Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

— Вы серьёзно? — нахмурился спутник. — Нам без него забот мало?

— Не беспокойтесь, — хмыкнул Стас. — Он порядок наведёт побыстрее Трещенкова. И, смею заметить, без крови.

— Знаете, Станислав, — Столыпин нахмурился. — Я, конечно, вам доверяю. В известных пределах. Но мне ваши контакты нравятся всё меньше и меньше. С этой публикой нельзя заигрывать. Любое проявление доброй воли они воспринимают, как слабость.

— Это вы не про все ещё знаете, — хмыкнул опер. — Да я и не думаю с ними заигрывать, что вы! Я их попросту прикармливаю. Кстати, за всеми этими прыжками так и не успел спросить: действительно добыча камней пошла?

— Пошла, пошла, — ворчливо отозвался экс-премьер. — Ваш протеже, надо признать, весьма талантливым инженером оказался. Ну, поели?

Стас кивнул и, допив последний глоток чая, встал из-за стола. После тёплого ресторана показалось, что на улице похолодало. А может, оно так и было. Хорошо, что догадались одеть вязаное бельё и взять шинели с меховым подкладом.

— Ну, теперь ваша очередь, — Столыпин уселся на пассажирское сиденье.

Стас завёл мотор, аккуратно потянул рычаг газа, и «Бьюик», чуть дёрнувшись, покатил по улице. Пётр Аркадьевич, уронив голову, дремал рядом.

«Как он на этих ухабах спать умудряется? — тихо удивился про себя Стас. — Вот, железный мужик».

И только тут вспомнил, что обещал назавтра увидеться с Ингой. Блин, вот склеротик! Надо было и ей телеграмму дать, чтобы ждала его возвращения. Конечно, гарантии это не давало, что своенравная киллерша послушается. Но теперь-то, точно, укатит к себе в Вену. Хорошо ещё, если туда. Мало ли у неё квартир может быть. С такой профессией на одном месте сидеть чревато. Скоро ему стало не до дум, дорога пошла такая, что сам чёрт ногу сломит!

Пока Столыпин спал, Стас остановился только раз — проинспектировать хлипкий кустик у верстового столба. Вернувшись в машину, он поправил на спящем сползшую шинель и, сев за руль, вытянул рычаг газа. В распарывающем темноту жёлтом свете фар, один за другим, мелькали полосатые столбы, отмечая оставленные позади вёрсты. Столыпин сменил его уже под утро, когда стало неметь лицо, и руки были, как чужие. Стас пересел направо и, закутавшись в ещё хранившую тепло шинель, сам не заметил, как выключился, уронив голову на грудь. Проснулся он, когда солнце уже стояло над верхушками деревьев.

— С добрым утром! — насмешливо поприветствовал его Столыпин. — Ну, и здоровы вы спать, господин титулярный советник.

— Почему титулярный советник? — удивился Сизов.

— Я за три дня знал, что меня снимут, — усмехнулся бывший министр. — Есть, знаете ли, источники в высших кругах… Ну, и присвоил вам очередной чин. Всё-таки, и жалованье побольше, и прочее-всякое.

— Спасибо, — поблагодарил новоиспечённый титулярный советник. — Только, всё равно, нагонит меня Макаров. Зачем ему такое странное подразделение?

По губам Столыпина мелькнула усмешка, которую иначе, как коварной, не назовёшь.

— Об этом вам беспокоиться не стоит. Всё будет, как и было. Он, всё-таки, без малого шесть лет у меня в товарищах[33] проходил. Толковый специалист, даром, что из купцов. И революционеров любит не более, чем я, грешный.

— В прежней жизни его сняли после Ленских событий. За массовый расстрел, который Трещенков учинил. Как это вы успели его остановить?

— И не успел бы, — хмуро отозвался экс-министр. — Исаев ваш — золотая голова, сущий оракул. Николай Викторович меня за районные охранные отделения критиковал. А Всеволод, когда узнал, что Иркутская жандармерия Трещенкова на Лену командировала, сразу мне донесение на стол. И, надо сказать, точно всё проанализировал. Мы ведь, буквально, в последнюю минуту успели. Этот карьерист уже по толпе рабочих стрелять собирался. Вот, кстати, деревня какая-то. Надо молока у крестьян купить.

Сопровождаемые стаей собак, они въехали в деревню. Искать никого не пришлось, на самодвижущее чудо сразу сбежались поглазеть и мальчишки, и взрослые. Попив молока, они двинулись дальше. Тут уже ехать стало труднее. Дорога была, но такая, что врагу не пожелаешь. Избитая конскими копытами, она состояла из сплошных колдобин.

Не спасали и рессоры, мотало так, что приходилось силой удерживать руль, так и норовивший вырваться из рук. Однако, часов в шесть вечера они уже подъезжали к прииску.

— Кто таков? — раздался из-за ворот голос охранника.

— Хозяева твои, — отозвался Стас. — Открывай!

Услышав знакомый голос, тот испуганно охнул, и загремел засовами.

— Сейчас открою, ваш благородь! Не извольте беспокоиться!

Ворота заскрипели, распахиваясь. Охранник, здоровый мужик с берданкой на плече, испуганно таращился на приехавших, вытягиваясь во фрунт. Фыркнув мотором, «Бьюик» качнулся на рессорах, и покатил к домику управляющего, возле которого стоял ещё один вооруженный охранник.

— Отучили дураков на посту спать, — криво усмехнулся Столыпин.

Кроме бдящей охраны, они пока не видели явных признаков того бунта, когда толпа в слепой ярости разносит всё и вся на своём пути. Вот, и крошечный посёлок для инженерного состава прииска цел, а из труб стоящих поодаль бараков мирно курится печной дымок. Скрипнув тормозами, машина остановилась у крыльца. Расправивший грудь часовой отдал им честь.

— Здравия желаем, ваше превосходительство! С благополучным прибытием!

— Ну, что, господа хорошие? — Стас обвёл взглядом всё местное «начальство».

Приисковые «вершители судеб» сидели смирно, как голуби, глядели преданно, как на живую икону. Вот, это-то и настораживало. Если бы всё было чисто, хоть один, да возмутился бы: «Вы что? Да мы их на руках носили, икру осетровую в рот ложками пихали, а они, ракалии!» Что-то, возможно, прояснил бы Александр, но он передал, что подойдёт попозже. Значит, придётся «колоть» их самому.

— Что, спрашиваю? Лучше сами сознайтесь, чем работяг допекли. Обещаю — честно скажете, никого не уволю. На первый раз не стану. Уж потом — не взыщите. Ведь всё равно дознаюсь. Ну?! Минуту я подожду.

Столыпин, сидя в углу, с интересом наблюдал, как Стас «намазывает на хлеб» мастеров. Как бывший министр внутренних дел, в вопросах дознания и сыска он ориентировался превосходно. Перед ним, вне всякого сомнения, был настоящий профессионал. Один взгляд чего стоил!

«Не выдержат, — решил экс-премьер. — Сейчас, точно, кто-нибудь „лопнет“».

Мастера участков переглядывались между собой, поглядывая на Ивана Федотовича, который сидел с непроницаемым лицом, словно северный Будда. Наконец, все взгляды скрестились на нём. Управляющий прииска покосился на подчинённых. Но было ясно — не покается сам, сдадут «сошки».

Стас достал из жилетного кармана изящный брегет.

— Ну, всё, — глянув на циферблат, спокойно сказал он.

И в голосе его так звякнул металл, что все поняли — шутки кончились.

— Начальник! — резко, словно его шилом ткнули, вскочил единственный из всех мастер-зырянин[34]. — Федотыч лёк[35], шибко сердитый! Его все боятся!

И, словно прорвало запруду.

— И рабочих, и нас обсчитывает!

— Бабу с моего участка изнахратил[36], а приисковые теперь на меня волком смотрят — мол, все вы одним миром мазаны!

Иван Федотович побагровел, с грохотом отлетела табуретка.

— А вы-то, что, святые?! — потревоженным медведем рявкнул он. — У тебя, Зотий, объём работ завышен! А ты, Егорка? Забыл, сучий потрох, как у меня от приискателей прятался, когда с каждой морды по целковому зажилил? А Федотыч, значит, лёк?!

Он замахнулся на зырянина. Тот шарахнулся в сторону, упал, и ползком рванул к порогу.

— Всё с вами ясно, — спокойно сказал Стас. — Я, конечно, понимаю, что мастерами на приисках не ангелы работают.

Мастера, скроив постные мины, согласно закивали — точно, ангелов нет.

— Но и вы уже нюх потеряли, берегов не видите, мать вашу! Забыли, где живёте? Могут ведь и прикопать по случаю, закон — тайга, медведь — прокурор. Пётр Аркадьевич, — повернулся он к Столыпину. — Позвольте мне с рабочими сходить побеседовать. А потом уже, сообща, обсудим.

— Сходите, Станислав Юрьевич. Осторожней только.

— Ваше благородие! — Федотыч рванулся к нему, словно в ноги упасть хотел, но передумал. — Не ходите, Христом-Богом! Тут же варначьё одно! Не дай Бог, что.

— Сибиряка варначьём не испугаешь, — блеснул зубами Стас и, толкнув дверь, вышел на свежий воздух.

Дверь барака со скрипом отворилась, в нос ударила целая куча запахов. Тут и сопревшие портянки, и кислый запах давно немытых тел, и что-то съестное.

«Что ж не моются-то? — мельком удивился он. — Сосо же при мне Федотычу наказывал, чтобы баню общую построили».

— Здравствуйте, — остановившись у дверей, поздоровался он.