Кожа для барабана, или Севильское причастие - Артуро Перес-Реверте

– Вас тут ожидает одна сеньора, дон Лоренсо. Пришла только что.

Куарт удивленно глянул на портье, затем повернулся к стоявшим в вестибюле креслам. Там сидела женщина: смуглая, с длинными – ниже плеч – черными волосами. Темные очки, джинсы, мокасины, голубая рубашка, коричневый жакет. С первого же взгляда она показалась Куарту очень красивой, а подойдя – она встала ему навстречу, – он убедился, что это действительно так. Ему бросились в глаза бусы из слоновой кости, оттеняющие бронзовую кожу, золотой браслет на запястье, кожаная сумочка от Убрике, лежавшая рядом на диване. Женщина протянула тонкую, изящную руку с безупречной формы ногтями:

– Я Макарена Брунер.

Куарт и без того уже узнал ее – по фотографиям в журнале. Он поймал себя на том, что не может отвести взгляда от ее рта – крупного, красивого, с полными, чуть подкрашенными бледно-розовой помадой губами, между которыми поблескивали очень белые зубы.

– Да-а, – протянула она, пристально и, похоже, с некоторым удивлением рассматривая его сквозь темные стекла своих очков. – Вы и правда очень хороши собой.

– Вы тоже, – спокойно ответил Куарт.

Макарена Брунер была высока – лишь немного пониже самого Куарта, при его росте метр восемьдесят пять. Ее джинсы, стянутые на талии кожаным ремнем, обрисовывали стройные бедра, а глядя на трех котят, вышитых на груди ее рубашки, он подумал, что природа воистину щедро одарила эту женщину, и, ощутив смутное беспокойство, счел нужным отвести глаза, якобы для того, чтобы посмотреть на часы. Макарена Брунер молча продолжала изучать его.

– Мне хотелось бы поговорить с вами, – произнесла она наконец.

– Разумеется. Спасибо, что пришли: я и сам собирался встретиться с вами… – Куарт огляделся по сторонам. – А как вы разыскали меня?

– С помощью одной подруги – Грис Марсала.

– Не знал, что вы с ней подруги.

Макарена Брунер улыбнулась, и ее зубы снова сверкнули белизной – столь же яркой, как белизна слоновой кости на ее коже цвета светлого табака. Заметно было, что это женщина, вполне уверенная в себе благодаря и своей красоте, и своему положению; однако Куарт понял, что сейчас она испытывает некоторое смущение, вызванное его строгим черным костюмом и стоячим воротничком. То же самое было с Грис Марсала; да и вообще священническое облачение часто производило такое впечатление на женщин – красивых ли, нет ли, как будто оно разом ставило мужчину вне пределов их досягаемости.

– Мы можем поговорить прямо сейчас?

– Конечно.

Они уселись друг против друга: она – закинув ногу на ногу, на диван, где сидела раньше, он – в соседнее кресло.

– Я знаю, зачем вы приехали в Севилью.

– Только не надейтесь, что удивили меня, – с выражением покорности судьбе улыбнулся Куарт. – Похоже, об этом известно всему свету.

– Грис посоветовала мне повидаться с вами.

Куарт снова с интересом взглянул на нее. Она так и не сняла своих темных очков, и он подумал, что ему хотелось бы увидеть, какие у нее глаза.

– Как странно. А вчера ваша подруга вроде бы совсем не была склонна оказывать содействие.

Длинные волосы Макарены Брунер падали ей на плечо, закрывая половину лица, и она нетерпеливым движением отбросила их назад. Они были очень густые и черные – что называется, цвета воронова крыла. Настоящая андалусская красавица, каких писал Ромеро де Торрес, или Кармен с табачной фабрики – героиня Проспера Мериме. Из-за этой женщины способен был потерять голову любой художник, любой француз, любой тореадор. «И любой священник?» – вдруг на долю секунды высветился вопрос в голове Куарта.

– Вы не должны создавать себе неверное представление об этой церкви, – уточнила тем временем его собеседница. – И об отце Ферро тоже.

Куарт позволил себе сдержанный смешок, главной целью которого было превозмочь эту ненужную, непрошеную долю секунды, и в качестве защитной меры прибег к сарказму:

– Только не говорите мне, что вы тоже являетесь членом его фэн-клуба.

Его рука лежала на подлокотнике кресла, и даже за темными стеклами очков он поймал взгляд женщины, направленный на нее. Куарт счел благоразумным убрать руку и переместил ее на колено, переплетя пальцы с пальцами другой руки.

Несколько мгновений Макарена Брунер молчала. Она снова отбросила волосы с лица и, похоже, размышляла, стоит или не стоит продолжать разговор.

– Послушайте, – произнесла она наконец. – Мы с Грис подруги. И что касается вас, она полагает, что ваше присутствие здесь может оказаться полезным, даже если у вас и не слишком добрые намерения.

Куарт уловил ее примирительный тон. Он поднял руку и вновь заметил, как женщина проследила глазами за его движением.

– Знаете, во всем этом есть нечто, что меня раздражает… Простите, не знаю, как мне следует называть вас. Сеньора Брунер?

Он испытывал неловкость под этим взглядом, скрытым стеклами очков, и она отлично понимала это.

– Зовите меня Макарена.

Она сняла черные очки, и Куарта поразила красота ее глаз – темных, с медовым отливом. Хвала Господу, воскликнул бы он, если бы действительно верил, что Господь занимается такими вещами. Но он не слишком-то верил, поэтому ограничился тем, что выдержал взгляд этих глаз – так, словно от этого зависело спасение его души. А может, в конце концов, и зависело, если только существуют душа и Провидение.

– Хорошо. Макарена, – повторил он, наклоняясь к ней и опираясь локтями на колени. Оказавшись так близко, он уловил нежный жасминовый аромат ее духов. – Кое-что во всей этой истории меня весьма раздражает. Все твердо уверены, что я нахожусь в Севилье с целью отравить жизнь дону Приамо Ферро. А это не так. Я приехал, чтобы составить себе представление о сложившейся ситуации и проинформировать о ней начальство. И у меня нет никакого предвзятого мнения. Проблема в том, что отец Ферро не желает сделать ни одного шага навстречу. – Он откинулся на спинку кресла и закончил с ноткой досады: – Впрочем, и все остальные тоже.

На сей раз улыбнулась она:

– Просто никто вам не доверяет, и это вполне логично.

– Почему?

– Потому что архиепископ отзывался о вас весьма отрицательно. Он называет вас охотником за скальпами.

Уголок рта Куарта искривился. Ах, этот святой муж – Его Преосвященство.

– Да. Мы с ним старые знакомые.

– Но то, что касается отца Ферро, можно уладить. – Она покусала нижнюю губу. – Может быть, я смогла бы что-то сделать.

– Так было бы лучше для всех, и в первую очередь для него самого. Однако скажите мне, почему вы принимаете так близко к сердцу… Вы-то что от этого выиграете?

Она снова покачала головой, как будто все это не имело значения, и роскошная черная грива опять упала ей на плечо. Макарена отбросила ее на спину, пристально глядя на Куарта.

– Папа точно получил послание?

Несомненно, Макарене Брунер было отлично известно, какой эффект производят ее глаза. Куарт незаметно сглотнул слюну – отчасти из-за этого устремленного на него взгляда, отчасти из-за заданного ему вопроса.

– Это конфиденциальная информация, – ответил он, смягчая свои слова улыбкой. – Так что поймите меня правильно – я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ее.

Она презрительно пожала плечами:

– Это тайна, о которой уже болтает вся округа.

– В таком случае, позвольте хотя бы мне не присоединяться к болтунам.

Темные глаза блеснули, потом их выражение стало задумчивым. Макарена Брунер, облокотившись на ручку дивана, переменила позу, и от этого движения котята, вышитые на груди ее рубашки, потянулись, будто проснувшись от сладкого сна.

– Последнее слово относительно храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, принадлежит моей семье, – пояснила она. – То есть мне и моей матери. Если объявят, что здание находится в критическом состоянии, и архиепископство даст разрешение на снос – в этом случае судьбу занимаемого им участка земли будем решать мы.

– Ну, не совсем так, – заметил Куарт. – Насколько мне известно, слово мэрии тоже кое-что значит.

– Мы обратимся в суд.

– Но ведь вы замужем, по крайней мере официально. А ваш супруг…

Она перебила его, мотнув головой:

– Мы уже шесть месяцев живем врозь. Мой муж не имеет права предпринимать самостоятельные шаги.

– И что же, он не пытается переубедить вас?

– Пытается. – Теперь улыбка, появившаяся на губах Макарены Брунер, была совсем иной: презрительной, отстраненной, почти жестокой. – Он может пытаться сколько его душе угодно. Эта церковь будет жить.

– Жить? – несколько удивленно переспросил Куарт. – Любопытно, что вы употребили это слово. Как будто она – живое существо.

Женщина снова посмотрела на его руки.

– Может быть, так оно и есть. На свете много такого… живого, хотя с виду и не подумаешь. – На мгновение она словно бы унеслась мыслями куда-то далеко, но только лишь на мгновение. – Я имела в виду то, что эта церковь нужна, необходима. Как и отец Ферро.