Секрет золотой карусели - Наталья Николаевна Александрова

нему благодарностью после спасения. Так оно и оказалось, кстати. Нет, все-таки какая же я дура… Ничему меня жизнь не научила.

Хотя это не так. Кое-чему все-таки научила. А именно: надеяться только на себя, не зависеть ни от кого. И ответственность брать на себя только за того, кто никак не может без меня обойтись. В данном случае это Маруся. Уж собака-то точно не предаст и не выгонит меня на улицу.

Так что без четверти четыре я уже шла по Столярной улице.

Марусю я оставила дома – ее уж точно не пустят ни в какое питейное заведение.

Я и насчет себя самой сомневалась и на всякий случай оделась так, чтобы никто из знакомых меня не узнал. Хотя какие там знакомые, в таком-то шалмане. Но все-таки я нашла в кладовке черную вязаную шапку и мужскую серую куртку, кажется, еще отец ее носил. Слегка почистила и отправилась на дело, взяв минимум денег и спрятав мобильник в потайной карман.

На углу Столярной и Токарного я увидела ступени, уходящие вниз, и криво прикрепленную над дверью вывеску:

«Рюмочная «Мужская дружба».

Ни про какого Таракана на вывеске не было написано, но я проверила адрес и убедилась, что это именно то заведение, о котором говорил Васильич.

При виде этой вывески и стоптанных сотнями ног ступеней мне стало страшновато. Однако я справилась со своим страхом и спустилась по ступеням.

Внизу оказалось неожиданно большое помещение с низким сводчатым потолком, наполненное густым табачным дымом и гулом человеческих голосов.

За шаткими и грязноватыми столиками по двое, по трое и большими компаниями сидели мужчины среднего возраста. Перед большинством стояли толстые пивные кружки и водочные стопки, а также тарелочки с немудреной закуской – селедка, отварная картошка, соленые огурцы и квашеная капуста.

Между столиками сновали разбитные официантки с беспощадно высветленными волосами. В глубине заведения, за стойкой, возвышался крупный мужик, длинные усы и маленькие бегающие глазки которого давали понять, что он и есть тот самый Таракан, владыка этого полуподвального мужского клуба.

В пивной была дикая жара, просто как в финской бане, все посетители сидели за столиками расхристанные, так что я тут же сняла шапку и расстегнула куртку.

– А ты чего сюда пришла? – осведомилась, окинув меня взглядом, одна из официанток. – Часом, дверь не перепутала? Здесь тебе не кружок бальных танцев и не общество цветоводов-любителей!

Ой, не надо было шапку снимать, впрочем, у этих девиц глаз наметанный, и в такой одежде меня быстро идентифицируют.

– Да мне переходник нужен на три четверти… – робко выдала я услышанный от Васильича пароль.

– А, ну ладно, если переходник, проходи, может, и найдешь… – ответила официантка, утратив ко мне интерес, и показала на свободный столик.

Я опасливо опустилась на колченогий стул.

– Здесь вообще-то не дом культуры, – проговорила та же официантка. – Пришла – нужно заказ сделать.

– А у вас кофе есть? – робко осведомилась я.

– Кофе? А как же! Только этих всяких латте и капучино нет, есть из бачка – будешь?

Я никогда не пробовала такой сорт кофе и решила, что им, во всяком случае, не отравишься.

– Хорошо, кофе и булочку!

– Булочки кончились, есть только пирожки. С мясом, с грибами и с картошкой.

Я решила, что из этих трех начинок картошка самая безопасная, еще отец, помню, научил, когда в школу пошла в первый класс. Он так и сказал: запомни, какие начинки в пирожках в школьной столовой безопасные: картошка, капуста и яблоки. Можно еще, конечно, повидло. Больше никаких пирожков не ешь: ни с мясом, ни с грибами, ни, упаси бог, с творогом.

Мало, конечно, мне от него перепало воспитания, но эти сведения оказались полезными.

Официантка выслушала заказ, презрительно поджала губы, но удалилась без возражений.

Я передвинула стул подальше в угол и исподтишка оглядела зал.

Как я уже говорила, в зале присутствовали по большей части мужчины разной степени потертости, со следами трудного детства и столь же трудной молодости на лицах.

Ни Романа, ни его колоритного подручного здесь пока не было.

Официантка довольно быстро вернулась и поставила передо мной граненый стакан с мутной светло-коричневой жидкостью и тарелку с надписью «общепит», на которой красовались два бесформенных кулинарных изделия, которые при некоторой фантазии можно было считать пирожками.

– Рассчитайся сразу! – потребовала официантка и назвала сумму – действительно весьма скромную.

Едва она отошла, я попробовала кофе и решила, что погорячилась, подумав, что им нельзя отравиться. Точнее, ту бурую жидкость, которая налита была в стакан, никак нельзя было назвать кофе, если честно, то у нее и названия-то не было.

Пирожки пробовать я не стала – просто постучала одним по столу и убедилась, что им вполне можно забивать гвозди.

Тут к моему столику без приглашения подсел низенький мужичок в приплюснутой кепке и с каким-то приплюснутым лицом. Было такое впечатление, что физиономию его в свое время долго гладили утюгом, поскольку даже нос у него не сильно выдавался.

– Здорово, хозяйка! – проговорил он жизнерадостно.

– Здравствуйте, – отозвалась я, удивленно оглядев его. – Мы что – знакомы?

– Нет, но мне Кристинка сказала, что ты ищешь переходник на три четверти.

– Да, только со сгоном! – вспомнила я слова Васильича.

– Можно и со сгоном, – солидно кивнул он. – Ты что – пирожки не будешь?

– За зубы боюсь, – вздохнула я.

– А я не боюсь! – Он ухватил один из пирожков и откусил от него половину.

– Значит, со сгоном… – повторил он, прожевав пирожок. – Будет тебе со сгоном. Три четверти со сгоном – это пятьдесят четыре, тебе по старой дружбе уступлю за сорок…

Тут я краем глаза заметила, что в зал вошел Хомяк. Он был такой толстый, что даже в просторном зале стало тесновато. Или мне так показалось.

Я поскорее пригнулась, чтобы он меня не заметил.

– Что – дорого? – по-своему понял мои телодвижения собеседник. – Ну, можно и скинуть пару рублей… правда, это будет уже мне в убыток, но за-ради старой дружбы…

Что-то я не помню, когда мы с ним подружились… но пока я решила промолчать.

– Ты мне только скажи, хозяйка, какой конкретно переходник тебе требуется – папа-мама или…

– Как это – папа-мама?

– Ох, трудно с вами, с женщинами! Простых вещей не понимаете! Ну вот, погоди, я тебе нарисую…

Он достал из кармана потертый блокнот и огрызок карандаша, нарисовал на листке трубу с резьбой и стал мне что-то объяснять. Я слушала его вполуха и в то же время следила за Хомяком.

Тот тем временем подозрительно оглядывал зал и как раз повернулся