Рыцари былого и грядущего. Том I - Сергей Катканов

Султан растерялся ещё больше. Он не случайно был в палатке один, ибо намеревался объявить, что Жерар принял ислам и опять отпустить его на все четыре стороны. Даже приближённые султана, не зная, о чём тот говорил наедине с магистром, поверили бы в обращение тамплиера, потому что никак иначе не могли бы объяснить столь не свойственное султану человеколюбие. Расчёт Саладина был идеально точным — слухи о предательстве магистра, которые и так уже ползут среди крестоносцев, теперь, после второго пленения, превратятся в твёрдую уверенность. Султан знал психологию франков и не сомневался, что теперь они начнут весь Орден Храма считать шайкой предателей. Но с другой стороны, если этот храмовник на самом деле примет ислам — так ведь будет ещё лучше. Он, пожалуй, сделает из бывшего тамплиера знаменосца. Очень эффектно будет смотреться в эго руках султанское знамя. По всему исламскому миру тотчас разнесётся весть о том, что великий султан умеет побеждать не только на поле боя, но так же одерживает великие духовные победы. А этот тамплиер… он, видимо, понял, что среди франков у него теперь будет чести не больше, чем у последней свиньи, и здраво рассудил, что лучше уж остаться рядом с султаном. Ум султана был очень гибок и поворотлив, он быстро перешёл от растерянности к решению. Через минуту все приближённые султана были уже в палатке.

Жерар распрямил спину. Он начал говорить спокойно и негромко, но очень твёрдо, тщательно выговаривая каждое слово, чтобы его не блиставший совершенством арабский язык был понятен любому из здесь присутствовавших.

— Я обещал прославить пророка. Я сделаю даже больше. Всем своим сердцем я прославлю всех библейских пророков, но прежде всего — Господа нашего Иисуса Христа, который есть больше, чем пророк, потому что Он воистину Сын Божий. Мне жаль вас, несчастные агаряне. Потомки авраамовой рабыни Агари так и остались рабами. Истина не сделала вас свободными, потому что вы ходите вдалеке от Истины и молитесь ложному пророку…

Ум Жерара был ещё проворней, чем у Саладина. Едва очнувшись в султанском шатре, он понял, что здесь — не поле боя, а потому не удастся, как всегда, противопоставить извилистой восточной хитрости безупречную рыцарскую прямоту. Пришлось чуть-чуть схитрить. Ведь если бы он какими угодно словами обругал лжепророка в присутствии одного только Саладина, султан потом всё равно сказал бы, что магистр прославил Мухаммада. А вот хулу на Мухаммада, изречённую при всех султановых приближённых, Саладин не имел возможности стерпеть при всём своём желании. Визири на завтра же свергнут султана, если он позволит в своём присутствии безнаказанно чернить создателя ислама.

Впрочем, Жерару совсем не хотелось ругать Мухаммада. Он теперь искренне жалел этого лжепророка, считая его странником, который заблудился на пути к Истине. И великий султан с его блестящей свитой теперь представлялись ему несчастными людьми, достойными всяческой жалости. В сердце магистра не было ни капли ненависти. Не появилось и страха, когда он увидел исказившееся от бешенства лицо Саладина. Последнее, что Жерар увидел в этой жизни — блеск саладиновой сабли.

Когда голова Жерара вместе с потоком крови упала на великолепный багдадский ковёр, магистр с радостным изумлением осознал, что он по-прежнему все видит. Только шатёр Саладина вместе с ним самим и его блистательными рабами куда-то исчез. Прямо перед Жераром стоял маршал Ордена Жак де Майи. В белом плаще и с такими же белыми ангельскими крыльями за спиной. Лицо маршала-ангела было очень мирным. Жак смотрел на Жерара с любовью. В глубине души Жерара родилось что-то похожее на слезинку:

— Прости меня, Жак. Тогда…

— Не надо, Жерар. Всё в прошлом. Я всегда любил тебя, мой брат во Христе. Из прошлого осталась лишь эта любовь. Я счастлив, что теперь мы вместе продолжим нашу службу у престола Божьего. Взгляни, — Жак указал рукой на небо.

Жерар увидел, как прямо с небес к ним скачут стройные шеренги всадников в развевающихся белых плащах. Все они, как и маршал, были крылаты. Напротив сердец пламенели тамплиерские кресты. Опытным взглядом полководца Жерар определил, что к ним скачет целый боевой монастырь — триста копий. Вскоре магистр уже различал лица рыцарей, погибших под бродом Иакова и обезглавленных после Хаттина.

Едва прочитав последние слова опуса, Андрей отодвинул от себя рукопись, резко встал и сразу же вышел в коридор. Ни единой секунды он не хотел оставаться наедине с памятью Жерара де Ридфора. Он сразу же почувствовал, что магистр де Ридфор — зеркало, в котором отразились его, капитана Сиверцева, черты, искажённые болью и ненавистью. Он так же никогда не терял чести, но и у него так же попросту отняли честь. Отняли подлостью и коварством. Причём, Андрей ни на секунду не верил, что его душа может когда-нибудь так же очиститься, как душа Жерара. Он был уверен, что только в дешёвом бульварном романе человек может за один день переродиться. Он уже считал себя верующим, но по-прежнему не понимал, почему эти парни, тамплиеры, так охотно умирали за Христа. Ему казалось, что здесь какая-то фальшь, неправдоподобица. Но он подсознательно ощущал, что фальшь на самом деле — в его душе, а не в их судьбах. Думать об этом не хотелось, но он знал, что, оставшись один, обязательно будет думать именно об этом.

В коридоре Андрея ждал как всегда молчаливый и невозмутимый Саша, предложивший капитану следовать за ним. Вскоре они были в рыцарской келье командора Дмитрия Князева. Андрей не уставал удивляться образцам местного дизайна. В комнате Дмитрия не было сводов, её идеально правильная кубическая форма у многих вызвала бы раздражение. Стены — большие панели чёрного дерева, потолок — тоже деревянные панели, только светлой породы древесины. По потолку были, как звёзды по небу рассыпаны маленькие вмонтированные светильники, сами по себе почти незаметные, но заливавшие комнату ровным светом. В комнате не было ничего, кроме простой деревянной кровати и маленькой тумбочки. На стенах — лишь три небольших иконы. Казалось, Дмитрий только что сюда переехал и ещё не успел перевезти мебель. Но Андрей уже понимал, что это не так. Нищие рыцари имели у себя только предметы самой первой необходимости, при этом нищетой не бравировали, в нищету не играли — все, что было действительно необходимо, всегда оказывалось самого лучшего качества — на отделке стен, к примеру, явно не экономили — позолота обошлась бы дешевле чёрного дерева.

Дмитрий терпеливо и кажется даже с удовольствием ждал, когда Андрей закончит «осмотр помещения» и, наконец, полюбопытствовал:

— Ну, как тебе моё убогое жилище?

— Вы сами такие же, как ваши комнаты?

— Наверное. Рыцари Ордена абсолютно бедны. Но сам Орден очень богат. И мы не любим прибедняться. В любом помещении «Секретум Темпли» всё очень просто, но дешёвки не встретишь.

— Но твоя комната совсем не похожа на другие.

— Она отделана на мой личный вкус. Я рыцарь, а не солдат. Это апартаменты, а не казарма. Рыцари — не винтики единого механизма, каждый из нас — отдельный, особый механизм. Поэтому в Ордене приветствуют всё, что подчёркивает личную индивидуальность каждого. Мне, например, не по душе сводчатые потолки и белые стены не переношу — плохие ассоциации. Но отсутствие мебели и украшений совершенно одинаково в любой комнате, потому что мы — храмовники, а не сиятельные сеньоры. Наш Сеньор — Христос, а вассалов мы не имеем и пыль в глаза пускать некому.

— Я удивился, что мы с коридора зашли прямо в спальню, причём — без стука. Не подразболталась у вас дисциплинка?

— Отнюдь. Это как раз общее дисциплинарное правило — вход сразу в спальню и обязательно без стука. Рыцарь в своей комнате либо спит, либо молится. Спим мы, как ты знаешь, в одежде, а если меня застанут на молитве, так это то же самое, как если бы кто-то увидел, как я дышу. Ничего страшного, не правда ли?

— Где же вы переодеваетесь?

— В душевой. Там отдельные кабинки. А здесь у меня и одежды никакой нет. Оруженосец на складе берёт всё, что мне надо. Ну ладно, пойдём туда, где всё не по-нашему, а по-нормальному.

Странствие по коридору мимо караульных в чёрных и коричневатых плащах было недолгим. Они подошли к массивной металлической двери, которая с поразительной лёгкостью отошла в сторону от небрежного нажатия кнопки. Андрей, вслед за своими проводниками, сделал шал вперёд и… обомлел. Они были в огромной первозданной пещере. Нетронутые человеческой рукой высоченные своды трудно было даже рассмотреть, они терялись в полумгле, куда едва достигало очень сдержанное искусственное освещение. Рядом с той обширной площадкой, на которую они вступили, зиял огромный провал. Подойдя к краю, Андрей увидел, что в провале — озеро с бирюзовой водой, яркий цвет которой поразительно контрастировал со всем остальным, довольно тусклым, подземным царством. Со сводов повсюду свисали массивные сосульки сталактитов красноватого оттенка.