Женщина ночи - Нэнси Прайс

Перед ней лежала стопка листков новой книги. Ее книги. Она положила сверху стопки руки ладонями вниз и уронила на них голову.

Однажды утром Рэндел проснулся и сказал, что ослеп.

– Это иногда случается, – сказал доктор Бун, обращаясь к Мэри. – Он на самом деле ослеп. Это результат многочисленных стрессов, которые он перенес за последнее время. Он сказал нам, что ничего больше не сможет написать. Он считает, что «Цена истины» – его последняя книга и что он потеряет работу, если больше ничего не сможет опубликовать.

Рэндела всюду надо было сопровождать. Его пустой взгляд был устремлен прямо перед собой, независимо от того, что двигалось или стояло перед ним.

– Я бы посоветовал вам забрать его домой на некоторое время, – сказал однажды доктор Бун. – Иногда смена обстановки способствует возвращению зрения. Рэндел останется с вами на ночь, а завтра к ленчу вернется сюда.

– Он пребывал в своем аду неделями, думая, что атомная война может начаться каждую минуту. Я никогда раньше не видела, как он страдает, потому что во время приступов его обычно сразу изолировали и лечили шоковой терапией.

Мэри собрала в сумку все необходимое ему на ночь. Всю дорогу до Кенсингтон-Черч-стрит, что они проделали на такси, Рэндел молчал.

Держа его за руку, Мэри открыла дверь и проводила его в холл. Рэндел стоял в проходе и ощупывал дверной косяк.

– Я не могу вспомнить это место, – проговорил он.

Мэри объяснила ему, что он находится дома, в лондонской квартире. Она помогла ему снять плащ и повесила его на вешалку. Потом проводила его в гостиную и усадила на стул.

– Не хочешь ли кофе? – спросила она.

Рэндел ничего не ответил. Он сидел на кончике стула и смотрел прямо перед собой.

Так он просидел до ленча, молча, не двигаясь.

– Наверное, будет лучше, если я тебя покормлю. Открой рот.

Она подцепила вилкой спагетти и поднесла к его рту.

– Ты заботишься обо мне, – сказал Рэндел. – Ты всегда заботилась обо мне. Но тебе не придется делать это долго. – Кусочки спагетти повисли у него на подбородке.

Мэри вытерла ему подбородок. Взгляд Рэндела был направлен в пространство.

– Ты еще не совсем оправился после болезни. Через несколько дней тебе станет лучше, и мы вместе поедем домой.

– А что, если я стану заботиться о тебе? – спросил Рэндел. – Как тогда ты себя будешь чувствовать? – Его руки на коленях судорожно сжались в кулаки. – Я сделаю это. Я обязательно буду заботиться о тебе.

Мэри поднесла к его рту еще одну порцию спагетти.

– Мы должны заботиться друг о друге, – сказала она. В уголках ее глаз появились слезы.

Рэндел больше не хотел есть. Он до ужина просидел на стуле. После ужина он продолжал сидеть так же неподвижно и безмолвно. В комнате стемнело, но свет никто не зажигал.

– Я больше никогда ничего не напишу, – неожиданно произнес Рэндел. – Но если я не писатель, то кто я тогда?

За стеной шла обычная жизнь городской улицы.

– Пулитцеровская премия! – с рыданием произнес Рэндел.

Мэри обняла его и поцеловала. Это было все равно что обнять большую куклу.

– Я буду никем, – сказал он спустя еще немного времени. – Я буду просто заурядным профессором. Про меня больше не скажут, что я – хороший профессор. Мои книги – вот что заставляет людей говорить обо мне. А что, если я больше не буду писать книг? Как долго они будут помнить, каким хорошим я был? Меня просто забудут.

– Ты так несчастен. – Ее голос дрожал. – Ты так долго болел. Как же ты несчастен. Рэндел молчал.

На щеках Мэри блестели слезы.

– Мой дорогой муж, – сказала она. – Я люблю тебя. Я все сделаю, чтобы помочь тебе. Ты же знаешь, что я могу это сделать.

Какие-то люди прошли мимо их дома. Были слышны неразборчивые обрывки их разговора, звонкие ноты которого прозвучали в темной комнате.

– Ты помнишь, когда мы впервые увидели друг друга? Мы с Гвен Джоплин сидели в лодке, когда ты и Боб Фитч подошли к пристани, – нежно сказала Мэри. – Вы до этого звонили нам и назначили там свидание. Гвен и Боб сели на весла, а мы с тобой устроились на заднем сиденье. Мы ели воздушную кукурузу и читали друг другу стихи Роберта Фроста, а Боб и Гвен смотрели на нас, как на чокнутых.

Мэри вдруг показалось странным, что она вслух, при Рэнделе, вспоминает эти давно минувшие дни. Странно было сидеть в лондонской квартире друг против друга в темноте и говорить о любви. Это все было так давно…

Образы, звуки и запахи прошлого окружили Мэри со всех сторон. Она стала такой же слепой в темной квартире, каким был и Рэндел.

– А помнишь наш медовый месяц в Европе? Сколько мы говорили и обсуждали книгу, которую ты хотел написать? Розовые обои в нашей первой квартире… Помнишь, как мы радовались, когда въехали в наш собственный дом… – голос Мэри дрожал, и она начала всхлипывать. Рэндел ничего не сказал.

Мэри вытерла мокрые глаза и попыталась унять дрожь в голосе.

– Ты наконец написал свою первую книгу, потом вторую – «Странную девушку». Затем появились и две остальные.

– Мои книги, – воскликнул Рэндел. – Мои книги! Я больше никогда ничего не напишу.

– Обязательно напишешь!

– Никогда. Не будет больше книг. Не будет больше денег.

– Но даже если ты ничего не напишешь, у тебя остается твоя преподавательская работа. Ты же так любишь читать студентам лекции.

– Остается преподавательская работа? Когда весь университет будет смеяться надо мной? Они будут показывать на меня пальцем и говорить: «Вот идет бывший писатель, сейчас он уже ни на что не способен, потому что в голове у него пусто».

Мэри заплакала еще сильней, обеими руками размазывая по лицу слезы.

– Все очень-очень просто, – сказал Рэндел своим обычным голосом, ровным и спокойным. – Когда ты больше не можешь гордиться собой, жизнь теряет всякий смысл. Просто не стоит больше жить.

– О, мой любимый, мой дорогой! – воскликнула Мэри, захлебываясь слезами и опускаясь на колени перед ним. – Никогда больше не смей так говорить! – Она обняла его и гладила по спине. Взглянув на него, она увидела застывшую маску страдания на его лице. Она схватила его за плечи и принялась трясти изо всех сил. Рэндел не сопротивлялся. Он был похож на большую одеревенелую куклу.

– У тебя есть новая книга! – воскликнула Мэри. Спазм сжимал ей горло. Как больно ей было произносить, это! – Разве ты не помнишь? Ведь перед тем как заболеть, ты закончил новую книгу! Разве ты не помнишь, как ты написал ее? Как ты неделями не отходил от письменного стола, исписывая лист за листом, которые я потом отпечатала на машинке?

Она бросилась к выключателю и включила свет. Какой бледный сидел Рэндел и как ужасно старо он выглядел. Его невидящие глаза были полны отчаяния.