Крест на ладони - Анна и Татьяна Аксинины

Она была дома одна, но сразу впустила Марину, как только услышала про Шабалиху. Человек, переживший войну, она сначала усадила Марину за чай с пирогом, а потом стала уточнять, что ей, собственно нужно.

Внимательно следя за реакцией собеседницы, Марина рассказала ей о родственниках Сушковых, о своих поисках, но Александра Семеновна и глазом не моргнула. Она с охотой стала вспоминать свою мать, Сушковых и других соседей из Шабалихи, но дальше разговор никак не шел, словно буксовал на месте. Как ни старалась Марина подвести её к дочери Лене, собеседница вдруг перескакивала на младших детей-близнецов, какие они были в детстве, да они теперь хорошо устроились. Руки её нервно теребили край фартука. Видя это, Марина все больше убеждалась, что Александре Семеновне есть, что скрывать. Но как заставить её сознаться? Марина снова попросила её вернуться к 5 октября, и снова та без запинки рассказала, как гостила у матери и стала свидетелем ареста, как все они горевали из-за погибшей девочки. Марина спросила в лоб:

–А где сейчас Ваша старшая девочка?

–Ира? Почему старшая? Я же говорила, что они с Артемом близнецы.

–Нет, не Ира, а Лена, – Марина уже решила раскрыть все карты и выложила тот самый список. – Вот здесь написано: «Степанова Лена, февраль 51-го».

Александра Семеновна взглянула на бумагу и замерла, руки её судорожно стиснули фартук. Она так долго не отрывала взгляда от коротенькой строчки, что Марина испугалась, не парализовало ли старушку. Наконец она что-то сказала, но так тихо, что Марина не расслышала.

–Что? – переспросила она.

–Умерла. Она умерла. У нее был менингит в пятьдесят четвертом году зимой.

И такое странное и страшное выражение приобрело её лицо, что Марина не знала, как спросить, была ли она родной дочерью Степановой или приемной. Повисло молчание.

–Простите, я не знала, – от души покаялась Марина, соображая, не лучше ли ей сейчас откланяться, а потом еще где-то навести справки.

–Вам-то какое дело до нее? Отцу – нет, мамочке его – нет, а вам – есть? – с горечь вымолвила старушка, а потом вдруг заговорила быстро, страстно, путаясь в словах. Голос её то доходил до крика, то понижался до шепота.

Старшая дочь Степановых переболела менингитом, но не поправилась. Она потеряла речь, отнялись ноги, из всего окружающего реагировала только на еду. Врачи констатировали её состояние, и дали инвалидность. Шура растерялась, что делать, как жить, ведь еще близнецы на руках? Сиделку нанять – слишком дорого, а сидеть самой – каждый день душу надрывать. Муж не воспринимал это существо, как дочь. Он помнил живого веселого ребенка, бойко говорившего и бегавшего с папой в догоняшки. А эта сидела неподвижно, в мутных глазах – никакого выражения, только мычит, да еду глотает. Он сам собрал все справки, и заявил, что девочку надо сдать в Дом инвалидов.

–Там за ней будет уход, чужим легче на такое смотреть. А ты все силы тратишь на нее, а двойняшки – сбоку припека. Им тоже мать нужна, семья нормальная.

Шура плакала, но все больше смирялась. А тут еще Володя списался с родителями и затеял переезд в Ташкент. Лену сдали перед самым отъездом. Ни единой живой душе Шура не созналась, а матери написала, что девочка умерла вскоре после переезда. Жизнь налаживалась, близняшки радовали материнское сердце, горе переходило в тихую тоску. Каждую осень Александра посылала на адрес Дома инвалидов для оставленной дочери яблоки из сада. На третий год ей ответили, что Степанова Елена умерла.

Обрушив на Марину свое признание, похожее на исповедь, Степанова обмякла, как спущенный шарик, и стала совершенно спокойной, даже руки замерли на коленях. Так же спокойно она отреагировала на слова Марины:

–А мы надеялись, что ваша девочка – потерянная Сушкова.

–Правильно надеялись, – у Марины сердце упало. – Мама бы не выдала ребенка, она любила её, дружила с Еленой Ивановной. Попросила и внучку в честь нее назвать. Да только не пришла малышка к нам, наверное, сбилась с дороги, заблудилась в лесу. Мама сама ходила её искать с фонарем. Да, мама у нас добрая была… Она жила по совести… Мама говорила: «С неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься». Мама, прости меня!.. А почему вы её ищете, на что надеетесь?

Марина почему-то решила сказать ей:

–Елена Ивановна ей в тот день крест фамильный надела, а недавно его видели.

–В нашем городе? – Марина кивнула, – Вот что значит крест. Он её и сохранил. А я свою не покрестила, Володя не разрешил, такой идейный был, вот и не уберегла. А вы ищите, помоги вам Бог!

«Ищите! Знать бы – как. Значит так, остались все, кто был на четвертом месте, кроме Испаловой, Леонгард и Фишер. Тринадцать человек – и ни одной зацепки!» Марина в который раз рассматривала копию рукописного списка. В нем содержалась нечто большее, чем в печатном тексте. Марина припомнила «Время» Макаревича: «Помнит бумага перо, а перо помнит тепло руки». Ей захотелось попробовать написать что-нибудь таким же замысловатым почерком. Она взяла чистый лист и, копируя буквы, несколько раз написала:

Сушкова Елена Александровна

«А как можно было бы подправить фамилию в метрике? Исправить, допустим, «ш» на «м» или на «ли». Что получится?»

Сумкова, Суликова

«Не очень звучно, но вполне реально. А еще как? «С» очень легко преобразуется в «Ж» или «К». Она старательно вывела:

Жумкова, Жуликова. Кушкова, Кумкова, Куликова

«Ух, ты! Две фамилии уж точно не редкие», – Марина в школе училась с Геной Куликовым. – «Нет, это публиковать не надо, а то Жуликовы и Куликовы нас засыплют письмами и звонками. Но можно же по-другому проверить».

Марина поискала список всех жителей Шабалихи, но его не было, был только список ближайших соседей – всего десяток фамилий. Она вывела его на экран и присвистнула. «Ну и ну! Прямо как по заказу». После Иванниковых шли Куликовы: Александр Иннокентьевич и Фарида Ринатовна. Жили они, судя по адресу, рядом с клубом. «Это же ветеринар и его жена, завклубом. Что там Раиса Никитична говорила? «Красивая татарочка, хорошие люди, детей не было». Не было детей! А лет им сколько? Ему – 28, ей 26. Значит, бездетные, это – раз. Детей любили, это – два. Дружили с Сушковыми, это – три. А еще была родня в Новосибирске, это – четыре. К тому же, ветеринар, наверное, свободно мог взять лошадь и отвезти жену на станцию. Закутать её в этот, как его, тулуп, а под ним девочку двухлетнюю спрятать. А в городе её оставили у родни до своего переезда, который вскоре произошел, это – пять. Вот и дочка! Главное, отчество совпало, а фамилия легко исправляется. Стоп! А как же сведения