Кавказ подо мною - Андрей Готлибович Шопперт

объясни мне дураку немецкому, зачем вы столько народу порубили? Маньяки, блин.

– Что такое маньяк? – нет, не чувствовал Карамурзин мук совести. Светился. Такая победа грандиозная. Лучше первой.

– Я же просил по возможности в плен брать, а вы даже хана застрелили. Что сейчас делать?

– Пусть разбираются в своей Шуше. Нам надо поспешить в Нуху, – не попрёшь против сказанного. Прав.

– Хоронить не будем. Там, кто-то сказал из великих, пусть мёртвые сами хоронят своих мертвецов. Одежду снять, лошадей забрать, оружие тоже. И утром выдвигаемся на Нуху. Там столько вкусного!

– А кто так сказал? – любопытина.

– Иисус.

– И что? Похоронили? Правда?

Пойди, проверь.

Глава 11

Событие двадцать девятое

Противную сторону надо выслушать, как бы она ни была противна.

М. Евгеньев

Требуя невозможного, мы получаем наилучшее из возможного.

Джованни Никколини

Странные люди жили в средние века. Везде. По всему миру. Умирали от голода и строили Нотр Дам или Кёльнский собор. И здесь на Кавказе то же самое. Одна стена Дербента чего стоит. Даже в двадцать первом веке такое построить почти невозможно. Километры и километры тёсанных камней и ширина стены за четыре метра. Просто если это превратить в кубические метры и разделить на количество жителей этого города, то века получатся. Веками и строили. Умирали одни строители и ханы, а их потомки продолжали с упорством достойным лучшего применения строить и строить.

Вокруг городочка, или даже городульки, Нуха тоже была стена, не из кирпича, а из приличных качественно обтёсанных камней, и всё это посажено на известковый раствор. На стене, которая выходит к дороге, на дореволюционных низких лафетах деревянных торчали в сторону супостатов пять небольших пушечек бронзовых разного калибра, но даже самая большая не превышала калибром шестьдесят миллиметров. Рядом с этой батареей противосупостатной в жаровнях полыхали дровишки. Биться решили защитники города с ворогами за каждый дом.

Пётр Христианович сложил подзорную трубу, и нос почесал орлиный свой.

– Докладай, майор, – Брехт с высоты Слона взглянул на командира полуэскадрона гусар мариупольских, что неделю уже крутились вокруг столицы ШекинскогоШекинского ханства.

Эрнст Георг фон Плеве покрутил, как у кайзера Вильгельма, закрученный вверх правый ус и… потом точно так же покрутил левый.

– Ваше Превосходительство, докладываю. Абреки попытались два раза из города вылазку сделать, но, наткнувшись на ружейный и пистолетный огонь, оба раза вынуждены были отойти. Цурюк, так сказать, нах хауз. Могли бы мы и ворваться на плечах, особенно второй раз, но раз была команда не встревать в настоящую баталию, то мы и не встряли. За обе вылазки бусурмане потеряли тридцать двух… бусурман. Нами взято семнадцать ружей разного калибру и много холодного оружия. Один из убитых был начальником у…бусурман. Бусурмане переговорщиков выслали, чтобы отдали тела им схоронить. Я не отдавал, тогда принесли мешочек серебра и золота и попросили одного отдать. Главного бусурманина. Отдал всех, а то завоняют, и зверьё с птицами бусурманами полакомиться набежит. Молитву с мечети каждый несколько часов в городе кричат. Из пушек два раза пуляли. Только игрушки это, а не пушки. Каменным дробом заряжены, на сто футов бьёт не более. У нас потерь нет. Только животом корнет Игнатов мается.

– Животом? А остальные. Воду кипячёную пьёте? – испугался Пётр Христианович, только дизентерии или холеры ему не хватает. – Доступ к корнету ограничили?

– Так точно, близко не подходим, воду и еду на дрыне передаём. В сознание Игнатов. На холеру не похоже. Горячки нет.

– Травы заваривали?

– Так точно, Ваше Превосходительство. Второй день мается корнет, говорит, лучше стало.

– Ладно, после доктора к нему пошлю. Что думаешь, майор, сколько воинов в городе? – Брехт снова осмотрел стену в трубу. Словно вымерли, только у жаровен несколько человек с копьями.

– Маловато будет. Сотня, не больше двух. Есть горожане с палками, но то не войны.

– Хорошо, пойду докторов пошлю болезному и с аксакалами переговорю. Не хотелось бы такую красоту разрушать, может удастся бусурман этих твоих уговорить сдаться.

Ширванский хан Мустафа, как самый продвинутый в местных раскладах, сказал, что, пока там клеврет персидского шаха Мустафа-ага, местные сдаваться побоятся. Шурин согласно покивал. Да, сам Мустафа-ага – это ёксель-моксель. Не будут сдаваться.

– Алексей Петрович, заряди пару пушек ядрами и бабахнете по воротам. Только в стену не попади. Красиво же сделана. Мало ли, может самим пригодится.

– Есть! – Ермолов убежал к пушкарям, а Брехт нашёл врачей и, вздохнув, поведал им про поносника корнета. Прямо все и ломанулись сразу к кустам.

– Стоять! Один. И руками не трогать, расспросить только. И передать лекарства, без лекарств не ходить, зачем два раза рисковать.

– Обязанность врача обиходить больного, – выпятил подбородок профессор Иоганн Иаков Биндгейм.

– Хрена с два, в такой ситуации обязанность врача не допустить эпидемии. Вы положите на чаши весов одну жизнь и эпидемию в четырёхтысячном войске. Из-за любви к ближнему погибнут сотни дальних. Этого добиться хотите!? Не прикасаться, близко не подходить. Расспросить и передать отвары и настойки. Фон Плеве и то сообразил карантин устроить, а ведь не врач.

Чугунные шарики двенадцатисантиметровые с первого выстрела крепкие ворота с многослойным деревом и железом не вынесли. Щепки брызнули во все стороны и завопили за стеной. Даже из ружья пальнули несколько раз. Но Ермолов разместил пушки в полукилометре от стены, и пули из гладкоствольных ружей вреда никому не причинили, на местном слабом порохе, скорее всего, просто не долетели.

Вынесли ворота с третьего залпа. Видно было в трубу, что за ними кучкуются защитники. Ну кто так воюет?! Они что ждут, что мы на приступ пойдём? Наивные чукотские юноши. Тут ни Суворова, ни Кутузова рядом нет, чтобы людей на подвиг вдохновить.

– Алексей Петрович, продолжить стрелять по воротам.

Бабах! И вой за воротами, в защитников врезалось два ядра, отрывая им ненужные конечности.

Бабах! И снова вой. Там думают, что убитый ядром в рай попадёт к гуриям?

Бабах! Ну, наконец, разбежались. А потом и рубахой чьей-то замахали.

– Алексей Петрович, пушки эти две снова зарядите. Медленно, демонстративно, чтобы из города видно было.

– Есть, Ваше Превосходительство.

Брехт дал защитникам насладиться слаженной работой расчётов двух орудий и только потом подозвал Ширванского хана Мустафу и Баграта Шогенцукова.

– Давайте прокатимся до ворот, расскажем товарищам обстановку. И сами новости послушаем.

Событие тридцатое

В любви и на войне одно и то же: крепость, ведущая переговоры, наполовину взята.

Маргарита Валуа

Клеврет? Слово-то какое красивое. Ещё бы знать, что оно значит. Нет, так-то понятно. Что-то наподобие злого помощника. Хотелось до корней