Слепая любовь - Елена Лагутина

— Извините... Я... я не подумал, что вы серьезно...

— Так что, наш совместный поход в кафе отменяется?

— Да нет, что вы. — Он смутился еще больше, наклонился, поднял расческу и принялся вертеть ее в руках, а потом улыбнулся какой-то детской, открытой улыбкой: — Вы только постарайтесь, чтобы укладка до вечера сохранилась...

— Это вы постарайтесь. Кстати, как вас зовут?

— Олег. Давай на ты, а?

— Давай, Олег. Слушай, может, ты меня проводишь до дома? Я здесь рядом, напротив живу. Честно говоря, мне немного сложно...

— Конечно... конечно провожу! А мы, оказывается, соседи, я сам здесь неподалеку...

— Дочка!..

Он просто обомлел, увидев ее. Она выглядела потрясающе — длинные, распущенные по плечам и тщательно уложенные рыжие волосы обрамляли бледное лицо сияющим нимбом.

— Ты... ты прекрасно выглядишь! Не покрасилась...

— Краски не было, — сухо бросила она через плечо, проходя мимо него в комнату. — В следующий раз покрашусь.

— Да... да, конечно, в следующий раз, — повторил он почти механически, не в силах оторвать от нее взгляда.

— Да что ты на меня уставился? — вдруг обернулась она, почувствовав его взгляд.

— Ты у меня красивая, — повторил он, — очень красивая. А что это за парень... — И осекся, почувствовав, как она сразу напряглась.

— Не твое дело. Ты что, следил за мной?

— Не следил, просто смотрел из окна... Прости, все-таки неспокойно на душе было. Отпустил тебя одну.

— И правильно сделал, даже спасибо, — уже без злобы ответила она. — Ладно, что ты там на обед приготовил?

Вечерний звонок расколол привычную тишину на тысячи мелких осколков, ворвавшись, словно порыв свежего ветра, в затхлое, безвоздушное пространство, — так редко случалось, что кто-то приходил к ним. Данка уже стояла в прихожей.

— Это ко мне, — предупредила она отца, услышав его торопливые шаги, — я сама открою.

Она не дала ему возможности рассмотреть неожиданного визитера, уверенно переступила через порог и захлопнула дверь. На улице стояла осень. Янтарный вечер, дымное солнце и такой неожиданный и неуместный в городе запах спелой ржи... Они просто бродили по городу и говорили о чем-то не важном. Незаметно наступила ночь, резко похолодало, небо покрылось синим лаком. В крапинках серебряных звезд месяц казался отчаянно рыжим.

— Месяц — рыжий, как твои волосы.

— А почему ты выбрал такую странную профессию?

— Что же в ней странного? Парикмахер... Не знаю, мне нравится.

— Женская профессия.

— Между прочим, совершенно несправедливое мнение. Всем известно, что самые лучшие парикмахеры и повара — это мужчины.

— Кстати, о поварах. Мы так и не пошли в кафе. Совсем заболтались.

— Извини... Пригласил, называется. Просто на улице так хорошо...

— Красиво?

Он немного смутился.

— Жаль, что я не поэт. Я бы тебе описал...

— Что бы ты мне описал? Окровавленные кусты рябины?

— Ну, что-то вроде того...

— Да, жаль, что ты не поэт. Но зато ты отличный парикмахер.

— Мы пришли. Осторожно, здесь ступенька.

— Да, я знаю... Я уже знаю. Спасибо тебе.

— Мне? За что?

— За этот вечер.

— Так, значит, до завтра?

— Не знаю. Ты мне лучше позвони, хорошо? Он дождался, пока за ней захлопнулась дверь, а потом стремительно сбежал вниз по ступенькам. Конечно же, он не мог видеть, как с той стороны она прислонилась к дверному косяку, откинула голову и улыбнулась. Она была почти что счастлива, если, конечно, понятие счастья вообще можно рассматривать как относительное. Она улыбалась, и мелкие лучики-морщинки разбегались от глаз каждый в свою сторону, влажно подрагивали губы... И только глаза молчали.

Поежившись от холода, она пошла в комнату. Холодный воздух из открытого окна заполнил квартиру, и она тихо закрыла створки. В квартире ни звука — он, наверное, спит. Неудивительно — первый час ночи, хотя в то же время странно, как это он ее не дождался?

Медленно, но уже практически не задумываясь и совершенно четко ориентируясь в пространстве, она прошла к нему в комнату. Посторонний человек никогда в жизни и не подумал бы, что эта девушка слепая, только, наверное, удивился бы тому, как хорошо она видит в темноте — как кошка... Подошла к кровати, наклонилась, нащупала его холодное плечо, на мгновение задержала руку... И накинула одеяло. Потом тихо подошла к окну, осторожно закрыла форточку, оставив только узкую щель, и тихо, на цыпочках, вышла из комнаты. Конечно, она не могла видеть, как судорожно сжались его пальцы, как заблестели сквозь приоткрытые дрожащие ресницы счастливой влажностью глаза, не могла слышать, как быстро застучало больное сердце... Хотя, возможно, догадывалась об этом.

С этого дня все изменилось. Олег стал приходить часто — почти каждый вечер. Вечера эти были разными — иногда они бродили по улицам, иногда, уступая капризной и не всегда приветливой осени, оставались дома. Чаще отгадывали кроссворды, иногда играли в нарды — здесь Данке практически не было равных. То ли ей везло, то ли мужчины поддавались. Приза победителю не выдавалось, а вот наказание для проигравшего часто было весьма остроумным. Данка хохотала до слез, когда однажды отец проиграл Олегу и был вынужден тут же, в его присутствии, стирать его носки и при этом кукарекать. Он и сам смеялся — в такие моменты казалось, что счастье уже за порогом, уже стучится в дверь, только — открой и впусти... Страшный в своей обыденности быт уступал место приятной и беззаботной праздности. Еще несколько месяцев пролетели совсем незаметно, наступила зима. В тот год она была снежной, морозной и солнечной.

— Данка, а ведь он тебя любит. Так сильно любит!

— Я знаю, Олег. Знаю.

— А почему... почему ты так с ним? Иногда — так зло... Ведь ты не злая.

Она не ответила. Ей уже давно надоело жить ненавистью и гнать от себя любовь, она слишком устала от всего этого и уже давно не видела в этом смысла. Отец в соседней комнате собирал сумку — они всей компанией собирались за город, кататься на лыжах. Это, казалось бы, безумное начинание было инициативой отца, а вышло все настолько замечательно, что теперь в выходные уже не стояло вопроса о том, чем заняться, — на лыжи, конечно, на лыжи! У Данки прекрасно получалось кататься на лыжах, а ее мужчины всегда были рядом. Тревожно следили за каждым движением, но виду не подавали, и она только смеялась, когда падала, вставала без посторонней поддержки и снова мчалась вперед...

— Ты еще долго? — тихо спросила она, прислонившись к дверному косяку.

— Да нет, уже почти все... Вы там чай в термос налили?