Человек из Скотланд-Ярда - Фрэнсис Фрем

Булл лег спать около одиннадцати часов, ожидая, что ночью будет томить бессонница. «Представление» в доме Артурингтона окончилось довольно неловко. Хозяин дома, придя в себя и опомнившись, с очаровательной изысканностью разуверял всех в графологии и пытался доказать присутствующим, что все это сущая ерунда, и к этому следует относиться, как к шутке.

Присутствие инспектора Булла усилило неловкость. Все понимали, что он находится здесь из-за убийства, совершенного под этой самой крышей. Булл решил, что при данных обстоятельствах производить следствие в этот вечер и среди этих людей бестактно. И постарался уйти как можно скорее, унеся с собой твердое убеждение, что «представление» имело гораздо больший успех, чем ожидал Артурингтон.

По пути домой инспектор Булл все время твердил себе, что двумя главными причинами, вызывающими преступления, оказываются любовь и деньги. В этом деле любовь, видимо, была не при чем. Правда, когда Тимоти Уэллс сказал что-то чересчур лестное своей опекаемой, глаза Арчи Пейджа очень красноречиво свидетельствовали о том, что он способен и убить.

До сих пор инспектор Булл полагал, что при сложившейся ситуации в выигрыше могла оказаться только Диана Баррет. Но после визита в банк в Гилдфорде понял, что тут фигурировали гораздо более крупные суммы, чем 5000 фунтов. Во всяком случае, здесь фигурировала большая часть от 100 000 фунтов, а, если принять во внимание и дочь, то эта сумма еще увеличивалась.

Инспектора Булла не покидала мысль о том, что человек, убитый в особняке мистера Артурингтона и находящийся сейчас в морге — не Симон Крейки. Мысль эта была почти неправдоподобна. Она противоречила всем известным Буллу фактам, но как же иначе объяснить все фантастические события прошлой недели?

Булл старался представить себе, почему Симон Крейки — если человек в черном пальто действительно был Симон — убил своего брата? А если убил не он, то кто же? Давид Крейки завещал дочери Симона около 50 000 фунтов. Если Симон собирался жить в Кобхэм-Парке с дочерью, он бы никогда не допустил потери этих денег.

Только одно было несомненным — у Симона Крейки была дочь. Не требовалось большого труда, чтобы понять, что Симон Крейки хотел покончить со своей прежней жизнью в Лондоне. И он хотел не просто уехать. Он хотел перестать быть Симоном Крейки, хотел порвать со всем своим прошлым — и со своим именем, и со своим делом.

Он собирался жить жизнью деревенского джентльмена под именем Сильвестера Кернса. И, чтобы за ним невозможно было проследить как за Симоном Крейки, поместил свои деньги в ценные бумаги и в банкноты по одному фунту.

И вдруг в мозгу инспектора Булла сверкнула внезапная идея. Он опять представил себе мертвого человека без бороды в библиотеке мистера Артурингтона: если Симон Крейки старался изменить свою внешность, перевоплощаясь в Сильвестера Кернса, разве не избавился бы он от бороды прежде всего? Затем перед мысленным взором инспектора Булла возникла фигура человека, который вчера явился в банк Гилдфорда и в агентство по продаже земельных участков. Что это значило?

Многие люди, меняя имя, хоть что-то оставляют от прежнего. Симон Крейки так и сделал. Он оставил себе свою национальность. Сильвестер Кернс тоже был шотландцем. Даже не принимая во внимание подписи, которые инспектор Булл еще не успел показать мистеру Артурингтону, можно было не сомневаться в том, что Симон Крейки поехал в Гилдфорд, собираясь остаться там жить. Но случилось что-то такое, что заставило его быстро уехать оттуда. Инспектор не сомневался в том, что его сейф в Среднем и Южном банке, в котором, несомненно, одно время лежало около 75 000 фунтов, сейчас пуст. Или сам Симон Крейки, или кто-то очень ловко замаскировавшийся под него, уверенно взял вклад, опустошив тем самым весь сейф. И Булл был склонен верить последней гипотезе.

Кроме единодушного утверждения всех видевших его лиц — от юного Бледсоу до мистера Лайта, — что человек в черном пальто это — Симон Крейки, не было никаких причин сомневаться в тройной идентификации трупа, опознанного портным, сапожником и окулистом.

Если же предположить, что какой-то незнакомец выдавал себя за Симона Крейки, то это лицо было:

1. Кем-то, кто знал привычки, манеры и внешний вид Симона Крейки и был в курсе его частных дел. Учитывая, что Симон был каким-то таинственным человеком, человеком скрытным и нелюдимым, что за те семнадцать лет, которые он прожил на Теобальд-Роуд, мало кто видел его, такое предположение казалось странным.

2. Кем-то, кто не боялся, что его примут за Симона Крейки, когда он под него не маскировался. Одно это могло объяснить, почему он открыто и охотно появлялся в тех местах, которые были связаны с Симоном Крейки.

Тут возникал более серьезный вопрос. Или интерес этого незнакомца к дочери Симона Крейки состоял в том, что он хотел дать ей возможность получить 50 000 фунтов, завещанных Давидом Крейки, или…

Здесь инспектор остановил ход своих размышлений. Такая гипотеза означала, что этот человек знал, где находится и кто она, эта дочь Крейки.

А дальше возникла тревожная мысль: человек, который сознательно убил Симона Крейки, вряд ли остановится перед убийством дочери Симона, если это будет необходимо.

Инспектор Булл не знал Розу Крейки, не знал, где она. Но он не хотел, чтобы ее убили.

Мистер Пинкертон появился в доме Булла в Хэмпстеде в 7.30 утра. Его возбуждение немного улеглось. Ему пришло в голову, что, как бы ни интересно было его открытие, инспектор уже мог знать об этом.

Булл открыл дверь и с удивлением взглянул на своего маленького друга.

— Что вы еще натворили, Пинкертон? — спросил он скорее печально, чем сердито. — Но сначала войдите и позавтракайте.

— Я был на Чок-Фарм-Роуд, — сказал мистер Пинкертон, помешивая чай и атакуя пирожок.

Миссис Хамфри завтракала в постели, что позволяло использовать время завтрака для тактических дискуссий. Инспектор Булл подозрительно взглянул на Пинкертона.

— Ну продолжайте.

— Я разговаривал с женщиной, которая живет на той же улице, только немного подальше, — миссис Хоуэй. Она сказала мне, что кошки принадлежали старой леди.

Инспектор Булл уставился на него.

— Ну?!

Мистер Пинкертон заторопился.

— По мнению улицы, мисс Портер — сумасшедшая, а старая леди выходила из дома только раз в неделю, в театр. И больше никогда не выходила. Затем я поговорил с молочником. Они прекратили заказы на молоко на две недели. Старая леди уехала сейчас, потому что ее нельзя было оставить там, когда собирались уничтожить кошек. Я понял, что ее отъезд для мисс Портер был чем-то вроде праздника. Когда в доме жила старая леди, она тоже выходила из дома только на полчаса, чтобы прогуляться ночью по улице.

Инспектор Булл помешивал ложечкой чай и с беспокойством смотрел на маленького человека.

— Послушайте, — наконец сказал он, — тут какая-то явная бессмыслица. Все это очень странно. Почему они никогда не выходили из дома, а теперь, когда собрались убить кошек, вдруг уехали на две недели? Почему?

Первый раз за всю свою жизнь мистер Пинкертон позволил себе прервать собеседника.

— Тут есть одна особенно странная вещь. Молочник сказал мне, что они уничтожили не всех кошек, а только некоторых. Со следующей пятницы они просили его приносить им только две кварты молока. А раньше брали четыре.

— Значит, нескольких кошек они взяли с собой?

— Кроме того, — продолжал мистер Пинкертон, — молочник сообщил мне еще одну важную вещь, о которой я должен был бы и сам догадаться. Большинство кошек были очень старыми и очень ценными. Он сказал, что голубой кошке было 17 лет и стоила она 100 фунтов. Это и дало мне ключ к разгадке.

Булл нервно улыбнулся:

— Пинкертон, ради Бога, кончайте поскорее! И не говорите мне каких-нибудь ужасных вещей, что вы например, оскорбили Государственного Секретаря.

— Нет, нет. Но я подумал вот что: имея таких хороших кошек, что нужно с ними делать?

— Давать им четыре кварты молока в день, — не задумываясь, ответил Булл.

— О нет. Конечно, вы бы никогда не оставили их не похороненными, на полу ванной комнаты. Особенно, если бы вы собирались вернуться через две недели.

Беспокойство в глазах Булла все увеличивалось.

— Кончайте, Пинкертон!

— Ну, самое главное состоит в том, что, если бы у вас были такие прекрасные кошки, что бы вы делали с ними? Вы бы выставляли их на выставках. Вот поэтому я и смог узнать, кто такая эта старая леди.

— Хорошо сработано, Пинкертон, — сердечно сказал Булл, и довольная улыбка расплылась по его лицу. — Я не вижу в этом пользы для себя, но сработано хорошо!

Мистер Пинкертон тоже наслаждался своим триумфом.

— Ну, мы по крайней мере сможем все узнать о ней, — сказал он солидно. — Я отправился в отдел периодических изданий Британского Музея, взял все номера «Кэт Франсьер» за последние двадцать лет и просмотрел их. И вот я узнал, что в 1912 году первую премию на выставке в Сандрингэме получил голубой персидский кот Тоби и первая премия пошла потомству Леди Маргарет от Тоби. Вот там я и нашел имя владелицы.