Конан и алтарь победы - Грегори Арчер

«Теперь все,— посетила Луару первая после долгого оцепенения мысль.— Ничего уже не поделаешь. Аграмон рассказывал, что боги играют нами, как куклами. То, что сейчас происходит со мной,— прихоть богов, и не мне, слабой девчонке, тягаться с ними. Верно, они разгневались на меня за то, что до этого я обходилась без них. И вот наказание…»

За стенами шатра сгущались сумерки, мир заполняла ночь… Эта ночь будет невыносимо черна.

Их ввели в тот же шатер, где прежде смотрели и покупали девушек. Все так же горели плошки с жиром, все те же семеро сидели на своих местах, вот только на этот раз в шатер набилось множество воинов в островерхих шапках, в юбках-кольчугах, с луками за спиной и узкими изогнутыми саблями без ножен за поясом. У Конана, едва он переступил порог, отобрали меч и кинжал. Варвар без возражений отдал оружие, поскольку сейчас необходимо было продемонстрировать миролюбие. Хоргу пришлось расстаться со своим боевым молотом, вызвавшим удивление и интерес у дикарей-кочевников. Прежде чем положить это странное оружие к оружию северянина, они долго разглядывали диковинный предмет, взвешивали по очереди на руках, о чем-то перешептывались, то и дело окидывая мускулистые тела незнакомцев полными уважения взорами. У ступившего за порог шатра мага оружия не было, это вызвало вполне объяснимое подозрение у степных людей, и они обыскали Омигуса. Под одеждой ничего режущего или колющего не оказалось, тогда кочевники высыпали на пол содержимое большой сумки циркового чародея. На леопардовые шкуры полетели пузырьки, флаконы и мешочки, перевязанные тесемочками пергаментные свитки, амулеты и ладанки на любой вкус, фальшивая борода, складная тросточка, несколько сушеных ящериц и много еще более мелких и менее значительных вещиц. Насмеявшись вдоволь, жители степей милостиво позволили чудаку-иноземцу собрать потешное барахло и взять сумку с собой.

— Сюда иди, сюда садись,— неожиданно прозвучало на знакомом языке. За секунду до этого напротив семерки родовитых кочевников, но в отдалении от них поверх шкур расстелили толстый ковер, на котором и предложил воссесть гостям от имени хозяев кочевник-толмач, уже немало потрудившийся сегодня.

Старуха и наложница, втиравшая розовое масло, вышли. Волосатый дикарь шагнул к ложу, сняв и откинув в сторону островерхую шапку. Луара невольно метнулась на другой край постели и замерла, поджав колени к подбородку и обхватив их руками. Она дрожала, как в лихорадке. Дикарь стащил через голову юбку-кольчугу, бросил на пол. Усмехаясь, пожирая глазами жертву, принялся развязывать тесемки на меховой куртке.

— Нет, нет, нет,— как заклинание, бормотала девушка.

Не понимая, что там пищит наложница, кочевник ответил ей на своем режущем слух языке:

— Молись, шадизарская шавка. Доберемся и до твоих богов. А пока я отведаю тебя. Сегодня я разрешаю тебе брыкаться, царапаться, кусаться, кричать. Кричи громче!

Он освободился от куртки, принялся стаскивать грубую нижнюю рубаху.

— А завтра я заставлю тебя с радостью выполнять, что прикажу. Завтра попробуешь мои кулаки, а после будешь целовать мне ноги, чтобы я ласково взглянул на тебя. Когда я возьму тебя на ночь — это будет лучший праздник в твоей жизни.

Луара не могла понять, о чем говорит это чудовище. Но, говори он даже на ее родном языке, вряд ли она сейчас разобрала бы хоть слово. Впрочем, девушка знала, что смысл произносимого, как и то, что сейчас произойдет, одинаково страшны.

Дикарь сел на пол, чтобы снять сапоги…

И вдруг за стеной раздались громкие голоса. Кочевник что-то злобно прокричал в ответ, затем, очевидно ругаясь, стал напяливать на себя одежду.

Он оделся, погрозил Луаре пальцем, улыбнулся и вышел. Тут же в спальной комнате появились старуха и две наложницы с кинжалами за алыми поясами. Старуха присела рядом с дрожащей обнаженной девушкой, наложницы встали около входа. Луара поняла, что это лишь временная отсрочка. Легче не стало. Ужасное, невыносимое ожидание неотвратимого несчастья только удлинилось.

Конан первым присел на ковер, скрестив ноги. Это вызвало невольный вздох облегчения у степных воинов: стоя в центре шатра, почти касаясь головой шатрового свода, заполнив собой, казалось, половину мира, варвар-исполин пробуждал суеверный страх — будто некий бог в человечьем обличье вступил в тесное людское жилище. Наваждение ушло, как только он опустился на ковер. Рядом расположились кузнец и маг. Блики огня играли на мышцах северянина, отражались в небесного цвета глазах.

— Кто такие, зачем к нам, откуда пришли? — перевел слова вождя толмач. Что это вождь, Конан понял потому, что тот сидел в центре «стола», а на щеке у него была татуировка в виде парящего орла — наверняка символ власти.

Кузнец отрывисто заговорил:

— Сами мы идем из Шадизара. Я — Хорг, со мной Конан из Киммерии и Омигус. Когда мы пришли в Шагравар, с нами была моя сестра. Там ее похитили. След похитителей привел нас сюда. И мы хотим знать: здесь ли она?

По дороге через степь Хорг обшаривал глазами каждый клочок красноватой земли с жухлой растительностью, силясь отыскать какой-нибудь знак, указывающий, что они на верном пути, что сестру провезли именно здесь. Стоило Хоргу приблизиться к кочевому поселению и затем въехать в него, как он весь превратился в зрение, всматривался в окружающее настолько пристально, что глаза заболели и заслезились. Но нигде, ни в чем не мог он обнаружить следов своей пропавшей сестры. И лишь перед тем, как сделать шаг с улицы и оказаться в духоте и мраке степного жилища, кузнец в последний раз окинул взглядом крикливую суету, царившую на пространстве меж одинаковыми, как и сами их обитатели, шатрами, и вдруг чуть не вскрикнул от радостной драгоценной находки: около загона для лошадей стояла крытая повозка. Именно за такой они и скакали целые сутки. Лошади были выпряжены, но по каким-то лишь опытом и интуицией улавливаемым признакам Хорг понял, что повозка эта совсем недавно вернулась из долгого путешествия. Сейчас, разговаривая с вождем, кузнец почти не сомневался, что сестра где-то здесь, у этих грязных, вонючих выродков.

Выслушав обращение Хорга и его прямой вопрос, вождь (или шума-хан на языке племени) на некоторое время погрузился в сосредоточенное раздумье. Видя это, остальные дикари даже дышать старались как можно тише. В этот момент в шатер быстро вошел еще один кочевник — судя по тому, что он лишь слегка наклонил голову, приветствуя вождя, перекинулся несколькими тихими словами на родном языке с прочими и вальяжно уселся рядом с ними, не менее родовитый и влиятельный, чем присутствующие. И вновь воцарилась тишина. Гости ждали решения вождя терпеливо, хотя внутри них все кипело.