Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

В те времена, о которых я рассказываю, в Испании не было запряжных лошадей, и все экипажи, включая экипажи короля, запрягались мулами. Дилижансов не существовало, и на почтовых станциях были только верховые лошади. Таким образом, даже важные сеньоры, имевшие в своем распоряжении экипажи, были вынуждены во время путешествий нанимать мулов и идти рядом с ними в течение всего дня. Зажиточные путешественники брали экипажи, но эти экипажи могли проделать не более 10 лье в день. Простой народ присоединялся к караванам погонщиков ослов, которые перевозили багаж, по примеру наших ломовиков. Но никто никогда не путешествовал в одиночестве. Во-первых, из-за разбоя, а во-вторых, из-за презрения, которое испытывали испанцы к такому виду путешествия.

После нашего прибытия в Байонну дон Рафаэль, ставший руководителем в нашем дуэте, сказал мне, что, поскольку мы не являемся ни настоящими синьорами, чтобы нанять для нас одних экипаж с упряжкой мулов, ни бедняками, чтобы идти с караваном погонщиков ослов, нам остается только два выхода. Либо скакать во весь опор верхом, либо занять место в извозчичьей повозке. Скакать верхом в данном случае я не мог из-за невозможности взять с собою вещи. Таким образом, мы вынуждены были выбрать извозчичью повозку.

Дон Рафаэль вел переговоры с одним человеком, который за 800 франков с каждого согласился перевезти нас в Саламанку, устроить нас на жительство и кормить за свой счет. Мне это показалось очень дорогим удовольствием, поскольку это была двойная стоимость того, что подобное путешествие могло бы стоить во Франции. К тому же я истратил довольно много денег на свою поездку до Байонны. Но такова была назначенная цена, при том что не было никакого другого средства, чтобы я мог присоединиться к моему полк}. Я вынужден был согласиться.

Мы отправились в огромной старой повозке, в которой три места занимал один житель Кадиса, его жена и дочь. Бенедиктинский приор из университета в Саламанке дополнял состав пассажиров.

Все в этой поездке было для меня новым. Во-первых, сама упряжка, которая не переставала меня удивлять. Она состояла из шести великолепных мулов, из которых, к моему великому удивлению, только два, связанных дышлом, имели уздечки и поводья, четыре других мула свободно шли рядом и подчинялись только голосу возницы и его помощника. Возница важно восседал на огромном сиденье и громовым голосом отдавал приказы своему помощнику — мальчику ловкому, точно белка, который иногда пробегал рядом с мулами, идущими крупной рысью более лье. Затем в одно мгновение он взбирался на сиденье рядом со своим хозяином и тут же снова спрыгивал и снова поднимался, и так раз двадцать в течение дня, кружась вокруг повозки и упряжки, чтобы убедиться, что все в порядке. И все это он проделывал, постоянно напевая. Для того чтобы подгонять мулов, называл каждого своим именем. Но он их никогда не бил, и его голоса было достаточно, чтобы оживить их движение, когда они замедляли бег.

Перемещения, а главное, пение этого человека меня очень забавляли. Мне было очень интересно, что же он говорил, когда взбирался на повозку. И хотя я не говорил по-испански, но мои знания латыни и итальянского позволяли мне понять, о чем говорили мои спутники. Я отвечал им по-французски. Они более или менее меня понимали. Все пять испанцев, включая двух дам и монаха, вскоре зажгли свои сигары. Как жаль, что я еще не имел привычки курить! У нас у всех было прекрасное настроение. Дон Рафаэль, дамы и даже толстый бенедиктинец пели хором.

В путь мы отправлялись утром, останавливались между часом и тремя часами пополудни, чтобы пообедать, дать отдохнуть мулам и подождать, пока пройдет самая сильная жара. В это время мы обычно спали. Это испанцы называли послеобеденным отдыхом. Потом мы добирались до ночлега. Еда была обильной, но испанская кухня мне вначале казалась ужасной. Однако постепенно я к ней привык. Но я так и не смог привыкнуть к страшным кроватям, которые нам предлагали на постоялых дворах. Они и правда были отвратительны, и дон Рафаэль, который целый год провел во Франции, вынужден был с этим согласиться. Чтобы обойти это неприятное препятствие, в день моего прибытия в Испанию я сразу же попросился ночевать на охапке соломы. К несчастью, я узнал, что сноп соломы был вещью совершенно неизвестной в этой стране, потому что вместо того, чтобы косить траву, они пускали на нее мулов, чтобы они ее вытаптывали, что превращало солому в труху. Однако мне пришла великолепная мысль набить этой соломой мешок. Затем я его бросал в сарае и ложился, завернувшись в плащ. Таким образом я избегал жутких насекомых, которыми кишели местные кровати и грязные помещения. Утром я выкидывал все это сухое месиво из мешка и брал его с собой в повозку. Благодаря этому каждый вечер я мог его набивать свежей соломой. Моему изобретению последовал и дон Рафаэль.

Мы пересекли высокогорные провинции Наварра, Бискайя и Алава, затем достигли реки Эбро и выехали затем на бескрайние равнины Кастилии. Мы видели Бургос, Вальядолид и, наконец, через две недели прибыли в Саламанку. Там не без сожаления я покинул моего спутника дона Рафаэля, с которым я вновь встретился в этой же местности уже во время войны за независимость. Генерал Леклерк находился в Саламанке. Он прекрасно принял меня и предложил остаться у него в качестве внештатного адъютанта, но я уже имел горький опыт, который убедительно показал мне, что служба в штабе дает большую свободу и гораздо приятней, чем в войсках, но... только если ты являешься штатным адъютантом. Без этого условия все тяжелые работы ложатся тебе на плечи, при этом твое положение остается очень ненадежным. Я отклонил любезное предложение генерала и попросил позволить мне служить в моем полку. Мое решение оказалось верным, так как в следующем году генерал, получив пост командующего экспедицией на Сан-Доминго, увез с собой одного лейтенанта, который после моего отказа пришел служить в его штаб. На Сан-Доминго все офицеры вместе с генералом умерли от желтой лихорадки.

В Саламанке я оказался в 25-м конно-егерском полку. Полковник Моро был старым офицером и исключительно добрым человеком. Он очень хорошо принял меня, так же как и мои новые товарищи, и уже через несколько дней я был в отличных отношениях со всеми. Меня ввели в городское общество. В те времена положение француза было одним из самых приятных в Испании и абсолютно противоположным тому, чем это стало впоследствии. Действительно, в 1801 году мы были союзниками испанцев. Мы только что сражались за них против португальцев и англичан. Поэтому они относились к нам очень по-дружески. Французских офицеров селили у самых богатых жителей. Их везде принимали, и приглашения сыпались со всех сторон. Таким образом, свободно допущенные во внутреннюю жизнь испанцев, мы смогли за короткое время узнать многое из их обычаев, что за многие годы не могли сделать офицеры, которые пришли на полуостров во времена войны за

независимость. Я жил у одного профессора университета, который предоставил мне прелестную комнату с видом на красивую площадь города.

Служба в полку не была утомительной и оставляла немало времени для развлечений. Я воспользовался этим, чтобы выучить испанский язык, который, с моей точки зрения, был самым величественным и самым красивым в Европе. Именно в Саламанке я впервые увидел знаменитого генерала Ласалля, в то время полковника 10-го гусарского полка. Он продал мне одну свою лошадь.

Пятнадцать тысяч французов, посланных на полуостров во главе с генералом Леклерком, образовали правое крыло большой испанской армии, которой командовал князь Мира1, и подчинялись его приказам. Он устроил нам смотр. Этот фаворит испанской королевы фактически был некоронованным королем Испании. Мне показалось, что он был крайне доволен собою, хотя был маленького роста и очень заурядной внешности. Но в нем чувствовалось определенное изящество и хорошие манеры. Он привел в действие французский корпус, и наш полк двинулся сначала на Торо, а затем в Самору. Вначале я очень жалел о Саламанке, но потом оказалось, что нам было неплохо и в других городах, особенно в Саморе. Там я жил у одного богатого купца, дом которого был окружен великолепным садом, где по вечерам собиралось многочисленное общество, чтобы послушать му зыку и провести часть ночи в разговорах среди гранатовых рощ, мирт и лимонных деревьев. Трудно описать и оценить красоту природы, когда не знаешь чудесных ночей южных стран.