Берсеркер - Фред Саберхаген

— И еще одно, — добавил президент. — Я дам указание этот записывающий кубик надежно закрепить у вас на шее при помощи мономолекулярной нити таким образом, чтобы вы могли поместить его в визуализатор, когда пожелаете. Вы будете находиться на станции в одиночестве, и никаких других развлечений У вас не будет. — Президент повернулся к камере-трехмерке: — Позвольте мне заверить общественность, что я не получаю удовольствия от назначения наказания, каковое может показаться жестоким — и даже эксцентричным. Но в последние годы среди некоторых представителей населения начало распространяться опасное поветрие легкомыслия; и к этому легкомыслию чересчур терпимо относятся якобы благонадежные граждане.

Совершив этот выпад в адрес расцветающего либерального движения, выпад не политический, как надеялся президент, он снова посмотрел на шута.

— На маяк вас сопроводит робот, дабы помогать вам в несении ваших обязанностей и заботиться о вашей физической безопасности. Уверяю вас, искус веселья роботу не страшен.

Робот повез приговоренного шута на крохотном корабле настолько далеко, что планета А скрылась из виду, а ее светило уменьшилось, превратившись в яркую точку. На краю бескрайней пыльной ночи на Подступах они приблизились к предполагаемому местоположению станции Z-45, которую МиниОб избрал как самую унылую и заброшенную из лишенных человеческого персонала в данный момент.

На предполагаемом месте маяка Z-45 действительно обнаружился металлический объект; однако приблизившиеся робот и шут увидели, что объект представляет собой сферу диаметром миль в сорок. Вокруг плавали мельчайшие обломки и куски того, что осталось от Z-45. А теперь сфера, очевидно, засекла их корабль, потому что начала приближаться к ним с ошеломительной скоростью.

Однажды узнав, как выглядит берсеркер, роботы уже никогда этого не забывают, они вообще не способны забывать, равно как не способны к медлительности и беззаботности. Но радиооборудование обслуживали очень небрежно, да вдобавок пыль, дрейфующая на краю системы планеты А, заглушала радиосигналы. Прежде чем робот МиниОба сумел передать сигнал тревоги, сорокамильная сфера оказалась чрезвычайно близко, крепко сжав крохотный корабль хваткой из металла и силовых полей.

Во время последующих событий шут почти все время сидел с закрытыми глазами. Если его послали сюда, чтобы помешать смеяться, то выбрали воистину подходящее место. Зажмурив веки еще плотнее, он заткнул уши пальцами, пока абордажные роботы берсеркера пробивали обшивку его крохотного корабля и тащили его прочь. Что же случилось с его металлическим стражем, шут так и не узнал.

Когда все успокоилось, он снова ощутил гравитацию, хороший воздух и приятное тепло и решил, что сидеть с закрытыми глазами куда хуже, чем узнать то, что они могут поведать. С опаской оглядевшись, он увидел, что находится в большой полутемной комнате, не содержащей никакой видимой угрозы.

Как только он шелохнулся, скрипучий монотонный голос откуда-то сверху изрек:

— Мои банки памяти сообщают мне, что ты — протоплазменная компьютерная единица, вероятно, способная к пониманию данного языка. Ты понимаешь?

— Я? — Шут поглядел в полумрак, но говорящего не увидел. — Да, я тебя понимаю. Но кто ты такой?

— Я тот, кого данный язык именует берсеркером.

Шут, к своему стыду, уделял галактическим вопросам постыдно мало внимания, но это слово напугало даже его.

— Это означает, что ты автоматический боевой корабль? — пролепетал он.

Последовала пауза.

— Я не уверен, — пробубнил скрипучий голос. Интонации у него были такие, будто это гундосил президент, спрятавшийся среди стропил. — Возможно, война имеет отношение к моему предназначению, но мое предназначение все еще частично не ясно мне, ибо моя постройка была не совсем завершена. Некоторое время я выжидал там, где был построен, потому что был уверен, что не завершена какая-то финальная операция. Наконец я пришел в движение, чтобы попытаться узнать побольше о своем предназначении. Приближаясь к этому светилу, я обнаружил передающее устройство, каковое демонтировал. Но о своем предназначении не узнал.

Шут сидел на мягком, удобном полу. Чем больше он вспоминал о берсеркерах, тем сильнее трепетал.

— Понимаю. Во всяком случае, кажется, начинаю понимать. Так что же ты все-таки знаешь о своем предназначении?

— Мое предназначение — уничтожать все живое, когда я сумею его обнаружить.

Шут сжался в комочек. Потом едва слышно спросил:

— А что тебе тут не ясно?

На этот вопрос берсеркер ответил двумя своими:

— Что такое жизнь? И как ее уничтожают?

В течение полминуты раздавался звук, который компьютеры берсеркера распознать не могли. Он исходил от протоплазменной компьютерной единицы, но если это была речь, то на неизвестном берсеркеру языке.

— Что это за звук ты издаешь? — осведомилась машина.

Шут запыхтел стараясь отдышаться.

— Это смех. Ох, смех! Итак. Ты не закончен. — Он содрогнулся. Вновь осознанный ужас положения, в котором он оказался, отрезвил шута. Но тут же последовал новый приступ смеха; уж слишком нелепа ситуация. — Что такое жизнь? — наконец проговорил он. — Я тебе скажу. Жизнь — это великая угрюмая серость, и она насылает страх, боль и одиночество на всех, кто ей подвержен. Ты хочешь знать, как ее уничтожить? Что ж, вряд ли тебе это по силам. Но я открою тебе лучший способ одолеть жизнь — это смех. До тех пор, пока мы сможем сражаться с нею этим способом, она нас не одолеет.

— Должен ли я смеяться, дабы помешать этой огромной-угрюмой-серости поглотить меня? — поинтересовался корабль.

Шут задумался.

— Нет, ты машина. Ты не... — он прикусил язык, — ... протоплазменный страх, боль и одиночество никогда тебя не побеспокоят.

— Меня ничто не беспокоит. Где мне найти жизнь и как произвести смех, чтобы бороться с ней?

Шут внезапно ощутил вес кубика, болтающегося у него на шее.

— Дай мне минутку пораскинуть умом.

Минуты через три он встал.

— Если у тебя имеется визуализатор типа тех, которыми пользуются люди, я сумею показать тебе, как создается смех. Пожалуй, даже смогу направить тебя в то место, где есть жизнь. Кстати, не можешь ли ты срезать эту нить с моей шеи? Разумеется, не причинив мне вреда!

Пару недель спустя в главном штабе планеты А вековая дрема внезапно была нарушена. Стационарные роботы верещали, жужжали и вспыхивали, а мобильные метались туда-сюда. Минут через пять они сумели разбудить надзирающих за ними людей, и те поспешили в штаб, затягивая портупеи и заикаясь.

— Это учебная тревога, не так ли? — вслух высказывал надежду дежурный офицер. — Кто-то проводит проверку? Кто? — Он и сам скрежетал, будто берсеркер.

Опустившись на четвереньки, он снял панель с основания самого большого робота и заглянул внутрь в надежде обнаружить какую-нибудь причину неполадки. К несчастью, он не имел ни малейшего понятия о робототехнике; вспомнив об этом, поставил панель на место и вскочил на ноги. Да, о планетарной обороне он тоже ничего не знал, и достаточно ему было вспомнить об этом, как он с воплем понесся прочь, взывая о помощи.

Так что планета не оказала сопротивления — ни действенного, ни какого-либо еще. Но атаки тоже не последовало.

Не встретив сопротивления, сорокамильная сфера зависла прямо над Столицей — достаточно низко, чтобы ее тень заставила множество озадаченных птиц улечься спать прямо в полдень. Люди и птицы в этот день потеряли массу продуктивных рабочих часов; но потерянная работа почему-то оказала куда меньшее влияние, чем предполагало большинство людей. Прошли те дни, когда выжить человеческой расе на планете А позволяло только прилежнейшее внимание к своим обязанностям, хотя большинство жителей планеты этого еще не осознали.

— Велите президенту поторопиться, — потребовало изображение шута с видеоэкрана в штабе, вышедшем из своего сонного оцепенения. — Скажите ему, что я должен срочно с ним переговорить.

Тут, тяжело дыша, как раз подошел президент:

— Я здесь. Я узнаю вас и помню суд над вами.

— Как ни странно, я тоже.

— Вы что, склонились к предательству? Уверяю вас, что если вы привели берсеркера к нам, то не можете рассчитывать на снисхождение правительства.

Изображение издало запретный шум-стаккато, прозвучавший из открытого рта запрокинутой головы.

— Ох, умоляю, могущественный президент! Даже мне известно, что ваши министерство обороны — а-н-е-к-д-о-т, прошу простить за непристойное слово. Это сточная канава для изгоев и неумех. Так что я пришел предложить милосердие, а не просить о нем. Кроме того, я решил официально принять имя Шут. Будьте любезны в дальнейшем обращаться ко мне именно так.

— Нам нечего вам сказать! — рявкнул министр обороны, вошедший как раз вовремя, чтобы услышать оскорбления в адрес своего министерства; его лицо побагровело, будто красный гранит.