Убийство в лунном свете (ЛП) - Браун Фредерик

Рэнди ответил, что дома; при этом он издал отрывистый смешок.

— Боюсь, от него вам сегодня будет мало толку — он слегка под газом.

Это неприятно меня поразило. Правда, в тот единственный раз, когда мы виделись с Эмори, он и мне предложил вина, и сам немного выпил, но пьющим он мне не показался. Не из тех был, судя по виду.

Рэнди, должно быть, угадал, о чём я думаю.

— Да Стив не пьяница; большей частью трезвенник. Ну, кирнём малость после обеда; да изредка он примет на грудь. Не чаще раза в месяц.

Я уселся на ступеньки пониже Рэнди и тоже раскурил сигарету.

— Сидишь тут, — проговорил Рэнди, — так и самому выпить захочется. У вас в машине нет, случайно, бутылки того-сего?

Я ответил, что, к несчастью…

— Но послушай, — удивился я. — Он что, с тобой не поделится?

— О, да, — проговорил он, — вино. Вишнёвка. Стаканчик я ещё мог бы пропустить, но если пить её, чтобы тебя пробрало, так раньше, пожалуй, и сблюёшь. — Тут Рэнди слегка поёжился и добавил с некоторым сожалением: — А другого в доме не держим — чтобы выпить. Кроме этой гадости ничего больше не имеется.

Я его понимал, но не стал комментировать — не моё это дело.

— Не то чтобы и я сам был пьяницей, поймите, — продолжал Рэнди. — Время от времени на человека находит такая потребность. Сегодня, пожалуй, и я ухитрюсь. Быть мне пьяным в драбадан.

Эта мысль, похоже, уже засела у него в голове: по его тону это было даже скорее видать, нежели по речам. А не поругались ли они, часом, с Эмори, раз он сидит тут один, на ступенях крыльца?

Я спросил, стараясь не выказывать особого интереса:

— А что там с этой историей про радиоприёмник? Получилось у Эмори нечто стоящее?

— Не знаю, — был ответ. — Честно, не знаю. Я ведь техник, да и то так себе. Я не теоретик. Нарисуете мне чертёж, и я сварганю вам прибор, но сказать по чертежу, будет он работать или нет — не скажу. Моя задача — сделать и испытать.

— Значит, он… то есть, вы — сделали прибор согласно некоей схеме, которую он вам набросал?

— Именно. Такой, знаете ли, маломощный.

— А он работает или не работает?

— А на этот вопрос ответить трудновато. Да, он работает. Но состоит он из двух частей — передатчика и приёмника. И весь вопрос в том, как он будет работать в крупногабаритном исполнении — лампы в человеческий рост в передатчике да малое расстояние — то есть, передатчик и приёмник рядышком. А вдруг то, что работает, когда оно высотой в три фута, будет ни на что не годным, если увеличить его размеры до тридцати миль в высоту!

— А каково ваше мнение?

— Да не знаю я. Говорю же, я не теоретик.

— Так вот, значит, на что ему нужны деньги, — собрать и опробовать установку в натуральную величину.

— Не в натуральную величину; строить радиопередающую станцию нам ни к чему. Всего лишь устройство побольше того, что у нас сейчас. И чтобы провести настоящие испытания, потребуется от трёх до пяти тысяч долларов. Столько он, вероятно, и пытается получить от Жюстины?

— Да. Пять тысяч. Ваше мнение пристрастно, или его всё же принять в расчёт, когда буду отчитываться перед Жюстиной, стоящее ли это для неё вложение?

— Мне кажется, я не слишком пристрастен. Потому что мне на этот вопрос не ответить. Я не знаю ответа.

— Ну, ладно, а вот если бы у вас было пять тысяч долларов, вы бы их вложили?

— Ну, это просто. Будь у меня только лишь эти пять тысяч долларов, чёрта с два я бы их вложил. Будь у меня пятьсот тысяч долларов, я бы ещё подумал. Вот и судите; когда дело идёт о таких вещах, есть лишь один шанс из десяти, что нам светит какая-то коммерческая выгода. Но коли она есть, то уж не маленькая. Пять тысяч долларов взносу принесут сто тысяч или поболее.

— Вы хотите сказать — один шанс коммерческой выгоды из десяти, даже если установка заработает?

— Да, то самое. И есть, знаете ли, вероятность, что заработает. Верная, я бы сказал, вероятность.

— Благодарю вас, — произнёс я, вставая. Взойдя на крыльцо, я постучал в дверь. За моей спиной Рэнди ответил: «Входите уж», — но я постучал вновь, и теперь уже раздался голос Эмори: «Войдите».

Я вошёл. Эмори сидел на диване, держа в руке стакан, уж опустевший. Он смотрел широко, по-совиному, раскрытыми глазами, и лицо его несло то выражение, которое появляется, когда вы напиваетесь.

— Привет, Хантер, — сказал Эмори. — То есть, Эд. Привет, Эд. — Говорить он говорил чётко, только медленно и с преувеличенной артикуляцией. — Садись. Пить будешь? — Я бы не отказался от рюмки вишнёвки, но понимал, что если я выпью, он выпьет со мной, и тогда, не исключено, та грань, что отделяла его от беспамятства, будет пересечена.

Я собирался закрыть за собой дверь, но Эмори предупредил меня.

— Пусть будет открыта. Здесь душно. Так как насчёт выпить?

— Нет, благодарю, — ответил я, и поскольку мне не хотелось выглядеть святошей, я объяснил, что мы с миссис Бемисс уже выпили, и больше мне пока не требуется.

Эмори удовлетворённо кивнул, а затем позвал:

— Эй, Рэнди, не надышался ещё свежим воздухом?

Рэнди ответил с крыльца:

— Буду, Стив, буду через минуту.

Я уселся лицом к Эмори в удобно выглядевшее мягкое кресло и задумался над тем, с чего начать. Не кстати ли это, что Эмори так сильно выпил? — в таком состоянии люди охотнее выбалтывают правду, чем когда они трезвые. И всё-таки мне это не нравилось. Я не о себе заботился, но о нём. Эмори был яркой личностью, что-то мне об этом говорило. Заработает это его нынешнее изобретение или не заработает, а человек он всё равно незаурядный; и это так грустно — видеть думающего человека напившимся, ведь при этом вы чувствуете, что нечто, значит, гложет его изнутри. Есть люди, которые напиваются лишь оттого, что они любят напиваться; но Эмори не принадлежал к такому типу.

— Прости, Эд, — сказал он мне. — Понимаю, что мне следовало оставаться трезвым и поговорить с тобой. Но ты, наверно, знаешь, как это бывает; время от времени на человека что-то как наваливается. Вот и на меня навалилось. И знаешь, какое оно большое? В тысячу триста раз больше Земли.

От дверей донеслось:

— Дурак ты, Стив.

Я взглянул туда — там стоял Рэнди, сверля взглядом Эмори. Последний нетерпеливо махнул рукой:

— Мелок ты, Рэнди. Нет у тебя ни видения, ни воображения.

— Ты же хочешь выторговать себе пять тысяч долларов, — отозвался Рэнди. — Но это — твои похороны. Я же просил тебя не напиваться сегодня.

Пытался ли он предупредить хозяйскую болтовню в моём присутствии? Под его взглядом Эмори насупился.

— Не учи меня жизни. Утихни.

Рэнди посмотрел на него долгим взглядом, после чего повторил — «Твои похороны, Стив», — и вновь вышел на крыльцо. Дверь за собой он закрыл, словно бы не желая больше слушать.

Эмори перевёл взгляд на меня; его глаза с трудом фокусировались.

— Так тебе не хочется выпить? — спросил он.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Но о чём таком Рэнди хотел помешать вам рассказать?

— Ни о чём таком. Мне нужно, чтобы Жюстина вложила эти пять тысяч долларов, но я хочу также, чтобы она знала правду. Не вложит — и не надо; я сам смогу достать эти деньги. Я могу их занять. Так и скажи Жюстине: он сам может их раздобыть. У меня отложены несколько долговых обязательств, а ещё я могу заложить это жильё. Будет достаточно, если продам или заложу всё, что у меня есть. Сечёшь?

Я кивнул; ему большего не требовалось. Он продолжал:

— Если дело не выгорит, я останусь на мели, но некоторый доход всё же буду иметь. С голоду не помру. Возможно, мне придётся отказаться от этого дома и от помощника и жить на квартире в городке, мурыжа хозяйку с квартплатой. Ты, Эд, мурыжишь кого-нибудь?

— Я мурыжу свой тромбон. Больше ничего.

— Хороший инструмент, — значительно проговорил он. — Знаешь, как он действует? То есть, ты, конечно же, знаешь, что нужно двигать его кулисой. Я хочу сказать, знаешь ли ты, почему у его кулисы семь положений? Разбираешься в его акустической устройстве? Знаешь формулу, дающую оптимальный диаметр воздуховода?