Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг. - Александр Любищев

Пермь, 25 февраля 1922 года, суббота

Очень распространено суждение, что возможность предсказания есть критерий для проверки истинности научной теории, но, по-видимому, очень мало думали, как в точности оценить предсказание. Например, всякий может предсказать, что из яйца бабочки выйдет бабочка, но такому предсказанию никто не придаст ни малейшей цены. Но, по существу, какая разница между таким предсказанием и предсказанием, сделанным Гете о существовании межчелюстной кости у человека, но постепенно мы можем перейти к действительно ценным предсказаниям, основанным на корреляции в широком смысле слова: предсказание Гофмейстера о том, что у низших голосеменных должны быть настоящие сперматозоиды, и Ламарка о том, что однопроходные млекопитающие вероятно яйцеродны. Эти все предсказания основаны на нащупывании каких-то не вполне осознанных связях в природе, как и предсказания Менделеева о новых элементах, и Леверье на основе закона Тициуса-Боде. Но в последние входит новый элемент количественный, который, конечно, особенно ясен в физических предсказаниях (Эйнштейн, коническая реакция, явление Зееманна). С другой стороны, могут быть рационализированные, т. е. понятные предсказания, но без количественной стороны (предсказание Вейсманом редукции, предсказание Дикси модели для одной миметирующей бабочки). Что даже количественное совпадение не может служить гарантией верности теоретического основания данного объяснения лучше всего видно на примере теории радуги на основе преломления, где даже количественное совпадение угла, под которым видна радуга и вторичная, не спасло ее от упразднения.

Пермь, 16 сентября 1922 года

Больше полугода не писал ничего в дневник. Перед отъездом на пасху в Петербург был занят подготовкой к курсам (генетики и зоологии позвоночных) и к трем докладам «О форме, как самостоятельной биологической проблеме», которые я делал в семинарии; потом два месяца провел в Петрограде, где делал три доклада («О форме» — несколько сокращенно, у Лесгафта, «О биометрии» — в Статистическом обществе и «О палеонтологических критериях естественной системы организмов» — на геологическом съезде), а приехав в Пермь, заболел вскоре сыпным тифом, от которого и сейчас осталось легкое последствие в смысле пониженной работоспособности. В Петрограде, в дороге и т. д. прочел порядочно, много осталось непроконспектированного от прошлого года; очень много различных соображений записано на клочках бумаги, ждут систематизации, а совсем близко и чтение лекций, где мне, кроме своего курса о биологии (зоопсихология и эволюционная теория), придется читать еще курс зоогеографии. Не знаю, как и справлюсь, тем более что думал в эту зиму оставить наконец хорошую программу предстоящей деятельности, и очень бы хотелось возобновить занятия математикой.

Начну с Платона; кое-что я читал в прошлом учебном году, прочел (во французском переводе) обзор жизни и трудов Платона, Энтифрона, «Апологию» Сократа, «Тестета» и «Софиста». Впечатление произвело очень большое, но, видимо, его придется изучать еще гораздо тщательнее, тем более что основных диалогов об идеях (Тимей, Федон, Парменид) я еще не читал. Из того, что я успел прочесть для меня стало ясно, что Платон понимает, как будто бы, идеи слишком широко, принимая такие идеи, как, например, идея единства, идеи бытия. С моей точки зрения это не реальные идеи, реальными же могут считаться лишь те, которые могут действовать. Может быть платонизм в очищенном виде и будет заключаться в том, что будет проведена строгая граница между реальным и нереальным в области нематериального. Ошибка Платона, может быть заключается главным образом в том, что протестуя против ограничения сферы реальности только грубо чувственным миром, он принимает за реальное все сверхчувственное (некоторая аналогия заключается в споре о границе инстинкта и разума). Его отвращение к материалистам достаточно ясно хотя бы из следующих мест:…

С моей точки зрения только относительно многого невидимого можно утверждать его реальность; суждения же и обобщения, конечно, реального значения не имеют.

В «Софисте» устами иностранца Платон прямо называет верой толпы убеждение, что все многообразие живых существ вызвано бессмысленной механической причиной (стр. 155).

Из статьи Зелигмана «О ритме в природе» (Природа, 1921 г., стр. 1).

Наука древних, несмотря на пренебрежение опытом, предвосхитила многие тщательные исследования нового времени (атомистика Демокрита, естественный отбор у Эмпедокла, Анаксагор — предшественник теории Канта-Лапласа). В числе этих гипотез самой значительной по своим последствиям, ввиду того, что она выражает собой самую сущность научного метода, является несомненно та, которая исходит из школы пифагорейцев: это учение о неизменности числа в природе. Гармония, установленная слухом, оказалась также объективной гармонией чисел. Не обозначало ли это, что качественному миру восприятия соответствует другой неизменный и устойчивый, чисто абстрактный мир чисел. Мано смел, сказав, что ни одна человеческая мысль по продолжительности и глубине своего влияния, по плодотворности своего метода, порождающего все новые и новые открытия, не может сравниться с этой основной мыслью пифагорейской школы.

Относительно слухового органа (стр. 15). С точки зрения непосредственного самосохранения едва ли может быть оправдана эта удивительная по своей тонкости и сложности организации. Кажется, будто природа, действуя так, как бы слишком отвлеклась в сторону эстетики.

Пермь. 28 сентября 1922 г.

Брошюра Л. С. Берга «Наука, ее смысл, содержание и классификация» (Петроград, 1922, изд. «Время», 138 стр.) хотя и не блещет особой оригинальностью, но интересна, как весьма добросовестная сводка и как, на мой взгляд, выражение добросовестного заблуждения многих совершенно искренних людей. «Цель книжки, — пишет автор в предисловии, троякая:

1) показать, что нет наук высших и наук низших, как думают некоторые, а что все науки занимаются приведением в порядок вещей, а потому все одинаково заслуживают уважение;

2) что науке нельзя предъявлять практических требований, что „польза“ от нее лежит совсем в другом;

3) что наука не претендует на обладание абсолютной истиной и потому ей свойственна терпимость и гуманность».

Против второго положения я не спорю и потому его касаться не буду. Что же касается первого и третьего, то каждое из них вовсе не едино. В первом содержатся следующие положения: