Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

Ханна тепло улыбнулась в ответ и сказала:

– Наверное, нам надо будет поговорить где-нибудь на неделе. Я хочу знать, как у вас тут налажена система теле­фонных звонков.

– Это было бы замечательно, – согласилась довольная Донна. Очевидно, ей до смерти надоела резкая манера Джил­лиан отвечать по телефону, и она порадовалась, что появился человек, способный ответить на звонок, предварительно не откусив нос звонящему.

Между тем Ханна уже поняла, что дела в филиале идут неважно. К тому же ледяной голос Джиллиан наверняка за­ставлял потенциальных клиентов искать себе других агентов. Особенно резкий ответ получил клиент, которому нужна была Донна.

– Когда у нее будет время, она вам перезвонит, – бурк­нула Джиллиан и, повесив трубку, неодобрительно замети­ла: – Личный звонок.

Ханна промолчала, но поклялась, что, когда она займется офисом, все пойдет по-другому. Ни одна ее секретарша не позволит себе грубить по телефону.

Перед уходом из филиала Дэвид Джеймс ненадолго оста­новился около нее.

– Ну как, входите в курс? – спросил он.

Ханна спиной почувствовала, как выпрямилась Джилли­ан, надеясь, что и ее заметят.

– Все хорошо. Думаю, за несколько дней я во всем разбе­русь, хотя с таким коммутатором очень легко пропустить звонки. Тот, что стоит в «Триумфе», значительно современ­нее и лучше, – честно добавила она.

Она заметила, что Джиллиан едва не потеряла сознание от шока: новенькая позволяет себе говорить такие вещи хо­зяину! Но Дэвид Джеймс лишь кивнул.

– Я поговорю об этом, – пообещал он. – До свидания. – Вы смелая женщина, должна я вам сказать! – фыркну­ла Джиллиан, когда он ушел. – Мистер Джеймс не любит, когда его беспокоят по таким мелочам.

Ханна только пожала плечами.

Домой она ехала довольная, уверенная, что справится с новой работой. И теперь этот чертов Гарри испортил ей все настроение!

Повесив пальто на вешалку, она вошла в гостиную и рас­печатала конверт.

Дорогая Ханна!

Как делишки, детка? Надеюсь, ты уже подмяла под себя весь гостиничный бизнес в Дублине. Я ведь тебя знаю.

Я все еще брожу по Латинской Америке. Только что провел пару недель в Б.А. (это Буэнос-Айрес, девочка).

– Девочка! – прорычала Ханна. Как он смеет называть ее девочкой?

Я путешествую с несколькими ребятами, и мы собираемся пробыть здесь еще месяц, прежде чем отправимся в Чили…

Ханна читала строчку за строчкой пустой болтовни – все полная чепуха, ничего личного, ни намека на то, с чего это он вдруг написал ей через год. Ей не нужны были от него ни­какие письма. По крайней мере, сейчас. В первые месяцы после его побега она все бы отдала, лишь бы что-нибудь уз­нать о нем. Хотя бы открытка, телефонный звонок, несколь­ко слов – скучаю, жалею, что уехал… Если бы он тогда по­звонил и позвал ее к себе, она бы все бросила и села бы в первый самолет на Рио-де-Жанейро. Не имело значения, что она сама выкинула его из квартиры, когда он заявил, что уез­жает, неважно, что она обозвала его слизняком, который бо­ится взять на себя обязательства, и заявила, что никогда не захочет его видеть. Она слишком по нему скучала.

Впервые в жизни Ханна обнаружила, что, если ты кого-нибудь очень сильно любишь и тоскуешь по нему так, что просыпаешься среди ночи, выкрикивая его имя, ты все равно мечтаешь, чтобы этот человек вернулся, и плевать на то, что он сделал или сказал.

Ханна даже не дочитала письмо до конца, сложила его и сунула в ящик стола. Она не хотела думать о Гарри. Она даже не хотела вспоминать, как он выглядит…

Одиннадцать лет назад он был весьма привлекателен – эдакий вечный студент. Темные волосы спускались до ворот­ника, а в дождь бурно вились, уголки бледно-голубых глаз были слегка опущены, придавая ему потерянный вид, по­движный рот умел хитро улыбаться. Он всегда носил про­сторные куртки и мешковатые брюки, которые казались двумя размерами больше, чем требовалось. Но все это были составляющие его шарма. Маленький мальчик, которого каждой женщине хотелось прижать к груди.

Ханна была ему матерью долгих десять лет – с того пер­вого дня, когда он в «Макдоналдсе» облил ее чистую форму продавщицы косметики молочным коктейлем с клубникой.

– О господи, простите, пожалуйста! Давайте я вам помо­гу… – бормотал он с выражением невинного сожаления на лице, пока они оба таращились на остатки молочного кок­тейля, стекающего с Ханны на пол.

И она пошла с ним к туалетам, даже не подумав, что идет с незнакомцем, не удивившись, когда он вслед за ней вошел в женский туалет и попытался с помощью туалетной бумаги стереть следы коктейля.

Конечно, ей не следовало соглашаться выпить с ним в тот же вечер. Но Ханна, настоящая дочь своей матери, даже в двадцать семь лет была слишком наивна, и на нее произвело неизгладимое впечатление то, что он работает в «Ивнинг пресс». Дома, в Коннемаре семейство Кэмпбелл читало только две газеты: местную «Уэстерн пипл» и «Санди пресс». Она видела, как мать подкладывала газеты в гнезда несушкам или стелила их перед дверью, чтобы мужчины после работы не пачкали пол. Но чтобы встречаться с кем-то из газету?

Разумеется, когда мать Ханны увидела Гарри, в восторг она не пришла, но было уже поздно, Ханна влюбилась и уже воображала, как идет рядом с ним по проходу в церкви в чем-то белом, улыбаясь для фотографии, которая потом по­явится в «Санди пресс». «Вместе в богатстве и бедности, вместе в беде и радости…» Ханне нравилась эта идея: в ней ощущалась стабильность.

Но Гарри жениться не собирался.

– Я свободный художник, Ханна, и ты всегда это знала. Мне казалось, что именно эта черта тебе во мне нравится, – заявил Гарри, пока она таращилась на него с отвисшей че­люстью, услышав, что он собрался в Латинскую Америку.

– Да, но до сих пор твое понятие свободного художника сводилось к музыкальным фестивалям, покупке альбомов Хендрикса и неоплате телефонных счетов до тех пор, пока нам не грозились отключить телефон! – крикнула она, когда наконец обрела голос.

Гарри пожал плечами.

– Я не становлюсь моложе, – сказал он. – Не хочу тра­тить свою жизнь впустую. Эта поездка – как раз то, что тре­буется. Я тут загниваю, Ханна. И ты тоже.

Тогда она схватила его кожаную куртку и выбросила ее за дверь.

– Уходи! – сказала она. – Уходи немедленно, не трать больше ни секунды твоего драгоценного времени зря. Мне жаль, что ты терял на меня время и загнивал.

С той поры она не видела его и ничего о нем не слышала. Он только на следующий день заглянул, когда она была на работе, и собрал свои вещи. Ханна пребывала в такой ярости, что немедленно переехала из той квартиры, которую она вместе снимали, в другую, поменьше и посимпатичнее, ку­пила себе новую кровать и диван. Она представить себе не могла, что будет спать на той же кровати, которую делила с этим ублюдком. Целый год она ничего о нем не знала – и те­перь, как гром среди ясного неба, это письмо.