Бриллиантовый маятник - Алексей Ракитин

— Кто ж его знает, от кого… Не пойму я вас, барин, к чему вы клоните?

— Сейчас поймёшь, коль не дурак, а коль дурак, то не поймёшь никогда. Ты вот что мне лучше скажи, Анисим — душа — человек, а другие дворники пьют? ворота всегда закрывают?

— Про других не знаю, вы у них сами спросите, — буркнул Щёткин.

— Ой ли, Анисим! Прекрасно знаешь, что и пьют, и ворота порой не закрывают. А вот тебе другой вопрос: коли б не было пьянки у вас в тот день, как думаешь, убили бы Сарру?

— Я — то почём знать могу? — дворник даже отшатнулся, перепуганный вопросом, — Я не убийца, меня спрашивать не надо.

— Я не говорю, что ты убийца. Я тебе говорю, что сидели бы вы тут на насесте тверёзые, а убийца всё равно бы в кассу проник и дело своё сделал. В том, что Сарра погибла, вины вашей нет.

— Адназначна, нет! — подал голос молчавший до того Врафоломей; ему явно понравился ход мысли «репортёра».

— Вот коллега твой меня понимает. Но полиция всё на вас валит, будто по вашему недогляду дело такое случилось. И всё это газетчикам наговорила. Ведь все сплетни от полиции идут, скажешь нет? Я — то знаю, ты со мной не спорь! — напирал Шумилов, — Поэтому ты в полицию меня не посылай, я тамошнего брата знаю… Я хочу репортаж написать, чтоб все поняли, что с вашей стороны никакой вины нет, всякий человек имеет право именины собственные отпраздновать. Тем более, что праздновать вы сели уже под вечер, так?

— Адназначна — а — а, — протянул Варфоломей и сдела рукой такой жест, как будто что — то отрубил, — Всё правильна — а говорите, господин репотёр!

Шумилов запустил руку во внутренний карман и извлёк портмоне. Это была вещь, которую не стыдно было продемонстрировать и в высшем обществе: крокодиловой кожи, с изящными латунными уголками, множеством хитрых отделений, другими словами — это было достойное хранилище больших денег. Дворники зачарованно смотрели на это чудо в руках визитёра и на то, как в его руках появилась 5–рублёвая ассигнация. Зажав её между пальцами, Шумилов обратился к Щёткину:

— Ну что, Анисим, может пошлём Варфоломея за штофом и фунтом севрюжки?

— Тык я метнусь! — Врафоломей аж даже подскочил с места, демонстрируя готовность мчаться бегом.

— Хватит! — Щёткин досадливо хлопнул ладонью по столу, — Попили ужо! Не будет водки…

Варфоломей упал на свой стул и с такой болью в глазах посмотрел на старшего дворника, что без слов можно было прочитать крайнюю степень душевного страдания, пережитого им в эту минуту.

— Даже Господь — Бог на седьмой день… — начал было он, но Анисим резко его осадил: «Чего — о?!»

Варфоломей замолчал. Для Шумилова так и осталось загадкой, как именно младший дворник намеревался приплести библейскую историю о сотворении мира к собственному намерению попить водки за счёт «репортёра».

Отказ Щёткина от совместно возлияния несколько расстроил планы Шумилова, но у того был альтернативный вариант.

— Вот что, братцы, я спаивать никого не собираюсь. Работа есть работа, я же всё понимаю, чай сам на работе нахожусь! Газета наша солидная, уважаемая, выплачивает гонорары героям очерков, если вы поможете мне составить очерк, то получите гонорар как соавторы, — проговорил Шумилов, не убирая с глаз деньги и портмоне.

— Антерисуюсь я, а велик ли гонорар? — спросил Варфоломей.

— Да по десяти рублей каждому, кого я назову соавтором.

Мейкулло и Щёткин обменялись быстрыми взглядами.

— Мы на вопросы завсегда готовы ответить. Греха тут нет, — сказал старший дворник, — Только меня в ночь убийства не было. А так, что ж, спрашивайте.

Шумилов начал дотошно расспрашивать дворников о взаимоотношениях погибшей девочки с окружающими, о событиях последнего вечера её жизни. Внимательно наблюдая за поведением своих собеседников, он не почувствовал в их ответах натяжек или фальши и решил, что они не лукавят. Поэтому Шумилов перешёл к главным вопросам, ради которых и явился сюда.

— А что братцы, ведь признайтесь, мебель — то в задней комнате вы переставляли… — словно говоря о чём — то само собой разумеющемся сказал он.

— Нет, нет, что вы! — дворники замахали руками, но то, как скользнул под стол взгляд сидевшего напротив Варфоломея, заставило сердце Шумилова ёкнуть: «темнит, шельмец».

— Ну ладно, — легко согласился «репортёр», — А вот что там за история была с пролёткой с дамой, кто — то из вас что — то такое рассказывал?

— А вы откель знаете? — неожиданно насторожился Варфоломей, — Я никому, кроме помощника пристава об этом не говорил.

— От Александра Францевича Сакса, судебного следователя, — невозмутимо объяснил Шумилов, — Это мой хороший товарищ, мы с ним в университете вместе учились, я только старше курсом и на другом факультете.

Самое забавное в этой ситуации состояло в том, что Шумилов, хотя и не учился в университете (он закончил училище правоведения), действительно хорошо знал Сакса, впрочем, как и тот его. Так что войди судебный следователь в эту минуту в дворницкую — поприветствовал бы Шумилова как старого доброго приятеля.

— А — а, — покивал озадаченно головой Варфоломей, — Я это видел. Как раз стоял возле дверей подъезда и Сарра мимо меня прошла на Невский. Я через окно за ней наблюдал. Было это, чтоб не соврать, в четверть десятого, навряд ли позже. Саррочка немного прошла к углу и стала на панели, дожидаясь момента, чтоб перейти. ну, перешла… И направилась, значит, в мелочную лавку. А тут — раз! — пролётка перед ней останавливается и дама из пролётки о чём — то с Саррой начинает разговаривать. Ну, значит, поговорила, потом даже вышла из пролётки и стала подле девочки… Вот, значит, как.

— А потом?

— Ну, села обратно и уехала.

— Ничего Сарре эта женщина не передавала? не забирала из её рук? — уточнил Шумилов.

— Нет, ничего такого.

— Пойдем, покажешь, — предложил Шумилов и Варфоломей с готовностью соскочил со своего места.

Прямо со двора, через небольшую дверь они попали в парадный подъезд, имевший, как и большинство своих питерских собратьев два хода — на улицу и во двор. Пройдя через площадку, Шумилов и Мейкулло встали между двойными дубовыми дверями, через которые можно было выйти на Невский проспект. Сквозь большие, украшенные изящной гравировкой стёкла открывался прекрасный вид на центральную магистраль города.

— Вот тут я стоял, — объяснил дворник, сопровождая свой рассказ энергичной жестикуляцией, — Сарра, значит, мимо меня шмыгнула и прошла шагов пять — десять к углу. Вот тут, с угла она перешла Невский. Пролётка проезжала мимо, остановилась вон там.

— Значит, ехала от Знаменской площади к Дворцовой, — подытожил Шумилов, — И ты хорошо мог видеть извозчика.

— Ну да… Но только не видел. Истинный крест, не смотрел я на него. Выпимши, не чтобы очень, но… хорошо выпимши. Ну чё мне на возницу смотреть, правда?

— Ну что — то же ты заметил? Какой масти была лошадь запряжена? пролётка, может, была чем — то украшена? Извозчики любят ленты вплетать в гривы… что — нибудь такое запомнилось?

— У него, смешно сказать… — Варфоломей запнулся, — Сидушка под кучером была обита серебряным таким позументом с кистями. Вот это я запомнил.

— А чего тут смешного? — не понял Шумилов.

— Да чисто катафалк — это там всё черное обивают такой вот хренью с кистями.

— Ясно. — Шумилов подивился ассоциативному мышлению младшего дворника, — А что про женщину скажешь?

— Ну, не запомнил я её. Ну, вообще никак. Сам ужо пытался вспомнить — ничего не выходит. Просто пятно серое какое — то. Запомнил только, что на лице её вуалька была, а в руке дурацкий такой жёлтый зонтик от солнца. Вот только зонт и помню, честное слово. Сарру, покойницу, ясно помню, а вот эту женщину… ну, хоть убей!

— Ну, а возница какой был: пожилой или молодой?

— Да бес его знает. Не то чтобы молодой, не то чтобы старый, лет тридцать пять, может быть… Борода лопатой, дык она у всех у них лопатой. Зипун… да обычный зипун, тёмный такой, за лошадьми ходить — это ж только у господ слуги в белые ливреи обряжаются, правда? Говорю ж, совсем не запомнил.

Шумилов помолчал немного, оглянулся по сторонам, нет ли кого рядом. Убедившись, что они одни, сказал негромко:

— Ну, а с мебелью в кассе Мироновича, признавайся, Варфоломей, твоя работа? Ты переставил? Да ты не бойся, братец, никто от меня ничего не узнает!

Варфоломей вздохнул и с тоской в голосе пробормотал:

— Истинный крест, не я мебель двигал… Но знаю, кто.

— Другой дворник, — закончил его мысль Шумилов, — Правильно я говорю?

— Так точно — с, господин репортёр. Ванька Прокофьев это сделал, его сама Саррочка попросила. Я так думаю, она спать собиралась лечь на новом диванчике. Но только Ванька не сознается никогда.

Шумилов протянул Варфоломею две десятирублёвых банкноты, сказал коротко: