Затерянный остров - Беатрикс Маннель

— Баб невозможно держать под контролем, последний, кому это удавалось, был Генрих VIII, — засмеялся Вильнев. Ласло согласился с этим, а потом голоса смешались таким образом, что Паула не могла их различать.

— Но она нужна нам.

— Это да.

— Мы не можем рисковать, не можем позволить ей идти дальше без нас.

— Она будет чувствовать себя обязанной…

В дверь постучали. Это была Нориа, которая хотела спросить, где Паула: дадарабе, маг, уже прибыл на место и хотел бы начать. Она отчетливо услышала, как мужчины буквально оцепенели. Ей стало ясно: они были уверены в том, что она давно уже ушла, наверное, это потому, что они не видели ее одежды и обуви. Она снова легла с учащенным пульсом и притворилась, будто крепко спит.

Но она знала, что именно Мортен отдернул занавеску. Она узнала его запах, повеяло тмином с примесью бергамота и бузины.

Паула почувствовала, как он обеспокоен. Она открыла глаза и отчаянно попыталась сделать вид, что только проснулась.

— Подъем, уже пора. Вас ждут, моя дорогая.

«Моя дорогая», — подумала Паула. Ее чуть не стошнило, но она вела себя так, будто с трудом приходила в себя.

— О, я, наверное, слишком много выпила вчера, — сказала она, зевая, посмотрела мимо Мортена на улицу и зажмурила глаза. — Уже действительно светло? Это, вероятно, из-за занавески, за ней лежишь себе в темноте и тишине, как в могиле.

— Это была кровать Ранавалуны I, — очень серьезно объяснила Нориа. — Здесь она принимала своих любовников, и занавеска ей нужна была для уверенности, что никто за ней не наблюдает. Нам надо поторопиться, солнце не должно подняться слишком высоко.

Пауле очень хотелось выйти из этого душного помещения. Она сбрызнула себя одеколоном и не стала умываться.

Она поспешно последовала за Нориа, которая вела ее к воротам, которые еще вчера предназначались исключительно для семидесяти девушек, несших воду для новогоднего купания королевы.

Нориа повернулась к ней.

— Кроме Лабора, сюда не ступал еще ни один европеец, я не знаю, как вам это удалось. Но вы — первая светлокожая женщина, которой королева это позволила. Мне очень приятно, что это именно вы.

Узкая дорога вела по лестнице и далее вверх по холму, на котором находились две овальные, вытесанные в скале купели, такие большие, что в них мог принять ванну слон. Вода переливалась светлой зеленью, словно это были молодые березовые листья на солнце. Они прошли мимо, последовали дальше вверх еще по одной лестнице, и еще по одной, затем свернули налево, и вдруг оказались на голой скале, которая круто обрывалась вниз и открывала вид на захватывающий дух ландшафт: рисовые террасы и широкие долины с серебристыми извивающимися реками.

С северо-восточной стороны скалы стоял темнокожий мужчина, одетый в длинный красный, богато украшенный золотым галуном плащ, очень похожий на королеву. Казалось, что он очень нетерпеливо ждал их и уже издалека стал кричать что-то Нориа, подгоняя ее.

— Это брат королевы, келималаза, хранитель тотемов. Ранавалуна позвала его, хотя он и не является истинным дадарабе. Она пытается усмирить его, потому что она лишила всех келималаз их привилегий, из-за Иисуса они теперь не могут проводить ритуалы со своими тотемами.

Паула озадаченно смотрела на молодого человека, чей серьезный взгляд был обращен к ней. Она никак не могла придти в себя после того, что услышала в спальне, и после того, что ей рассказала Нориа.

Мужчина обратился к Нориа, которая перевела Пауле его слова. Сначала он хотел знать имя прародительницы, с которой она собиралась поговорить. Он повторял имя Матильды, пока Пауле не пришлось его больше исправлять. Затем он поинтересовался, не принесла ли она вещь, принадлежавшую ее бабушке. От Матильды у Паулы ничего не было, только книга и документы на участок, но они были спрятаны в ее кожаной сумке, которую она оставила в своей кровати. Возможно, подошла бы и колба, которую она носила на кожаном ремешке. В этой бутылочке она пыталась поймать аромат голубого флакона, а он и в самом деле принадлежал ее бабушке. Она немного поколебалась, затем, однако, достала колбу и протянула ее жрецу.

Келималаза взял бутылочку и поставил ее очень близко к бездне. Там, как Паула заметила, уже были бутылка рома, кусок кокосового пирога и горка белого жира. Нориа поздравила ее и объяснила, что это жир из горба священного зебу, забитого в честь новогоднего праздника, который был ценнее золота. В одной из чаш горела свеча и тлел очень ароматный кусочек ладана. Мужчина держал жир в пламени свечи, где тот таял, шипя, затем он начал монотонное пение, в котором повторялось имя бабушки Паулы.

Она не смогла бы сказать, сколько раз он повторил свой напев, пока наверху не наступила мертвая тишина. Ветер уже не дул, птицы замолчали, листва не шелестела, мошки прекратили жужжать, был слышен только голос келималазы.

Все вокруг Паулы начало двигаться и вращаться, ей пришлось присесть, так как ноги ее задрожали. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох и выдох, и больше она уже ничего не слышала, только снова и снова имя «Матильда».

И вдруг запах из флакона распространился повсюду, он словно окутал ее, и, хотя он был ей знаком, ей стало страшно, потому что он, будто мягкий платок, лежал на ней. Она поскорее открыла глаза и осмотрелась: никто ее ничем не накрывал. Келималаза стоял возле обрыва, а она была абсолютно одна на фоне лазуритового неба. Однако она все еще ощущала этот аромат, наброшенный на нее, как тонкий гладкий шелковый шлейф. Глазами она искала бутылочку, чтобы найти объяснение этому запаху, но келималаза даже не открывал ее. Жир все еще горел, как и ладан, который из-за этого другого запаха не улавливался ее носом.

— Матильда, — пробормотала она и снова опустила веки.

Все почернело. «Мне не нужно бояться, — поняла она, — даже если здесь будут происходить странные вещи, я в безопасности». Она еще раз сделала глубокий вдох и почувствовала, как ее легкие широко открываются. Вдруг у нее перед глазами на черном фоне что-то промелькнуло, мерцание усилилось и превратилось в нечто сверкающее и голубое. Она узнала голубых бабочек из тропического леса, которые с радостью подлетали у ней, разлетались и снова собирались в облако. Затем удары их крыльев стали нежнее, перешли в сердцебиение Паулы, и голубой аромат пошел по ее венам.

Спустя длительное время после того, как бабочки снова растворились в темноте, Паула открыла глаза. Она все еще сидела на утесе, Нориа и келималаза сидели перед ней и с любопытством смотрели на нее. Келималаза что-то спросил у нее.