глаза Петровской, сказала Вера. — Ни за что!

— Хорошо, — зловеще процедила Петровская и посмотрела поверх Веры. Вслед за этим на плечи Веры опустились тяжелые мужские руки.

Обличайло вопросительно посмотрел на Аристова.

— Может, уже пора? — с тревогой прошептал он.

— Еще нет, — ответил Артемий Платонович, не отрывая глаз от скамейки.

Тем временем, саженях в четырех от зарослей кустов, где устроили секрет Аристов и Обличайло, происходило следующее. Прохор, отобрав у Веры письма и передав их своей госпоже, связал девушке руки.

— Не вздумайте кричать, не то мы забьем в ваш рот кляп. И вам станет очень трудно дышать, — с усмешкой предупредил он.

— Вы, верно, хотите знать, Вера Михайловна, зачем нам так нужны эти письма? Тогда слушайте. Мы, — она кивнула на стоящего позади Веры Прохора, — члены разведывательного отдела Польского центрального национального комитета, борющегося за освобождение Польши из-под ига вашего гнусного императора. И очень скоро вся Польша восстанет в борьбе за свою свободу и погонит вас, московитов, со своей земли поганой метлой. А здесь, — потрясла она письмами, — фамилии и адреса наших товарищей-революционеров, и мое имя, имя Матильды Станевич, стоит одним из первых…